Звезды Тянь-Шань

— Ты хочешь сказать, что из жизненных или общественных дел тоже можно пить прану?! — удивился Абдыбай, но с верой после такого опыта, когда из немощного он в минуты стал жизненным.

— Да, — коротко ответил я, а потом добавил. —

— Только без: теорий, предполагательств, иждивенчества и конкретно. Посмотри, как ты начал. «Глоток», но с конкретным ощущением и выплюнул «пустоту». Если выходишь утром на улицу — «пей» ногами. Лучше на росе. Не жди. Все будет напрасно. «Пей» и «выплюнь». Разгоняй себя так, пока с головой не залезешь в землю, как только что в воду.

Эдик подошел к воде и стал вкушать ее. Он сделал несколько глотков и насытился.

— Не то, Эдик, — сказал я. — Нужно испытывать не насыщенность и жажду. Жить этим соком. Жадность, жажда, жизнь…

Пока я говорил Абдыбай уже стоял босиком на траве и поднимал то одну, то другую ногу.

— Ты гений, — вдруг закричал он. — Где то чудовище? Я убью его. Я растопчу его. Или ты, Василь, его уже кокнул?

Я с надеждой смотрел на Эдика. Он что-то вспомнил.

— Я читал, — сказал он, — что нужно дышать одной, а затем другой ноздрей.

— Брось ты это, — чуть не закричал я. — Знание — это яд. Оно убивает жизнь. О этот окаянный интеллект! Все знает и ничего не может.

— А разве не знание ты дал Абдыбаю? — возразил Эдик.

— Всему есть мера! Я оповещал его к его же состояниям. Действительным состояниям, а не пичкал его философствованием и баснями об энергиях. И еще есть один секрет, — я остановился.

Абдыбай с Эдиком ждали.

— Ложка дорога к обеду. Я вижу ваши состояния. Дармоеду и бездельнику прану не захватить. Это как птица счастья. Она появляется только тогда, когда вся Сущность жаждет. Запомните, не ум хочет, а Сущность рвется навстречу единственной надежде — Птице Пране. Смирившийся с безжизненностной волокитой или с праздным «развитием» идет в другую сторону.

— Вот ты, — повернулся я к Эдику. — Ты был бодр и жизнерадостен. А теперь, чуть-чуть насытился освежающей водой и как дармоед ждешь. Вспомни и пожелай того же состояния. Пожелай до корней волос. Не жуй свое знание. Желай!

Эдик весь напрягся и бросился на меня с криком:

— Ну комар, хоть кого доведешь!

Я уклонился и сказал спокойно:

— А вот это пример праны от социальных отношений. Можно идти пить молоко. Полчаса прошло, а вы уже… не мокрые курицы, но орлы.

Арман, так звали пастуха, с усмешкой смотрел как я пошел к корове. Я не пошел к полной, у которой вымя висело до земли. Я не пошел к подвижной, с упругим телом. Я приближался к лидеру и она ждала с напряжением. Но как только моя уверенная рука легла ей на спину, она мягко и доверительно успокоилась. Ее вымя стало опускаться и расслабляться. Теперь можно было доить. Крупный пес подбежал и сел рядом.

— О, — крикнул Арман. — Ее даже сестра боится доить.

Эдик с Абдыбаем были в форме. Они пили молоко размеренно и любовались пейзажем гор и долины.

— Что ты там сказал про левую и правую ноздрю? — обратился Абдыбай к Эдику.

— Это потом, — сказал Эдик и повернулся ко мне. — Что Это было? Почему нас «размыло»?

— А почему ты не спрашиваешь у самого себя? — задал я встречный вопрос.

— Меня куда-то повело. Какие- то видения и тошнотворность поплыли перед глазами.

— Почему? — настаивал я.

— Не валяй дурака, — вмешался Абдыбай. — Он же сказал, что стал терять сознание. А ты… Да, а почему ты был в норме?!

— Вот я вас и спрашиваю, «почему»? — настаивал я на своем. — Вы собрались менять Сознание, иначе зачем вам дышать левой и правой ноздрей? И в это же самое время вы боитесь измененного Сознания. Я вас не понимаю.

— Сознание то уплывать стало, — хихикнул Абдыбай.

— Почему? — вновь стал я «наступать».

— Что-то ты, брат, совсем разучился с людьми общаться, — решил поставить «точку» Эдик.

— Как раз, наоборот, я ищу действительный контакт с вами. Если я буду говорить на вами наработанном языке, то я просто попаду в ловушку его условий. Что в том толку? Вы останетесь теми же и будите вновь и вновь издыхать от любых измененных условий. А для того, чтобы разговор был для вас жизненным, я должен набрать в вас самих условий для контакта.

— Не мудри, не с глупцами имеешь дело, — заупрямился Эдик.

— Зачем вы меня спрашиваете, если уже имеете горделивое свое? Оно в вас есть, но на нем вы вновь будете издыхать, — я ждал отпускания в них. Не будет нового, если человек не отпустил свой опыт, свои знания и не раскрылся до беспредела. В ином случае он будет только подсматривать с позиций своего «правильного». — Я в такие беседы не игрок, — растянулся я на траве.

— А что же ты хочешь? — смягчился Эдик.

— Движения вашего Сознания, а не рассказ в пределах того, чему вы обучились. Если «в пределах», то нового я вам не скажу. Точнее, моя беседа будет бесполезной.

— Ладно, Василь, — вмешался Абдыбай, — я тебе верю. Ты что-то умеешь такое, чего нет у нас. Это убедительно, судя по питью «праны». В голову бы не пришло, что так все просто и в то же время потрясающе.