Дедушка видел левитацию, но оставался на месте. Как видно сам он не хотел рисковать, что-то его сдерживало. Кроме того дедушка владел в определенной степени Чи, а это лучшее из знаний. Оно как справочник дает ответ тут же на измененное состояние. Время для меня остановилось. В этом мире беспредельных миров я был везде. Я начал разворачивать трехполярность, сначала Йогой Символов. Эту Йогу я и создавал и постигал, и приводил действительное тут же. Теперь я мог присутствовать в любой точке этого скалистого тела, оставаясь на месте. Пространство — это свойство двухполярности. Более того, человек во внешнем мире является точкой и движется он также линейно, как и его мозги. При переходе к тройственности сначала идет расфокусировка. Нагарджуна неудачно назвал это шуньей, то есть пустотой. Расфокусировка создается качеством отпускания. На этом образуется видимость шуньи. Но это не то, что обыденный человек подразумевает под пустотой. Здесь создается предпосылка выйти из своей точечности и переродить линейное движение в пребывание. Пребывание в любой точке, а еще точнее сразу в нескольких точках пространства игнорирует время и пространство. Получается тот парадокс, что пространство есть, но раз пребывание единовременное в любых точках, то его нет. То же самое происходит и со временем.
Фантасты сочиняют машину времени сообразно своим двухполярным мозгам. Они движут линейно время вперед и время назад. Перерождение из двухполярности делает время «во все стороны». Для понимания — вперед, назад, Тут и Теперь — все это одновременно. Быть в пятитысячном году новой эры — это равнозначно быть и до новой эры и теперь. Для трехполярности здесь нет парадокса потому, что Сущность зрит себя непосредственно. Сущность двухполярного мира обрисовывается только в изменении, то есть в развитии.
Ясновидение, яснослышание, пророчество — эти таинственные и непостижимые свойства в двухполярном мире здесь являются обыденными.
Зондирование желаемых точек времени и пространства равносильно тому, как в двухполярном мире каждый скажет, что у него перед глазами.
«Если перевести в трехполярность все свое тело, — понимал я, — то тело превратится в свет и исчезнет.»
Мне не хотелось пугать дедушку и я из этого одновременного гигантского и микроскопического Я начал искать путь в двухполярность. Вновь вспыхнуло озарение. Я насквозь видел суетный и прекрасный мир в его Единстве и заботах, я увидел внутренний Космос в его Единстве и живых связях. Теперь предстояло убрать Единство различающихся половинок сознания. Я приглушил ту половину Сознания, которая воспринимает внутренний Космос.
Затем я убрал Единство в половине сознания, живущим внешним Космосом и очутился Тут и Теперь в полнейшем неведении и замутненности.
«Приземлились», — мелькнуло у меня. Я встал и быстро вышел из центрального поля.
Дедушка смотрел на меня широко раскрытыми глазами и, наконец, сказал:
— Ты сам светился и сиял, как это солнце.
— Значит, убавил в весе, — сказал я. — Произошла разблокировка части массы тела. Я и так весил слишком мало для моего роста и проблема набрать вес, соответствующий моим размерам, оставалась. Дедушка смотрел на меня вопросительно.
— Нет, — сказал я, — туда мы пойдем завтра. Нужно «переварить» опыт сотворения мира.
Дедушка опять посмотрел на меня удивленно и сказал:
— Разве ты Бог, чтобы творить миры?
— В данном случае, да, — засмеялся я и спросил этого мудрого человека. — Разве вы видите где-нибудь трехполярный мир существующим?
— Я вижу то, что я из себя представляю и чего нет в моем сознании, того не существует.
— Ну вот, теперь в вашем сознании появилась еще одна частичка, пока в виде слова «трехполярность», — сказал я, а про себя подумал: «Уж не тот ли самый Сун Лунь стоит передо мной. Сто двадцать лет время не малое. За это время сменилось два поколения.»
Домой мы пришли, когда солнце садилось. Я повернулся к дедушке и спросил:
— Светилось ли второе солнце ночью?
Дедушка сделал вид, что увлекся хозяйскими делами и вскоре исчез со двора. Он сказал Дуну, чтобы мы ужинали сами. Дун и его сестра тут же куда-то нырнули и вокруг образовалась целая толпа в таком количестве, что я засомневался, состоится ли ужин. Все чего-то ждали и поглядывали на нас терпеливо.
Завидев такие почести, Абдыбай сел на кошме важно как хан. Эдик, наоборот, притих в толпе. Я ждал вопросы.
— Откуда вы? — спросил рослый юноша.
Я пожал плечами, а затем сказал:
— С обыденных позиций, мы из Талгара, с позиций сущности, мы никогда не появлялись и никогда не исчезнем.
Молодежь переглянулась и стала тихо, но бурно что-то между собой обсуждать. По всей видимости, подобный ответ был им знаком.
«Уж не Чань-буддизм ли здесь прошелся, а может быть монастырь где-то рядом? — размышлял я. — И все ли племя здесь? Куда деваются те, кто тренируется в этих „прекрасных спортзалах“?»
Девушка спросила:
— Талгар — это что, монастырь? И у вас принято просветленным путешествовать?