Звезды в волосах

Вот так все и решилось. Гизела отправилась домой в полном смятении чувств. Она настолько была погружена в свои мысли, что едва слышала брань мачехи на следующий день, едва замечала боль, когда та таскала ее за уши или волосы по комнате, крепко вцепившись в руку девушки, чтобы показать пыль на спинате <Музыкальный>, которую та якобы забыла вытереть.

- Так ты думаешь, что сможешь теперь задаваться, раз ты обедала с императрицей, - презрительно усмехалась леди Харриет, сопровождая свои слова яростным подзатыльником. - Я покажу тебе, что манерность и чванство в этом доме не пойдут тебе на пользу. Вытри клавиши, ленивая девчонка, а когда сделаешь это, отправляйся наверх и займись шитьем. Там тебе хватит работы на весь день.

Гизела не отвечала. Она ждала, прислушиваясь, не постучат ли во входную дверь с письмом-приглашением в Истон Нестон.

Проходили часы; Гизела начала уже думать, что императрица забыла о ней. От этой мысли ее охватило отчаяние. Наверное, императрица передумала, наверное, утром весь план замены одного лица другим показался ей чересчур фантастическим, чтобы принять его всерьез. Гизела совсем пала духом. Какие они были в Истон Нестоне все веселые, счастливые, молодые. Да они и не вспоминают о ней больше. Скучная, совсем еще зеленая деревенская простушка, которая по случайности имеет смутное, едва уловимое сходство с их любимой императрицей.

Но к вечеру приглашение прибыло. Его доставил грум, приехавший верхом, и отец, который только-только успел вернуться с охоты, распечатал конверт.

- От кого это? - грубо спросила леди Харриет.

- Императрица хочет, чтобы Гизела провела несколько дней с ней в Истон Нестоне. Завтра пришлют карету. У нас есть чернила?

- Не хочешь ли ты сказать, что собираешься отпустить ее? - воскликнула леди Харриет, пока сквайр, поднявшись из кресла, тяжело ступая, прошел к письменному столу, которым очень редко пользовался.

- Безусловно, - ответил он. - А разве есть причина, чтобы отказать?

- Боже мой, конечно, есть! - завопила леди Харриет; - Почему она должна праздно болтаться, когда в доме полно работы? Ну какое у императрицы может быть дело до нее?

- Если ее величество так любезна, что приглашает Гизелу к себе, то не нам интересоваться, зачем она это делает, - заметил сквайр.

- А я интересуюсь, - заявила леди Харриет и, вскочив, подошла к столу, за которым сидел сквайр. - Девчонке там не место. У нее нет ни одежды, ни манер, ни образования, чтобы вращаться в обществе.

- Об этом судить императрице, - коротко заметил сквайр.

- И если уж зашел об этом разговор, то подходящий ли там дом для девушки? - спросила леди Харриет с ехидной ноткой в голосе. - Могу тебе сказать, что люди уже поговаривают о делишках в Истон Нестоне. Я слышала, что твоя драгоценная императрица и Бэй Миддлтон...

- Довольно!

Сквайр с такой силой ударил кулаком по столу, что чернильный прибор подпрыгнул и загрохотал.

- Я не позволю тебе повторять подобные вещи. Это все ложь, ты слышишь? Есть люди, которые опорочат все и всех. Но что бы ни говорили о Бэе Миддлтоне - это ложь. Он - джентльмен, и он мой друг. Если императрица одаривает его своей дружбой, то это потому, что Она, как и все мы, преисполнена глубочайшего уважения к человеку, который на охоте с собаками даст сто очков любому ездоку в этой стране. В той клевете и сплетнях, что ты собираешься повторить, нет ни слова правды, и я не желаю их слушать. Побереги эту гадость для тех, кому она доставляет удовольствие, и пусть дьявол заткнет им глотки, пока они не подавятся.

Сквайр говорил с такой яростью, что впервые в жизни леди Харриет промолчала. Она ни слова не проронила, пока он писал благодарственное письмо и звонил в колокольчик, чтобы слуга передал его послание груму.

И только когда Гизела спустилась вниз к чаю, леди Харриет набросилась на нее с таким бешенством, что девушка отпрянула от нее, как от спущенного с цепи зверя. Но даже леди Харриет не смогла подавить чувства радостного ожидания в душе Гизелы, когда на следующий день карета, присланная за ней, увозила ее из Грейнджа.

Приехав в Истон Нестон, она не встретила никого из знакомых. Ее поспешно проводили наверх, и весь день на нее примеряли наряды, делали ей прически и ухаживали за ее лицом. Наконец-то она поняла, зачем нужны были многочисленные флаконы с золотыми пробками на туалетном столике императрицы. Она также узнала секреты, с помощью которых императрице удалось сохранить свою легендарную красоту.

Мария, камеристка императрицы, протерла лицо Гизелы сливками из коровьего молока и оставила так, чтобы они глубоко проникли в поры.

- У ее величества есть две специальные коровы дома, - непринужденно болтала Мария, - они даже путешествуют с ней - Дейзи и Путей. Их купили во Франции и приставили к ним смотрителя, который ухаживает за ними. Ее величество полагает, что молоко от этих коров обладает особым свойством, чрезвычайно для нее благотворным.

Мария помакнула лицо и шею Гизелы от сливок, а затем воспользовалась вяжущим средством - крепко взбитым яичным белком с добавлением оливкового масла. Когда после этой процедуры кожа на лице стала гладкой и упругой, она удалила остатки белка кремом, приготовленным из луковиц голландских лилий.

- Приготовлен по личному рецепту ее величества, - с гордостью отметила Мария. - Он до самых последних дней сохранит ее молодость и красоту.

Вечером Гизелу наставляли сначала графиня Фестетич, а затем и сама императрица. Ее учили, как нужно кланяться, как протягивать руку для поцелуя. Поначалу Гизеле было трудно манипулировать длинными шлейфами, сидеть прямо и в то же время грациозно, проходить в дверь первой, когда сама императрица отступала перед ней, чтобы понаблюдать за ее походкой.

- Великолепно! Великолепно! - не раз восклицала она, всплескивая руками.

Когда, наконец, вечером Гизела спустилась к обеду, одетая в одно из платьев императрицы и причесанная Фанни Анжерер, принц и все остальные мужчины, кто находился в комнате, издали возглас одобрения.

- Мне кажется, я скоро начну ревновать тебя, - тихо произнесла императрица, прощаясь с ней перед сном.

- Я только бледное ваше отражение, мадам, - ответила Гизела.

Императрица покачала головой.

