Звезды смотрят вниз

Но Дэвид хотел, чтобы мальчик был назван Робертом. Пускай его живой сын будет Роберт, как его умерший отец. И Дженни, попробовав предложить несколько других имен, в особенности имена Гектор, Арчибальд и Виктор, которые она находила более красивыми и звучными, в конце концов уступила. Она старалась чем только можно угодить Дэвиду – и мальчик получил имя Роберт.

Прошло три недели. Ада уехала обратно в Тайнкасл. Дженни могла уже покинуть спальню и томно полулежала внизу на диване. Но необходимость нянчить Роберта она считала для себя бременем по многим причинам. Когда силы к ней вернулись и жизнь снова потекла нормально, решения, взлелеянные ее романтическим воображением, мало-помалу потеряли свою привлекательность. Роберт из «милого крошки» превратился в «надоеду». Она охотно предоставляла Дэвиду давать Роберту лекарство и купать его, когда чувствовала себя усталой. Но вместе с тем ее несколько сердили заботы Дэвида о ребенке.

– Ведь меня ты любишь больше, не правда ли, Дэвид? – воскликнула она однажды вечером. – Ты не любишь его больше, чем меня?

– Ну конечно нет, Дженни, – засмеялся Дэвид, стоя на коленях с засученными рукавами у жестяной ванночки, где Роберт лежал в мыльной воде.

Дженни не отвечала. Она продолжала смотреть на обоих, и лицо ее приняло еще более недовольное выражение.

Приближался Новый год, и Дженни испытывала все большее раздражение и беспокойство.

Все шло не так, как ей хотелось, ни в чем она не видела утешения. Она и хотела, чтобы Дэвид уехал на фронт, и не хотела. Она то гордилась этим, то ей было страшно. Пытаясь рассеяться, она пристрастилась к чтению дешевых романов в бумажных обложках, отложив в сторону «Солнечные часы в счастливой семье». Она забросила музыку, не подходила к пианино и не пела больше колыбельных песенок; подолгу изучала себя в зеркале, чтобы убедиться, что ее лицо и фигура не пострадали. Опять она горевала о том, что у нее нет друзей: она остается как-то вне всего, жизнь проходит мимо, она ничего не берет от жизни! Такие мысли очень мучили и угнетали ее. Лучше бы она умерла!

К тому же погода стояла сырая, и, хотя Дженни уже была здорова, она не любила выходить в дождь. Да и Роберта надо было кормить через каждые четыре часа, а это, конечно, мешало тем «настоящим» развлечениям вне дома, которых ей хотелось.

Но в канун Нового года дождь прекратился, выглянуло солнце, и Дженни почувствовала, что больше не выдержит: ей необходимо немного развлечься. Необходимо! Кажется, годы, сотни лет она уже нигде не была! И она решила съездить в Тайнкасл навестить мать. При этой мысли лицо ее просияло, она помчалась в спальню, старательно принарядилась и сошла вниз. Было четыре часа. Она накормила Роберта, уложила его в колыбель и торопливо нацарапала записку Дэвиду, сообщая, что вернется в восемь.

Дэвид был очень доволен, когда, придя домой, нашел записку Дженни: его радовало и то, что Дженни развлечется, и в особенности то, что Роберт на это время всецело предоставлен ему.

Роберт спал в своей колыбельке, в углу за печкой. Дэвид снял башмаки и ходил по квартире в одних носках, чтобы не шуметь. Он налил себе чаю и поужинал в обществе Роберта, потом взял книгу и сел у колыбели. Это был Ницше – «По ту сторону добра и зла». Дэвида интересовал Ницше. Но он смотрел больше на Роберта, чем в книгу.

В половине восьмого Роберт проснулся и ожидал, что его будут кормить. Он лежал совершенно смирно на спине и смотрел на сборчатый полог своей колыбели.

«А странное у него, должно быть, представление о мире», – подумал Дэвид.

Добрых полчаса Роберт продолжал благодушно предаваться созерцанию этого странного мира, пока утоляя свой голод тем, что сосал палец. Но в конце концов палец перестал его удовлетворять, и после небольшого предварительного писка Роберт заревел. Дэвид вынул его из колыбели, стал успокаивать. На короткое время это помогло, но потом Роберт снова заплакал.

Дэвид с тревогой посмотрел на часы. Половина девятого. Дженни, должно быть, опоздала на поезд, а следующий прибывал только в десять! Дэвида впервые поразила мысль о том, как всецело благополучие Роберта зависит от Дженни.

Он делал все, что мог. Увидев, что у Роберта мокрая пеленка, он переменил ее, хотя был не слишком опытен в этом деле. Роберт как будто остался этим доволен и в виде благодарности вцепился ручонками в волосы Дэвиду, когда тот снова взял его на руки.

Дэвид засмеялся, и Роберт тоже. Он, видимо, хотя и был голоден, но в остальном чувствовал себя теперь прекрасно. Дэвид положил его на коврик перед огнем, и Роберт, раскинувшись на пеленке, болтал ножками в воздухе. За последние недели он заметно окреп, потолстел, сыпь исчезла, и он уже меньше сопел носом. Но сейчас он был ужасно голоден и снова принялся орать, потому что время близилось к десяти часам.

Все сильнее негодуя на опоздавшую Дженни, Дэвид встал на четвереньки и начал разговаривать с Робертом, пытаясь его утихомирить. В эту минуту дверь распахнулась и вошла Дженни в весьма приподнятом настроении: она ходила с Клэри в кино, а потом угостила себя двумя стаканами портвейна.