Звезды в волосах

- Никогда я не испытывал этого чувства к тебе, дитя мое, - ответил он. Сначала мне казалось, что так и будет, но невозможно ненавидеть такое хорошенькое и беспомощное существо. Мне было жаль того времени, которое твоя мама проводила с тобой, но меня часто посещало чувство, как будто нас с тобой связывает вместе то, что мы оба не можем жить без нее. Она дарила нам обоим только часть своего внимания, часть своего сердца, часть своих мыслей. Остальное доставалось человеку, которого она любила. Человеку, который даже не подозревал, что она родила от него ребенка.

- Он не писал и даже не пытался увидеться с ней?

- Нет, насколько я знаю. Думаю, она сказала бы мне, если бы было иначе. Нет! Когда мы вместе уехали из Австрии, она порвала со всем прошлым, включая свою семью.

- Но почему? Почему она оставила их?

- Потому, что они знали правду. Ее мать обнаружила беду после того, как Стефани однажды потеряла сознание. Именно это обстоятельство заставило Стефани искать утешения у меня, заставило принять предложение стать моей женой, которое я сделал много раньше.

- А они очень рассердились на нее?

- Они просто разбушевались, - ответил сквайр - Вот почему мы убежали вместе. Стефани как раз исполнился двадцать один год, и мы могли пожениться в Мюнхене без родительского согласия и одобрения. А потом мы приехали в Англию. Твоя мать никогда не вернулась домой.

- Ты сказал им.., что.., она умерла?

- Нет. Я испытал такое горе, что мне было все равно, узнает об этом еще кто-нибудь или нет. Когда твоей матери не стало, я хотел только одного для себя - смерти. В жизни мне больше ничего не оставалось.

Гизела молчала. Ей очень хотелось сказать: "Но ты все же снова женился". Хотя говорить это было бесполезно. Она увидела в эту минуту, что в сквайре действительно что-то погасло со смертью жены. Его душа сошла с ней в могилу, остались только тело и ум, который нужно было постоянно одурманивать вином, чтобы легче переносить одиночество, которое было его уделом до конца жизни.

- Вот и конец истории, - тяжело произнес сквайр. Гизела поднялась с пола, где она сидела.

- Как жаль, что ты не рассказал мне всего раньше, - пробормотала она.

Он не спросил, почему, и она была рада, что не придется ничего объяснять. Но она сама знала, что где-то в глубине души всегда презирала его за то, что он совершенно сломался, когда умерла ее мать, за то, что он потерял не только уважение к себе, но и свободу. Она могла понять его и даже посочувствовать в чем-то, но все же ее утонченность восставала против его привычки пить, его раболепства перед леди Харриет, его слабости и нерешительности, когда дело касалось ведения хозяйства, ухода за домом или того, как обращаются с его дочерью. Наверное, ей бы следовало чувствовать себя поверженной, униженной при мысли о том, что она - дитя любви, рожденное от неизвестного отца на позор матери. Но, вопреки всему, она почему-то была в приподнятом настроении. Ее обуревало только одно чувство - гордость. Она гордилась своей матерью, которая полюбила несмотря ни на что; гордилась, что родилась от любви такой сильной, такой безграничной, что это чувство не иссякало шесть лет в чужой стране, куда ни письма, ни одного слова не доходило, чтобы поддержать его. "Он, наверное, был удивительным, - подумала она. - Только таким мог быть мой отец".

Она повернулась к сквайру, неуклюже сидящему в кресле. Теперь, когда рассказ подошел к концу, его рука снова потянулась к стакану.

- Ты не должен больше пить, папа, - сказала она. - Мы с тобой сегодня обедаем у императрицы. Он тут же отставил стакан.

- Ты все еще хочешь поехать?

- Я обязательно поеду, - заявила она. - То, что ты мне рассказал, ничего не меняет. Императрица знала мою мать. Я хочу услышать, какая она была в детстве, о ее доме.., моем доме.., в Баварии.

Последние слова она произнесла чуть слышно, но сквайр услышал их и посмотрел на нее повнимательней.

- Ты не похожа на свою мать, Гизела, - сказал он. - И все же иногда в твоем голосе проскальзывают отдельные нотки, которые до боли напоминают ее. И голову ты держишь совсем как она.

- Я рада, - сказала Гизела, наклонилась и коснулась его руки. - Благодарю тебя, - чуть смущенно проговорила она. - Благодарю тебя за то, что терпел меня в доме все эти годы. Это великодушно с твоей стороны.

- Что такое? Чепуха! Глупости, ерунда! - разбушевался сквайр. - Ты не должна так говорить.

Расхрабрившись, Гизела наклонилась и поцеловала его в щеку.

- Сегодня мы вместе едем в гости, - напомнила она. - Ты сознаешь, что мы никогда с тобой не выезжали вдвоем?

Он улыбнулся ей, и было в его улыбке что-то от былой веселости, с которой он расстался почти одиннадцать лет назад.

- Это важное событие, Гизела, - согласился он. - Надеюсь, мы не подведем друг друга.

Она слишком хорошо знала, что он имеет в виду, так как при этом он почти церемонно закрыл пробкой хрустальный графин.

- Я пойду переоденусь, папа, - улыбнулась Гизела. - Ты закажешь экипаж? Обед подадут в семь.

- Я буду ждать тебя в холле в шесть тридцать, - ответил сквайр.