- Очень молодое отражение, - поправила она.

Гизела попыталась мысленно угадать возраст императрицы. И в самом деле, глядя на нее, казалось невозможным, что ей больше двадцати пяти. Только фотографии ее детей, расставленные в спальне и будуаре, не вязались с утонченной красотой ее лица без единой морщинки и глазами, которые зажигались молодым задорным смехом.

Гизела легко убедилась в тот вечер, что отец был абсолютно прав, утверждая, будто между императрицей и капитаном Миддлтоном не происходит ничего предосудительного. Они были хорошими приятелями - обстоятельство очень трудное для понимания, если человек полагает, как водится, что мужчину и женщину может объединять только одно. Но дружба между галантным, выдающимся наездником своего времени и самой очаровательной женщиной в Европе была тем, что, по их собственному мнению, превосходило даже любовь. Их мастерство и любовь к лошадям выявляли самое лучшее и вдохновенное, что было у них в характерах. Их лица излучали радость, когда они говорили о своих лошадях, и это очень напоминало Гизеле то, как радостно сияют лица любящих матерей, когда речь заходит об их детях. Для них обоих верховая езда стала делом, которому они посвятили себя, ради которого они старались сохранить светлый ум и хорошую физическую форму, так чтобы соответствовать очень высоким эталонам, которые они сами для себя установили.

На следующий день императрица уехала на охоту, а Гизеле пришла пора отправляться в дорогу. Все утро она провела за туалетным столиком, пока Фанни Анжерер расчесывала и укладывала ее волосы.

- Они прекрасны, - бормотала она по-немецки, когда казалось, что от каждого движения щетки по медным локонам пробегают снопы золотых искр. - Но, как ни печально, очень запущены. Как жаль, что вы не следите за собой.

- У меня нет времени, - оправдывалась Гизела.

- Время всегда можно найти, - строго заметила Фанни. - Как бы ни была занята императрица, я расчесываю ей волосы утром и вечером, проводя щеткой не меньше четырехсот раз.

Бесполезно, подумала Гизела, пытаться объяснить, что ей часто приходится вставать в половине седьмого, чтобы выполнить все поручения мачехи, и нередко, отправляясь спать, она так устает от изнурительной работы, которой занималась целый день, что сил хватает только на то, чтобы скинуть одежду и забраться в постель.

- Они даже сейчас по-другому выглядят! - воскликнула Фанни, и Гизела действительно заметила поразительную разницу.

Но это было ничто по сравнению с полным преображением, которое она увидела в зеркале, когда, наконец, была готова покинуть Истон Нестон. В бархатном дорожном костюме темно-зеленого цвета, отороченном соболем, держа муфточку из такого же меха, она с трудом могла поверить, что перед ней собственное отражение, а не сама императрица. На голове у нее была маленькая шляпка, отделанная перьями, а в ушах и вокруг запястий сверкали бриллианты.

Императрица никогда не носила колец, и ее камеристке пришлось все утро массировать и втирать крем в кисти рук Гизелы, чтобы они стали мягкими и более походили на нежные, изящные руки императрицы.

Какой бы вещи ни коснулась Гизела - у нее возникало ощущение, что с ней это происходит впервые в жизни. И в самом деле, ничего удивительного в том не было, раньше ей никогда не доводилось видеть платья из таких дорогих тканей воздушного, легкого шелка, тонкой шерсти; носить такие роскошные украшения и экзотические меха.

Она надеялась, что по дороге в замок Хок ей удастся узнать у графини Фестетич, как она должна себя вести и что должна говорить. Но у фрейлины был явно больной вид, и с каждым часом ей становилось все хуже.

- Клянусь, у меня лихорадка, - заявила она, когда их путешествие подходило к концу.

- Быть может, нам следует послать за доктором? - немного неуверенно предложила Гизела.

- Нет, нет! Мне нужно только поскорей добраться до постели, - ответила графиня. - Голова у меня просто раскалывается, и горло воспалено, даже глотка воды не смогу сделать.

- Мне очень жаль, - посочувствовала Гизела. - Как бы я хотела хоть чем-нибудь помочь вам.

- Я быстро поправлюсь, - сказала графиня, но в голосе ее не было уверенности.

Гизела выглянула в окно кареты. Смеркалось, под деревьями росли темные тени.

- Мы скоро приедем, - сказала она. - Я попрошу дать вам возможность отдохнуть перед обедом.

- Ну что ж, это будет очень кстати, - согласилась графиня. - Но от одной мысли об обеде мне становится не по себе. Я уверена, абсолютно уверена, у меня высокая температура.

Гизела произнесла несколько невнятных успокоительных слов. В то же время она не могла не поразиться, сколько суеты иностранцы создают вокруг своих особ.. Но тут же вспомнила, что она сама тоже иностранка. Как странно вдруг понять, что в ее жилах нет английской крови, хотя воспитывали ее как всякую другую английскую девушку; и вот два дня назад оказалось, что она вовсе не англичанка!

Карета завернула на подъездную аллею.

- Вот мы и приехали! - воскликнула она почему-то в полной панике.

- Слава господу! - произнесла графиня. - Если мне только прилечь ненадолго, возможно, голова перестанет болеть.

- Я очень надеюсь, что не совершу никакого промаха, - пробормотала Гизела.

Графиня не ответила, и Гизела поняла, что помощи от нее ждать не придется. И тогда, как бы для того, чтобы придать девушке смелость, память вернула ей образ человека в лавке шорника, который прошел в дверь, не склонив головы. Вот такая гордость ей сейчас понадобится. Вот такую смелость она должна вызвать в своем сердце, если не хочет подвести императрицу.

Она подняла голову, расправила плечи и выпрямилась. Императрица поверила в нее, и она не предаст этой веры. Гизела еще раз мысленно быстро повторила все, что должна выполнить. У нее было письмо императора к лорду Куэнби. Она должна грациозно протянуть ему руку, без лишней поспешности, чтобы он поднес ее к губам. Она должна войти в дом по-королевски, не обращая внимания на графиню, которая последует за ней.

Вскоре она увидела впереди смутный силуэт замка. Он был огромный и очень внушительный; ее сердце бешено заколотилось, как будто старалось выскочить из груди.

"Я боюсь! - подумала Гизела. - Но глупо дрожать. Мне всего-навсего нужно познакомиться со стариком, глухим и полуслепым. Никого больше не будет, никаких гостей, он так сказал. Мне только и придется, что слушать его путаные рассказы о том, что произошло задолго до моего рождения, когда императрица была маленькой девочкой. Поэтому его не удивит, если я буду чего-то не знать. Все очень просто, нужно только не терять самообладания и выдержки".

