Звезды смотрят вниз

Они разделись. Братья-квакеры были смущены необходимостью раздеваться в присутствии других. Они медленно и боязливо снимали с себя одежду и, раньше чем остаться совсем нагишом, стояли некоторое время в кальсонах, стыдливо дрожа. Хиксу это, вероятно, показалось смешным. Раздевшись сразу догола, он обнажил громадное, грязное, волосатое тело, местами покрытое красными прыщами. Он стоял, широко расставив ноги, и, ухмыляясь, сделал непристойный жест, относившийся к квакерам.

— Эй, девочки, — сказал он, — давайте вместе ловить креветок.

— Замолчите, вы! — прикрикнул чиновник.

— Слушаю, сэр, — подобострастно ответил Хикс. Он подошёл и встал на весы.

Всех их взвесили и измерили. Когда это было проделано, Хикс, который, очевидно, хорошо здесь ориентировался, пошёл впереди всех бетонным коридором в ванную. Ванна, и сама по себе грязная, была до половины наполнена грязной тепловатой водой с налётом пены на поверхности.

Артур посмотрел на Хикса, уже обмывавшего своё прыщавое тело в грязной ванне. Затем повернулся к приёмщику и спросил вполголоса:

— И мне непременно нужно влезть в эту самую ванну?

Полицейский чиновник был человек не лишённый юмора. Он ответил:

— Да, миленький. — Потом добавил: — И без разговоров! — Артур влез в ванну.

После омовения в грязной ванне им выдали арестантское платье. Артур получил жёлтую фланелевую рубашку, туфли без задков, пару носков и очень узкий костюм хаки, проштемпелёванный во всех направлениях широкими чёрными полосами. Брюки едва доходили ему до колен. Остановив глаза на тесной и короткой куртке, он вяло подумал: «В конце концов я всё же оказался в хаки».

Через одну из внутренних дверей вошёл доктор, краснолицый толстяк с множеством золотых пломб в передних зубах. Доктор вошёл торопливо, его стетоскоп уже болтался наготове на шнурке, надетом за уши, и он сразу пустил его в ход. Он осмотрел каждого быстро и небрежно, стоя на некотором расстоянии от них, бесстрастный как машина. Артуру он велел сказать «девяносто девять», мимоходом выстукал его в нескольких местах и спросил, не болел ли он венерическими болезнями. Затем перешёл к другому. Артур не осуждал этого врача за его торопливость. Он подумал: «На его месте я тоже, вероятно, торопился бы». Артур старался быть справедливым. Он давал себе клятву сохранить душевное равновесие. Это был единственный исход: спокойно принимать неизбежное. Прошедшей ночью он все это тщательно продумал. И понимал, что иначе легко можно сойти с ума.

По окончании медицинского осмотра лысый чиновник ушёл вместе с доктором, передав арестантов новому надзирателю, который вошёл молча и теперь, все так же молча, разглядывал их. Этот был низенький и тучный, с большой головой на короткой шее и отталкивающими манерами. Губы у него были очень тонкие, верхняя — короткая, вздёрнутая, а большая уродливая голова всегда вытянута вперёд, словно он следил за кем-нибудь. Звали его Коллинс.

После молчаливого осмотра надзиратель Коллинс не спеша указал каждому его номер и номер его камеры. Артур превратился в «номер 115», а камера у него была № 273. Затем Коллинс отпер тяжёлые железные ворота. И сказал:

— Ну, выходите. Веселее!

Они вышли и под безучастным оком надзирателя Коллинса зашагали рядом к главному корпусу тюрьмы.

Тюрьма своим устройством напоминала колодец, громадный, глубокий, отражающий все звуки колодец, окружённый камерами, галереями камер, расположенных в несколько ярусов и достигавших значительной высоты. Каждая галерея была огорожена массивными железными перилами, так что общий вид всех галерей спереди напоминал огромную клетку. Запах дезинфекционных средств не заглушал сырого, могильного запаха тюрьмы. Почуяв его, Артур содрогнулся.

Надзиратель Коллинс привёл Артура в камеру № 273. Она находилась в третьей галерее. Артур вошёл. Камера имела в длину тринадцать футов, в ширину — шесть и была очень высока. Стены снизу до половины выложены жёлто-бурым кирпичом, выше же выбелены. В одной стене высоко прорезано крохотное оконце за толстой решёткой, — вряд ли это можно было назвать окном. Даже в яркие солнечные дни сквозь него проникало сюда очень мало света. Электрический шар в металлической сетке, который включали снаружи, в коридоре, тускло освещал камеру. Пол был цементный, и на этом цементном полу стоял эмалированный кувшин и параша. Зловоние, распространяемое сотнями этих параш, придавало тюрьме специфический запах.

Кровать представляла собой нары, в шесть футов длиной и в два с половиной фута шириной, с одеялом, но без тюфяка. Над этим ложем на выступе стены стояла эмалированная кружка, тарелка с ложкой и оловянным ножиком. Над выступом висели грифельная доска с грифелем, и под доской была предупредительно положена маленькая Библия.

Осмотрев все, Артур обернулся и увидел, что надзиратель Коллинс стоит у дверей, словно ожидая, чтобы он высказал своё мнение о камере. Губу он немного подобрал, голову нагнул вперёд. Но убедившись, что Артур не намерен говорить, он молча повернулся и вышел из камеры.