«Звезды русской провинции»

Из полыньи на снег — в сухой огонь мороза,
где воздух сжат в кулак и разрывает рот:
шар, сплющенный во льду, —
как бы в бутылке роза,
дыханья и зимы растительный урод.
На вымахе идет из воли на свободу
сияющая вкось — по вертикали — вещь,
срезая чешуей серебряную воду,
как гривенники в горсть, — короткокрылый лещ.
Сегодня высоко народное гулянье,
там ангелы и звон и в небо вмерзла бровь,
вот повернешь башку — и кровоизлиянье:
у пламени — зима и голубая кровь.
И очи пьет слеза, и чуден профиль ветра,
когда бросаешь взгляд за левое плечо:
у снегопада рост — четыре километра,
а выше только свет, поскольку горячо.
Кошачий желтый глаз кати на верхотуру
и лунку голуби сверлением зрачка,
когда пылаешь весь и, умирая, сдуру
целуешься взасос с молчанием крючка.

* * *

Снег не ваятель — оформитель
пустот, сколоченных в мороз,
и надзиратель, и хранитель
пространства времени, и слез
и звезд в незримых пирамидах,
где зависает без петли
заиндевевший сад, как выдох
земли, набравшей в рот земли.

* * *

Сердце прилепит правую
руку к больной груди:
как хорошо я плаваю
все еще впереди
жизни, в моем младенчестве,
чтоб налетаться впрок,
чтобы в своем отечестве
не горевал пророк.

* * *

Остается двойная морщина
на снегу до апреля. Охранник,
громовержец, охотник, мужчина
с папиросой и в шкурах бараньих.
Вот такая простая картина:
стынет в черных бушлатах скотина.
Впереди золотая собака —
шмель с ушами в подпалинах рыжих.
И навстречу из белого мрака
только Бог может выйти на лыжах.

* * *

Е. Касимову

В глухомани, в глухомани
сало в палец толщиной,
ломтик лампочки в стакане
да огурчик привозной,
нож, добравшийся до хлеба,
в белой печке лисий хвост.…
И открыта прямо в небо
дверь, тяжелая от звезд.

* * *

Зимней женщины-погоды
перелетная ходьба —
приближение свободы.
Выдох. Воздуха судьба.
Истощение предмета.
Лика в зеркале резьба.
Да в дому ночного света
золотые короба.
Крови долгая заминка.
Известь в трубке голубой.
И огромная снежинка
звезд, пришедших за тобой.

* * *

Все белее и безмолвней
ока полный разворот:
знаю, медленнее молний
в небе дерево растет.
На морозе проку мало
подниматься по прямой —
как кузнечик исхудало
это дерево зимой.
Только слышу кожей, кровью,
костным мозгом — всем теплом,
как звезда цепляет кровлю
промороженным сверлом.
Хрустом, родинкой, пунктиром
умирают провода.
И летит, летит над миром
потрясенная вода.

* * *