Карета сделала широкий полукруг и подкатила прямо к дому. Он был еще прекраснее, чем ожидала увидеть Гизела. Перед домом разлилось большое серебряное озеро, а сам дом был с просторными террасами, окна по всему фасаду светились огнями. Перед массивной парадной дверью с портиком стояли лакеи.

Гизела сложила ладони и помолилась про себя. Она будет храброй. И вновь подумала о незнакомце в шорной мастерской. Ее подбородок невольно поднялся еще выше. В этот момент распахнулась дверца кареты.

"Хозяин замка встретит тебя у порога", - вспомнила Гизела предупреждение императрицы.

Гизела неторопливо ступила из кареты. Лакеи с обеих сторон держали ослепивший ее огонь. Чья-то рука поддержала ее, и она почувствовала под ногами ковер. Ей нужно было подняться по нескольким ступенькам. Фонари все еще слепили глаза, отражаясь в серебряных пуговицах на ливреях, освещая напудренные парики лакеев, шагавших рядом по обе стороны. Только ступив на последнюю ступеньку она оторвала взгляд от лестницы. Перед ней стоял человек такого высокого роста, что ей пришлось откинуть назад голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Она хотела уже произнести слова приветствия и протянуть ему руку, но то, что она увидела, заставило ее замереть от неожиданности. Перед ней был вовсе не старик, а молодой мужчина - высокий, внушительного вида, широкоплечий. Тот, кого она встречала раньше, с высоко поднятой головой и гордой осанкой. Она тут же узнала его. Это был незнакомец из шорной мастерской!

С минуту она едва могла поверить своим глазам, но потом постепенно, как будто сквозь мягкий, ватный туман, до нее дошел его голос.

- Добро пожаловать в замок Хок, мадам. Вы мне оказали огромную честь тем, что любезно согласились стать моей гостьей.

Гизела машинально протянула руку. Он коснулся губами ее перчатки и повел в замок. Они вошли в просторный холл, отделанный дубом и довольно мрачный, так что она даже ощутила на секунду не только изумление, но и страх. Ей показалось, что она попала в какую-то ловушку. Но потом здравый смысл пришел ей на помощь - она догадалась, что перед ней, скорей всего, сын хозяина дома. Наследник лорда Куэнби. Он вышел приветствовать ее от имени своего отца. Но почему, в таком случае, о нем не упоминалось в письме лорда Куэнби к императрице?

Они молча миновали холл и вошли в большую и довольно чопорно обставленную гостиную. По красоте ей далеко было до гостиной в Истон Нестоне. Здесь царила атмосфера официальности, как будто в доме никто нежил.

Гизела прошла по комнате как во сне, смутно уловив, что человек, встретивший ее у порога дома, обратился со словами приветствия к графине Фестетич.

- Путешествие было приятным, благодарю вас, - сказала графиня. - Но у меня от вашего английского климата сильнейшая простуда.

- Мне остается только попросить прощения за его неприветливость, последовал ответ. Голос у него был очень низкий, и, как почудилось Гизеле, в нем отчетливо прозвучали твердые, циничные нотки.

Теперь она стояла у камина, протянув руки в перчатках к яркому пламени. Наконец она овладела собой и смогла рассмотреть человека, вышедшего ей навстречу. Он был в точности такой, каким она помнила его - высокомерный, надменный, даже дерзкий, если судить по тому, как он рассматривал ее: слегка прищурив глубоко посаженные глаза, чуть-чуть улыбаясь. Она почувствовала, что краснеет под его пытливым взглядом, и быстро спросила:

- А где лорд Куэнби?

- Я и есть лорд Куэнби, мадам.

- О!

Она не смогла подавить возгласа изумления.

- Мой отец умер три месяца тому назад. Теперь вам понятна причина, почему я не созвал гостей, чтобы приветствовать вас, мадам.

- Ваш отец умер! Но я не знала.., я.., не думаю, что.., императора известили об этом.

- Нет. Я не отправлял письма императору. Когда умер отец, я был за границей, и по приезде сюда на меня свалилось столько дел, что вы должны простить мое упущение.

- Наверное, в таком случае, нам неудобно оставаться в вашем доме, сказала Гизела, старательно подбирая слова. - Если бы мы знали, то ни за что не стали бы мешать вашему горю.

- Вот почему я не упомянул о нем в письме, - ответил лорд Куэнби. - Могу я объяснить все чуть позже? А сейчас, быть может, вы захотите осмотреть свои апартаменты, мадам, и отдохнуть перед обедом?

- Охотно, - согласилась Гизела. - И графине, у которой сильная головная боль, возможно, станет легче, если она приляжет.

- Я пошлю графине, если она позволит, специальные таблетки, которые мне выписал доктор на случай простуды, - предложил лорд Куэнби.

- Благодарю вас! - тут же откликнулась графиня, - Я буду рада любому лекарству.

- Таблетки немедленно принесут в вашу комнату, - пообещал лорд Куэнби. Разрешите мне, мадам, вверить вас заботам моей домоправительницы.

Он повел Гизелу обратно в холл, и женщина, одетая в черное платье с шелковым фартучком, на котором позвякивала тяжелая связка ключей, присела в глубоком реверансе. Гизела слегка наклонила голову, как учила ее императрица.

- Миссис Маттьюз исполнит любое ваше желание, - сказал лорд Куэнби. - Мы обедаем в семь, если вы не возражаете.

- Очень хорошо, - одобрила Гизела.

Она стала медленно подниматься по лестнице, каждую секунду наслаждаясь шуршанием шелка, приглушенным бархатной юбкой, чудесными духами, аромат которых исходил из всех складок ее одежды, и сиянием бриллиантов на запястье руки, касавшейся перил. Она почувствовала, как по всему ее телу пробежал трепет восторга. Все оказалось еще более захватывающим, чем она предполагала, более драматичным, о чем она даже не смела мечтать.

Дойдя до конца лестницы, она обернулась. Лорд Куэнби все еще стоял внизу в холле. Он наблюдал за ней, и на лице его блуждала та же самая странная улыбка - надменный излом в уголках губ. Гизела поспешно отвернулась. Домоправительница привела ее в большую спальню, в которой справа стояла кровать с пологом, украшенным страусовыми перьями, а на окнах висели голубые вышитые шторы. Мебель была с серебряной отделкой в виде дельфинов и русалок; длинную низкую кушетку придвинули поближе к огню, на ней лежали кружевные подушечки и покрывало с узором из самоцветов. Комната была такой прелестной, что у Гизелы невольно вырвался восхищенный возглас.

