Звезды смотрят вниз

И начал колотить кулаками в дверь своей камеры. Он кричал и барабанил в дверь как безумный, и не прошло и минуты, как он услышал, что и другие так же вопят и колотят в двери. Из тёмных катакомб галерей поднялся шум громких криков и стуков. Но никто не обратил на него внимания, и крики и стук постепенно утихли, канули в мрак и молчание.

Артур некоторое время постоял, прижавшись щекой к холодной решётке двери, с протянутыми вперёд руками и бурно вздымавшейся грудью. Потом он сорвался с места и начал шагать по камере. Камера была так тесна, что в ней негде было шевельнуться, а он все шагал да шагал, не мог остановиться. Руки его были по-прежнему сжаты в кулаки, он, казалось, не имел силы разжать их. Время от времени он бросался на нары, но напрасно, измученные нервы не давали ему покоя. Только от движения становилось легче. И он продолжал ходить.

Он ходил и тогда, когда заскрипел ключ. Скрип ключа начинал новый день. Он подскочил от этого звука и остановился посреди камеры, глядя на Коллинса. Он сказал, задыхаясь:

— Я не мог уснуть из-за этого воя. Не мог спать из-за него всю ночь.

— Стыд и срам! — фыркнул надзиратель.

— Я не мог уснуть. Не мог! Что это за вой?

— Не разговаривать!

— Кто это воет? Что это такое?

— Сказано вам, не разговаривать! Это один болван взбесился, если уж хотите знать, он находится под наблюдением как умалишённый. А теперь замолчите. Никаких разговоров! — И Коллинс вышел.

Артур сжал лоб руками, всеми силами стараясь овладеть собой. Голова его валилась на грудь, ноги, казалось, не в силах были поддерживать тело. Он чувствовал себя смертельно больным. Он не мог есть похлёбку, которую оставил для него Коллинс, в такой же, как всегда, глиняной миске. Запах её вызывал у него нестерпимую тошноту. Нет, он не может есть эту похлёбку.

Неожиданно заскрипел ключ. Вошёл Коллинс и, посмотрев на Артура, вздёрнул губу. Он спросил:

— Почему не завтракаете?

Артур тупо посмотрел на него.

— Не могу.

— Встать, когда я с вами говорю!

Артур встал.

— Ешьте свой завтрак!

— Не могу.

Губа Коллинса снова поднялась, тонкая и синяя.

— Он недостаточно хорош для вас, а? Недостаточно изысканное кушанье для «Касберта»? Ешь, «Касберт»!

Артур повторил вяло:

— Не могу.

Надзиратель спокойно погладил подбородок. Дело принимало приятный для него оборот.

— Знаете, что с вами сделают? — сказал он. — Вас будут кормить искусственно, если вы не образумитесь. Впустят вам в пищевод кишку и вольют суп. Вот. Я это проделывал раньше и проделаю снова.

— Право, не могу, — возразил Артур, опустив глаза. — Я чувствую, что если начну есть, меня вырвет.

— Берите чашку, — скомандовал Коллинс.

Артур нагнулся и взял в руки чашку. Надзиратель Коллинс наблюдал за ним. Он с самого начала сильно невзлюбил Артура за то, что Артур хорошо воспитан, образован, что он джентльмен. Но была и другая причина. Её-то Коллинс и принялся медленно излагать:

— Смотрю я на вас, господин уклоняющийся. Терпеть не могу таких, как вы. Я сразу же вас заприметил, в ту минуту, как вы вошли. У меня, видите ли, сын в окопах. Этим многое объясняется, — не так ли? И этим объясняется то, что вы сейчас съедите свой завтрак. Ешьте, господин уклоняющийся!

Артур начал есть похлёбку. Он проглотил половину жидкой массы и сказал страдальческим голосом: «Не могу!» И в тот же миг его стошнило на сапоги Коллинса. Коллинс побагровел. Он подумал, что Артур нарочно выплюнул похлёбку на его сапоги. Не задумываясь, он нанёс Артуру страшный удар в лицо.

Артур побелел как бумага. Он смотрел на надзирателя мученическим взглядом.

— Вы не имеете права, — сказал он, болезненно задыхаясь. — Я пожалуюсь на вас за то, что вы меня ударили.

— Вот как, пожалуетесь? — фыркнул Коллинс, вздёрнув губу до последнего предела. — Так за одно уж пожалуйтесь и на это.

Он что есть силы размахнулся и ударом кулака свалил Артура наземь.

Артур упал на бетонный пол камеры и лежал неподвижно. Он слабо застонал, и при этом звуке Коллинс, подумав о сыне в окопах, злобно усмехнулся. Он обтёр свои испачканные рвотой сапоги о куртку Артура и, все ещё скаля зубы, вышел из камеры. Ключ со скрипом повернулся в замке.

XIII

В тот день, когда Артур лежал без чувств в луже рвоты на цементном полу камеры, Джо Гоулен сидел в Центральной гостинице Тайнкасла перед тарелкой с устрицами. Среди других прелестей Джо недавно открыл устрицы. Занятная штука эти устрицы, занятная во всех отношениях, а особенно любопытно, что их можно съесть такое количество! Джо мог без всякого усилия одолеть полторы дюжины, когда у него бывало подходящее настроение, а оно у него бывало постоянно. И, ей-богу, они очень вкусны с лимонным соком и соусом Табаско, а лучше всего — крупные и жирные.