Звезды смотрят вниз

– Не могу, – возразил он с твердой решимостью.

Лицо Гетти ярко покраснело от стыда, отчасти за Артура, но больше всего за себя. Она отдернула руку и, чтобы выиграть время, повернулась спиной к Артуру и сделала вид, будто поправляет прическу, потом сказала уже совершенно другим тоном:

– Надеюсь, ты понимаешь, как ужасно для меня быть невестой человека, отказавшегося сделать единственный достойный поступок, который от него требуется!

– Извини, Гетти, – сказал Артур вполголоса, – но неужели тебе не ясно…

– Молчи! – с яростью перебила она. – Никогда в жизни меня еще так не оскорбляли. Никогда. Это… это неслыханно. Не воображай, что я так уж влюблена, чтобы все это терпеть. Я делала это только ради твоего отца. Он настоящий мужчина, а не жалкое подобие мужчины, как ты. Так больше продолжаться не может, между нами больше нет ничего общего!

– Пусть так, – сказал Артур едва слышно.

Желание больно задеть его говорило в ней теперь почти так же сильно, как прежде – потребность самопожертвования. Она яростно закусила губу.

– Я могу сделать только один вывод, и к такому выводу придет всякий: ты трусишь, в этом все дело! – Гетти сделала паузу и бросила ему в лицо: – Да, ты трус, жалкий трус!

Артур сильно побледнел. Она ожидала ответа, но он ничего не сказал. И, сделав сдержанно-презрительную мину, Гетти поднялась. Встал и он. В полном молчании дошли они до «Холма». Он открыл перед нею входную дверь, но, войдя в дом, пошел прямо к себе, оставив Гетти одну в передней. Гетти стояла с высоко поднятой головой. Глаза ее были полны гнева и жалости к себе. Потом она резко повернулась и пошла в столовую.

Там был только один Баррас. Он у стены изучал утыканную флажками карту. При входе Гетти он обернулся, потирая руки, и поздоровался с необычайной для него шумной приветливостью.

– А, Гетти! – воскликнул он. – Ну как, есть новости?

Всю дорогу Гетти держалась стойко, но ласковое выражение лица Барраса растопило ее сдержанность – она зарыдала.

– О боже, боже! – всхлипывала она. – Мне так тяжело.

Баррас подошел к ней, посмотрел на нее с высоты своего роста и, повинуясь внезапному побуждению, обнял одной рукой ее хрупкие, соблазнительные плечи.

– Что случилось, моя бедная маленькая Гетти? – спросил он покровительственно.

Гетти была так расстроена, что не могла ответить, и только жалась к нему, как человек, ищущий прибежища в бурю. Он держал ее в объятиях, успокаивал. Гетти он представлялся в эту минуту спасителем, защитником от Артура. Она чуяла в нем большую жизненную энергию и силу. И, закрыв глаза, отдалась этому новому, неиспытанному ощущению женщины, которая обрела надежную защиту.

X

В первые полгода после назначения его директором у Джо оказалось очень много дел. Он приезжал в Плэттлейн рано утром и уезжал вечером; когда бы он ни был нужен, он всегда оказывался под рукой; он создавал себе репутацию энтузиаста и человека неукротимой энергии.

Вначале он действовал осторожно. Природная хитрость подсказывала ему, что управляющий делами Фулер, заведующий чертежной Ирвинг и кассир Добби недоброжелательно относятся к его выдвижению. Это были люди уже пожилые, и их возмущало то, что ими командует молодой человек, двадцати семи лет, так быстро возвысившийся. Особенно Добби – не человек, а счетная машина, высохший, угловатый, в пенсне, балансировавшем на его крючковатом носу, и в высоком воротничке с закругленными концами, какие носят пасторы, – разговаривал с Джо тоном кислым, как уксус. Но Джо был ловок и осторожен. Он знал, что его время придет, а пока продолжал втираться в милость к Миллингтону.

Для Джо не существовало трудностей. Он старался освобождать Стэнли от разных мелких неприятных обязанностей, которые с течением времени расширили сферу его собственной деятельности. В марте он предложил Стэнли устраивать каждую субботу совещание с ним для обсуждения всех накопившихся за неделю важных вопросов. В конце того же месяца он настоял на установке добавочных шести котлов и высказал мысль об использовании женского труда у лотков. Механический цех он поручил Вику Оливеру, а литейный – старому Сэму Даблдэю. И тот и другой были послушным орудием в его руках. В апреле умер мистер Клегг, и Джо послал на гроб громадный венок.