- Эту комнату всегда называли "королевской", мадам, - пояснила домоправительница, - Здесь спала королева Анна, когда приезжала с визитом в замок, и, как гласит легенда, Генриетта Мария, жена Карла Первого, также пользовалась этой спальней. Серебряная мебель - это дар замку ее величества. Здесь останавливаются только гости королевской фамилии.

- Значит, мне оказана честь, - улыбнувшись, отметила Гизела.

- Ну что вы, мадам, это вы нам оказали честь своим визитом, - отвечала домоправительница. - В семье даже есть поверье, что когда замок Хок посетит третья королева, то для семьи наступят счастливые дни, а все горести окажутся в прошлом.

- Мне остается надеяться, что так и будет, - улыбнулась Гизела и, сказав это, испытала чувство, похожее на стыд, ведь в этой чудесной спальне будет спать не третья королева, а всего-навсего самозванка.

Графиня Фестетич поспешила в отведенную ей комнату, рядом со спальней Гизелы. Пришла Мария, чтобы помочь Гизеле раздеться и распаковать вещи.

Мария была немолода. Средних лет. Она служила императрице уже долгие годы. Это была пухленькая толстушка с ярким румянцем на лице. Она встретила идею перевоплощения Гизелы с восторгом, с искренним смехом и с таким радостным энтузиазмом включилась в осуществление всей затеи, что вызвала улыбки на лицах.

- Своим приездом вы всполошили весь дом, фройляйн, - сообщила она, разбирая вещи. - Но судя по тому, что я успела здесь увидеть, их давно пора было взбодрить. Все слуги - древние старцы, одной ногой в могиле, а сам замок такой мрачный, что можно подумать, я попала в фамильный склеп, а не в английский загородный дом.

- Ну, я думаю, ты не дашь им скучать там, внизу, - предположила Гизела. Мария рассмеялась.

- Ничего не получится, если только я не стану флиртовать с двумя лакеями, которым в пору быть моими сыновьями, - сказала она. - Дворецкому больше семидесяти, или я ничего не понимаю в людях, а остальным давно перевалило за шестьдесят, и они дряхлеют прямо на глазах.

Гизела засмеялась. Мария обладала удивительной способностью вести беседу так, что невозможно было удержаться от смеха. Говорили они по-немецки и не боялись поэтому, что их могут услышать.

- Итак, что вы сегодня наденете? - спросила Мария.

- Что-нибудь сногсшибательное, - не задумываясь, ответила Гизела.

- Тогда лучше всего белое, расшитое серебром, - решила Мария.

Она тут же вынула платье из сундука и положила на стул. Такого прелестного наряда Гизеле еще не приходилось видеть. Оборка на оборке из белого тюля переходили в огромный турнюр до самого пола. Все платье вышили серебряными нитками, а лиф, плотно сидящий на фигуре, был почти жестким от алмазной пыли, жемчужин и серебряных нитей, которые на рукавах-буфах были едва заметны.

- Императрица надевала это платье только один раз, на дворцовый бал, сказала Мария. - Она восхитительно выглядела в нем.

- Очень хорошо представляю, - серьезно ответила Гизела. - Как ты думаешь, Мария, он догадается? Камеристка фыркнула.

- Как бы не так, - сказала Она. - Хотя, полагаю, и со зрением, и со слухом у него все в порядке.

- Никак не пойму, почему он не сообщил императрице о смерти своего отца, продолжала Гизела, как бы размышляя вслух.

Мария снова фыркнула.

- Было бы жаль тратить такое платье на старика. Гизела почувствовала, что краснеет. От Марии не ускользнула причина, почему ей сегодня вечером захотелось надеть что-то необычное. Гизела приняла ванну, а затем явилась Фанни, чтобы сделать прическу.

- Императрица велела мне проследить, чтобы в первый вечер вы надели бриллиантовые звезды, - сказала Фанни. - По-видимому, лорд Куэнби, прежний, конечно, говорил императору, что видел портрет ее величества со звездами в волосах, который написал Винтерхалтер, поэтому неплохо, чтобы вы надели их сегодня.

- Да, неплохая мысль, - согласилась Гизела. А когда звезды закрепили в прическе - ровно двенадцать звезд каскадом спускались по тугим, тяжелым локонам цвета меди до самых плеч, - она воскликнула:

- Какое чудо! Они сияют словно настоящие звезды. О, Фанни! Как добра императрица, что одолжила мне их!

- Это любимые ее украшения, - сказала Фанни. - А теперь, фройляйн, вам пора надевать платье.

Мария держала его наготове. Платье как будто сшили на Гизелу. Наконец, переодевание закончилось, и она повернулась к большому вращающемуся зеркалу, которое можно было повернуть под любым углом. Ей часто представлялось, что она прекрасно одета и выделяется среди других женщин красотой убранства. Но никогда она не мечтала, что может так выглядеть. Перед зеркалом стояла не Гизела, а сама императрица Австрии, Елизавета. Молодая, смеющаяся, радостная, со звездами в волосах и глазах, полураскрытыми губами, в блестящем платье, серебряный, лиф которого сдерживал ее лихорадочное дыхание.

Гизела отвернулась. Ей было страшно видеть себя такой и в то же время сознавать, кто она есть на самом деле. Она услышала, как шуршит шлейф ее платья по мягкому ковру. Мария распахнула перед ней дверь, и Гизела вышла из комнаты.

- Графиня готова? - спросила она Фанни, которая следовала за ней.

Фанни постучала в соседнюю дверь. Подождала и через минуту снова постучала.

- Войди, - предложила Гизела. Фанни открыла дверь, шагнула внутрь и тут же вышла обратно.

- Графиня крепко спит, - доложила она. - Даже храпит.

- О, господи! - ужаснулась Гизела. - Нам придется разбудить ее. Она уже и так опоздает на обед.

Она вошла вместе с Фанни в комнату графини. Возле кровати стояла бутылочка с таблетками и недопитый стакан воды. Гизела взглянула на таблетки.

- Это снотворное, - сказала она. - Я помню, мачеха как-то приняла две штуки и проспала почти сутки.

Фанни тем временем трясла графиню за руку. Фрейлина зашевелилась, пробормотала что-то неразборчивое и повернулась на другой бок.

- Бесполезно, Фанни, - сказала Гизела. - Она еще долго не проснется. К тому же она так плохо себя чувствовала, что ей и вправду лучше остаться в постели.

- Но, фройляйн, вам не следует обедать наедине с лордом! - вскричала Фанни.

- А как иначе я могу поступить? - спросила Гизела. - Разве что самой отправиться спать. - С минуту она раздумывала, а затем смущенно улыбнулась. Жалко, чтобы такое прелестное платье пропадало зря.

И, не слушая больше никаких доводов, решительно направилась к лестнице. Она спускалась медленно, наслаждаясь каждой секундой своего нового существования. Никогда раньше ей не доводилось испытывать ничего подобного. Только сейчас, в чужом платье и под чужим именем, она осознала, что красива.

Лакей поспешил распахнуть двери гостиной. Лорд Куэнби ждал ее, стоя у камина; высокий, широкоплечий, он, казалось, подавляет все вокруг. Гизела неторопливо пошла ему навстречу, ожидая, точно ребенок, увидеть восхищение на его лице и насладиться восторженной оценкой, которая должна быть в его глазах.

Но когда она подошла к нему так близко, что невозможно было ошибиться в увиденном, и взглянула ему прямо в лицо, ее поразило, как ударом молнии. Он глядел на нее с ненавистью!

Глава 6

С минуту Гизела в растерянности молчала. А затем, слегка заикаясь от удивления, смешанного с мрачным предчувствием, окутавшим ее темным облаком, произнесла:

- У меня.., плохие новости, милорд. Графиня Фестетич совсем разболелась. Мы были не в состоянии разбудить ее.

- Я глубоко сожалею, что это обстоятельство причинило вам неудобство, мадам, - сказал лорд Куэнби. - Но раз графиня не может присоединиться к нам, вы разрешите мне сопровождать вас к столу?

Он произнес обычные слова, но Гизеле почудилась в них странная, необычная нотка, как будто он торжествовал победу; тут у нее зародилось подозрение, что глубокий сон графини входил в его намерения. Он должен был знать, что присланные им таблетки были не чем иным, как снотворным.

Гизела лихорадочно размышляла, не зная, как поступить. Ода вспомнила вдруг, что выбор предстоит сделать вовсе не ей, а императрице. Как бы поступила ее величество в таких обстоятельствах? В одном Гизела была уверена: императрица любой ценой и в любом случае сохранила бы свое достоинство. И это было бы не просто неожиданным проявлением человека благородного происхождения, это было у нее в крови, заложено самой природой.

- Пойдемте, милорд, - просто ответила Гизела, и ее рука пушинкой опустилась на локоть лорда Куэнби.

Пока они шли по длинному коридору к столовой, Гизела подумала, как не похоже все происходящее на то, что она ожидала, и тревожное предчувствие, которое было покинуло ее, когда она переступила порог этого дома, снова овладело ее сердцем. Она представляла, что проведет обед с почти глухим старцем. Он пустится в длинные воспоминания о давно минувших днях, о времени, которое она не знала, да и не должна была знать. Она также предполагала, впрочем, как и императрица, что несмотря на заверения лорда Куэнби о том, что он не будет созывать гостей в ее честь, в доме наверняка окажется несколько человек.

- Кажется, там есть еще престарелая сестра или какая-то дальняя родственница, - предупреждала Гизелу императрица. - Старики редко живут в полном одиночестве. Но ты сможешь, по крайней мере, поговорить с графиней... Она замолчала и слегка улыбнулась. - И посмеяться с ней над дневными приключениями.

Теперь Гизела поняла, что ей не придется смеяться, да и дом был пуст. А вместо старика рядом оказался молодой, красивый и, если она не ошибалась, очень коварный человек, против которого нужно использовать весь свой ум и сообразительность, чтобы он не догадался, что она вовсе не та, за кого себя выдает.

Гизела почувствовала, что дрожит от одной только мысли о возможном разоблачении. Что касается ее самой, то это не имело значения. Но такое открытие могло нанести непоправимый вред императрице. Гизела не была настолько неопытной и простодушной, чтобы не понимать - английское общество весьма хмуро посмотрит на подобную проделку. К тому же, если королева в Виндзоре услышит об этой истории, она очень легко сможет наказать виновную.

"Я должна быть осторожной! Я должна быть осторожной!" - не переставала повторять сама себе Гизела, когда они с лордом молча шествовали в столовую.

По сути дела, это был банкетный зал. Огромное помещение с высоким потолком, с галереей менестрелей, превосходными гобеленами на стенах и прекрасными семейными портретами. Стол, накрытый к обеду, занимал почти всю длину зала. Освещенный множеством свечей в массивных золотых подсвечниках, он являл собой оазис света посреди огромного темного зала, погруженного в таинственные тени.

За столом прислуживал дворецкий и шестеро лакеев, но, расставив золотые блюда, они исчезли в темноте. В незнакомых, тонко приготовленных кушаньях Гизела смогла распознать только несколько составляющих. Ей предложили разнообразные вина и сверкающее шампанское, она согласилась выпить бокал, хотя помнила, что императрица более, чем вероятно, остановила бы свой выбор на стакане молока. Она почувствовала необходимость поддержать свои силы чем-то, что придало бы ей смелость, которой сейчас так не хватало.

- Скажите, мадам, как вам нравится в Англии? - поинтересовался лорд Куэнби.

- Вы, наверное, знаете, что я люблю охотиться, - ответила Гизела, не забывая о легком акценте, который окрашивал речь императрицы и придавал самым обычным ее словам очарование и притягательную силу.

- Наслышан о вашем мастерстве охотницы, - сказал лорд Куэнби. - Мне говорили, когда вы, мадам, верхом следуете за стаей гончих, то затмеваете даже самых блестящих наших наездников.

Гизела улыбнулась.

- Мне кажется, вы хотите мне польстить, милорд.

В какие общества входят местные охотники? Вы сами тоже охотник?

Он отвечал очень немногословно, с тем безразличием, которое показало ей, что заставить его говорить о себе будет нелегко. Он засыпал ее вопросами, интересуясь Истон Нестоном, ее приближенными, сколько времени она собирается провести в Англии и правда или нет, что на следующий год она думает отправиться с визитом в Коттсмор.

У Гизелы от всех этих вопросов упало сердце: он знал об императрице гораздо больше того, чем можно было себе представить. В то же время, как успокаивала себя Гизела, замок Хок находился далеко от Истон Нестона. У нее не было причин опасаться, что он узнает о сегодняшней охоте императрицы с представителями общества "Графтон" или о завтрашней с обществом "Байсестер".

Вместе с десертом подали большие оранжерейные персики, при виде которых Гизела не сумела скрыть своего восхищения и слишком поздно поняла, что для императрицы персики в марте - обычное дело.

- Завтра я хотел бы показать вам свои сады, - сказал лорд Куэнби. - Это своего рода местная достопримечательность. Отец тратил много времени и сил, чтобы довести их до совершенства в своем понимании. Его больше интересовали цветы, а не люди.

- А вас? Вы предпочитаете людей? - спросила Гизела.

- Некоторых, - коротко заметил он. - Очень немногих.

В его голосе прозвучала какая-то резкость, словно он пережил большое разочарование, и впервые с той минуты, как начался обед, Гизела забыла о своих собственных страхах и подумала о нем как о человеке, которому не чужды переживания и страдания, как любому другому.

Гизела задумалась, счастлив ли он; наверное, этим можно было бы объяснить присущую ему резкость. Возможно, он страдал и поэтому теперь такой надменный. Но она тут же уверила себя, что смешно испытывать жалость к такому человеку, как лорд Куэнби. К тому же у нее создалось впечатление, что он все время старался уколоть ее побольнее. Гизела не могла забыть тот полный ненависти взгляд, который с удивлением заметила, войдя в гостиную.

Теперь она пыталась уговорить себя, что ошиблась, но в глубине души понимала - то, что она увидела, было истиной.

Обед проходил чрезвычайно долго. Одно блюдо сменяло другое, все нужно было попробовать, хотя Гизела, помня об очень скромном аппетите императрицы, каждый раз ограничивалась одной неполной ложкой. Когда церемония подходила к концу, Гизела спросила немного неуверенно, следует ли ей удалиться.

- Наверное, настал час портвейна, милорд? Лорд Куэнби встал из-за стола.

- Давайте нарушим обычай, - предложил он. - С вашего разрешения, мадам, я распоряжусь, чтобы в гостиную подали кофе с ликерами или, еще лучше, в библиотеку, если вы согласитесь побывать в моем убежище. Там теплее и менее официально, чем в гостиной, которой здесь весьма редко пользуются - только в особых случаях, в дни королевских визитов.

- С удовольствием, - согласилась Гизела, а про себя решила, что при первой возможности удалится к себе.

Библиотека и в самом деле оказалась гораздо уютнее большой строгой гостиной. Глубокие кресла и диваны, обтянутые красным бархатом, шторы из того же материала красиво сочетались с разноцветными переплетами множества книг, закрывающих все стены от пола до потолка. В камине пылал яркий огонь, перед ним грелись два спаниеля, которые при входе хозяина радостно вскочили, приветствуя его. Гизеле очень захотелось опуститься на ковер рядом с ними, но она подавила в себе это желание. Она любила собак, но когда отец женился во второй раз, леди Харриет запретила, к большому огорчению Гизелы, держать в доме каких-либо животных.

Сейчас она еще раз мысленно произнесла, что должна вести себя как императрица, поэтому, ласково потрепав псов за ушами, она чинно опустилась на диван, держа спину чрезвычайно прямо, сознавая, как блестит при свете огня ее платье и сверкают звезды в волосах, отражая языки пламени.

Лакеи принесли кофе и ликеры, от которых Гизела отказалась. Лорд Куэнби взял большую рюмку бренди и поставил ее на столик рядом со своим креслом. Слуги удалились. В комнате неожиданно нависла тишина, нарушаемая только тиканьем напольных часов в дальнем углу. Гизела принялась лихорадочно подыскивать тему для разговора. Часы на каминной полке показывали, что еще очень рано, только половина десятого. Удалиться к себе в такой час было бы чрезвычайно невежливо, а сердце тем временем подсказывало ей: впереди опасность!

Она чувствовала, что лорд Куэнби внимательно рассматривает ее. Он сидел в огромном кресле, и она не могла не отметить про себя, что он очень широкоплеч, с правильными чертами лица и темными глазами, которые ни на секунду не упускали ее из виду. Ей вдруг показалось, что перед ней очень страшный человек, и когда он заговорил, Гизела с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть.

- Я рад, что сегодня мы с вами одни.

Его низкий голос был лишен каких-либо теплых, пусть даже льстивых интонаций.

- В самом деле! - сумела произнести Гизела довольно холодно, - А мне жаль, что графиня не смогла быть с нами, чтобы по достоинству оценить великолепный обед и полюбоваться такой очаровательной комнатой.

- Я собирался поговорить с вами наедине, если удастся, во время вашего пребывания в замке, - сказал лорд Куэнби. - И, наверное, даже лучше, что так случилось сразу, в день вашего приезда.

- Мне кажется, прежде всего вам следует объяснить мне, почему вы не сообщили о кончине вашего отца.

- Скорее всего, я опасался, что в таком случае вы не приедете, - ответил лорд Куэнби. - Или будете рассчитывать на шумные пикники и развлечения, так что мне не удастся и словом обменяться с вами с глазу на глаз. Как я уже говорил, болезнь графини послана самой судьбой.

Гизела сцепила руки, лежащие на коленях.

- Что же такое важное вы хотите мне сообщить? - спросила она.

- Я не заставлю вас долго ждать, - заверил он. - И, возможно, когда вы выслушаете меня, то поймете, какие мотивы двигали мной, вынудив пойти на маленький обман, поймете, почему я позволил вам считать, что мой отец еще жив.

До Рождества я даже не знал, что ожидается ваш визит. Потом я получил письмо императора, в котором с определенностью говорилось, что вы прибудете в Англию двенадцатого марта. Моим первым порывом было написать ответ и сообщить его величеству, как следовало бы сделать с самого начала, о смерти моего отца. Но, подумав, я решил промолчать. Я хотел увидеть вас; я хотел встретиться лицом к лицу с женщиной, которая предала и погубила моего лучшего друга!

Кровь прилила к лицу Гизелы.

- Я не понимаю, о чем вы говорите, - проговорила она.

- Думаю, сейчас поймете, - ответил лорд Куэнби, - когда я скажу вам, что его звали Имре Ханяди.

Гизела молчала. Да ей и нечего было сказать. Она никогда не слышала об этом человеке. Не имела ни малейшего представления, а чем говорил лорд Куэнби. Ее только охватила дрожь при звуке его голоса, полного ненависти.

- Да. Имре Ханяди, - повторил он. - Вам может показаться странным, что мы были близкими друзьями, но мы на самом деле подружились, когда вместе учились в Оксфорде. Зимние каникулы он проводил здесь, в моем доме, а летом мы уезжали с ним в Венгрию. Я и не надеюсь, что вы поймете, как много означает дружба для двух молодых людей, которые взрослеют бок о бок, вместе мечтают о будущем, и жизнь в них бьет ключом. Мы строили множество планов. Мы оба стремились совершить Что-то стоящее в этом мире.

Лорд Куэнби неожиданно поднялся.

- Что с ним произошло? - спросил он. - Куда он пропал? Вот что я хочу услышать от вас.

Гизела по-прежнему не проронила ни слова; она в самом деле ничего не знала.

- Вы не отвечаете, - сказал лорд Куэнби. - Вы так легко забыли его благодаря другим, возможно, более искушенным в любви поклонникам?

Он замолчал, и Гизела поняла, что нужно как-то отреагировать.

- Мне кажется, вы не совсем понимаете, что говорите, - тихо произнесла она.

- Я знаю гораздо больше, чем вы себе представляете, - резко ответил лорд Куэнби. Он открыл кожаную папку и вынул из нее пачку писем. - Во-первых, позвольте мне прочитать несколько строк из письма Имре, полученного зимой, после его отъезда в Вену. У нас с ним было заведено часто писать друг другу. Мы обменивались идеями, чувствами, мыслями обо всем на свете, впечатлениями от людей. Имре полюбил вас с той минуты, как увидел.

"Она изумительна, чудесна, восхитительна! - писал он. - Никогда не предполагал, что женщина может быть такой прекрасной и в то же время такой земной. Вчера она улыбнулась, и весь мир вокруг засиял восторженным светом, оттого что она живет в нем!"

Разве вас это не тронуло? Разве вы не знали, какое смятение чувств вызвали в сердце юноши? Гизела сделала легкое движение.

- Я думаю, милорд, будет лучше всего, если я удалюсь. Этот разговор ни к чему не приведет.

- Вы останетесь и выслушаете все, что я должен сказать, даже если мне придется силой удержать вас, - заявил он. - Я ждал этого момента, давно ждал, и сейчас намерен задавать вам вопросы, а вы будете отвечать на них. Думаете, мне не все равно, кто вы такая? Вы императрица для всех, но для меня вы только женщина - женщина, которая отправила на смерть моего единственного друга.

Он пылал такой яростью, внушающей страх, что Гизела не осмелилась шевельнуться. Выбрав из связки другое письмо, лорд Куэнби раскрыл его и прочитал:

- "Вчера мы почти целых десять минут провели в оранжерее. Ах, Хьюго, если бы я только мог объяснить тебе, как много она для меня значит. Я думаю о ней каждую минуту, каждую секунду. Что бы я ни делал, мысли о ней не покидают меня. Я мечтаю о ней по ночам. Она - само совершенство. В ней все воплощает красоту. Я бы с радостью отдал за нее жизнь".

Лорд Куэнби отложил письмо в сторону.

- Вы знали о его чувствах? - спросил он. - Ну, конечно, знали. Женская интуиция никогда не подводит. Десять минут в оранжерее. Вы специально все подстроили либо подтолкнули события.

- По какому праву вы предполагаете подобное? - возмутилась Гизела.

Она начинала злиться, как уже случилось однажды, когда он рассердил ее своим высокомерием, заносчивым и грубым тоном.

- По праву человека, который видит, как жестоко и несправедливо обходятся с его собратом. Позвольте мне продолжить.

Он вынул из связки еще одно письмо.

- "Я люблю ее! И сегодня я прошептал ей об этом невразумительно, заплетающимся языком; знаешь, Хьюго, она не оттолкнула меня! Вместо того протянула руку и положила ее на мою на какую-то долю секунды. Я чуть не умер от счастья. Боже, как все это безнадежно! И все же я беспредельно рад, что нахожусь рядом с ней, могу служить ей, даже если от меня не требуется ничего более выдающегося, чем поднять оброненный платок или поднести зонтик".

Лорд Куэнби сложил письмо.

- Есть и другие письма примерно того же содержания, - сказал он. - Они говорят об одном: вы использовали все свои женские хитрости, чтобы заманить его в ловушку, хотя бедняга и так уже попался в расставленные сети. Он был вашим узником, вашей добычей, и, несомненно, вы упивались своей властью над ним.

Гизела гордо вскинула подбородок.

- Вы слишком много себе позволяете, лорд Куэнби. К тому же вы совершенно несносно дерзки.

- Подождите! - произнес он. - Мы еще не дошли до самого важного письма, поэтому я пропущу с десяток посланий и прочту вам только одно, то, по поводу которого я требую ваших объяснений.

Он вынул письмо из конверта и стал читать:

- "Случилось самое изумительное и восхитительное, что только могло произойти! Я так взволнован, что с трудом могу выразить свои чувства на бумаге. Она покидает Вену.

Ей стала невыносима здешняя жизнь - безысходная в своей церемонной напыщенности. Она уезжает. После разговора с ней император согласился, что она должна поступить так, как считает нужным. И вот она уезжает от него, от детей и от дьявольской свекрови. Отправляется в путешествие на своей яхте "Фантазия" на Мадейру. Яхта по праву носит такое название, Хьюго. Жаль, что ты не видел ее. По специальному заказу на яхте оборудовали огромную ванную, всю отделанную изразцами и зеркалами в полный рост. Яхта выполнена в светлых оттенках лилового, зеленого и слоновой кости - все под стать самой Королеве Красоты.

Я пишу так подробно только для того, чтобы ты понял, как непохоже все это на Хофбург, где царят огненно-красные или тусклые желто-зеленые краски, где строгие правила и ограничения могут кого угодно свести с ума, не говоря уже об императрице.

А вот самая важная новость. Она пригласила меня отправиться в путешествие вместе с ней! Команду подобрали тщательно, а ее свита - очень малочисленная состоит из нескольких слуг, фрейлины и секретаря. Да! Последний - твой покорный слуга.

Ты можешь себе представить, что это значит! Я на седьмом небе от восторга и изумления. Чувствую себя богом и раболепным слугой от оказанной мне чести служить ей, от сделанного ею выбора. Сначала мы отправимся на Мадейру. Я постараюсь написать тебе оттуда или, если удастся, по дороге.

Извини за сумбурность слога. Я слишком счастлив, чтобы писать длинные письма".

Лорд Куэнби сложил листок и вместе с конвертом положил к остальным письмам на боковой столик. Потом он повернулся к Гизеле.

- Что произошло? - спросил он.

- Что вы имеете в виду? - не поняла она.

- Что произошло с Имре? - сказал он. - С тех пор ни у меня, ни у кого-либо другого не было от него вестей. Я хочу услышать от вас, что случилось, когда вы прибыли на Мадейру. Мне известно, что яхта благополучно достигла острова. Мне известно, что вы сняли виллу в испанском стиле. Очень романтично, Имре и вообразить такого не мог. Я получил письмо от знакомой, которая находилась на острове как раз в то время. Она написала, что видела вас и Имре на прогулках верхом; что простые люди на Мадейре, рыбаки и их семьи, не имели намерений нарушать ваше уединение; что вы излучали лучезарную красоту, особенно когда рядом был ваш секретарь-венгр. Будете отрицать?

- Нет, - ответила Гизела. - Если это утверждает ваша знакомая, то значит, так оно и было.

- Что произошло после этого? Гизела помолчала, а потом, опасаясь, что он все равно принудит ее к ответу, произнесла:

- Почему я должна отвечать вам? Ваши информаторы или, лучше сказать, шпионы наверняка представили какие-то объяснения, которым вы скорее поверите, чем любым моим словам.

- Ладно, - решил лорд Куэнби. - Сказать вам, что мне известно? Вскоре после вашего обоснования на Мадейре, в гавань вошел корабль под австрийским флагом. Сразу по его прибытии со стороны причала в деревню промаршировала группа офицеров в красных бриджах. Они узнали, как пройти на виллу ее величества, и продолжили свой путь. Они вошли через главные ворота, их предводитель постучал в дверь. На вилле они пробыли недолго. Когда они вышли из дома, их численность увеличилась на одного. Человек, шагавший вместе с офицерами, был взят на борт корабля, который тут же снялся с якоря.

Вот что мне сообщили. Вот какова правда, и у меня нет ни малейших оснований сомневаться в этом. Больше я никогда не получал от Имре никаких известий.

Лорд Куэнби замолчал, а через минуту добавил очень тихим голосом:

- Я писал его семье. Они мне ответили, что ничего не знают о его местонахождении, но им сообщили, что император отправил его в ссылку. Прошли годы, я вновь получил письмо от родных Имре, которые писали, что, хотя нет никаких новых сведений, они полагают, Имре, должно быть, мертв. Его казнили из-за любви к вам? Или он томится в какой-нибудь мерзкой тюрьме, медленно гибнет от пыток, и все из-за того, что потерял рассудок при виде красоты, оказавшейся в действительности чисто внешней?

Гизела судорожно вздохнула.

- Вы не должны задавать мне такие вопросы, - сказала она. - Я не знаю, как ответить на них.

- Конечно, не знаете, - грубо оборвал ее лорд Куэнби. - Не все ли равно, что человек оказался оторванным от своих друзей, от семьи или, быть может, даже умер?

Одним больше или меньше. Не все ли равно, что человек был готов пожертвовать самым дорогим, что у него было, самой жизнью, потому что боготворил вас? Вы жестоки и бездушны. Вы женщина, чья красота приносит зло, женщина без сердца.

- Не правда, - горячо возразила Гизела - Каждое ваше слово - не правда.

Говоря это, она вспомнила императрицу, прелестную и нежную, ее мягкое обхождение с любым, с кем бы она ни общалась; вспомнила, с какой глубокой грустью иногда смотрели ее голубые глаза. Вынести такое оскорбление Гизела была не в силах.

- Если это не правда, - сказал лорд Куэнби, - где же Имре?

- Как я могу ответить на ваш вопрос? - проговорила Гизела. - Если его семья не знает, где он может быть, то вряд ли знаю и я, вряд ли мне позволили узнать это.

Гизеле показалось, она нашла удачный ответ на вопрос, потому как выражение лица лорда Куэнби немного смягчилось.

- Неужели с вами в самом деле плохо обращались, как твердит молва? спросил он. - Неужели это правда, что ваших детей отбирали сразу после их рождения, и их воспитывала ваша свекровь? Что все ваши приказания отменялись? Что до тех пор, пока она не умерла в прошлом году, вы во дворце не имели никакого влияния? Полно, мне не верится. Вы женщина с характером. Безусловно, вы ведь могли постоять за себя?

- Вы можете думать что угодно, - произнесла Гизела. - Я хочу сказать вам только одно: все, что вы говорили здесь обо мне, - ложь.

- Тогда скажите, где Имре? Вы пытались хотя бы разузнать? Не мог же он быть вам совсем безразличен. Имре был очень привлекательным, и не могу поверить, что за дни, проведенные рядом с ним на яхте и той романтической испанской вилле на Мадейре, вы не разглядели, что он - чистое золото, не поняли, какой у него чудесный характер, какой он интересный собеседник, человек ясного ума, чья способность к мечтам и фантазии приводила в восторг всех, кто его знал. Неужели вы легко и просто вычеркнули его из своей жизни? Лорд Куэнби помолчал, а потом продолжил:

- Когда мне рассказали всю эту историю, я почему-то подумал, что вы проплакали всю ночь, что вам было одиноко и горько без него, что вы поняли в тот час - никто не сможет занять его место в вашей жизни. А потом я услышал, что вы возвратились в Вену, а спустя некоторое время отправились вместе с императором в Мексику, и вся Европа полагала, что королевская чета переживает второй медовый месяц. Неужели муж так легко смог заставить вас забыть о вашем возлюбленном?

- Я прошу вас, милорд, позволить мне удалиться, - тихо сказала Гизела. Вам отлично известно, что вы не должны были выдвигать мне свои обвинения. Мне нечего вам сказать и, по правде говоря, что бы я ни пыталась объяснить, вы все равно не измените своего мнения обо мне.

Наступило молчание. Лорд Куэнби отвернулся от Гизелы и смотрел на огонь. Внезапно он снова взглянул на свою гостью и, пройдя по ковру перед камином, опустился на диван рядом с ней.

- Простите меня, - сказал он. - Сейчас я подумал, что, какие бы чувства я ни испытывал, что бы ни говорил, Имре любил вас. Должно же быть в вас что-то хорошее, милое, что вызвало в нем такую любовь. Все суетное, нестоящее, вульгарное высвечивалось в истинном свете, если Имре был рядом. Он не выносил ничего низкопробного, серого. Я так долго ненавидел вас, что совсем сбросил со счетов самого Имре и его мнение о вас. Он любил вас, и поэтому я должен попытаться увидеть и принять то, что он считал достойным любви.

- Почему вы так сильно его любили? - с любопытством спросила его Гизела.

Она сама не знала почему, но вопрос показался ей важным. Лорд Куэнби снова отвернулся от нее и стал смотреть на огонь.

- Возможно, потому, что всю мою жизнь мне не хватало брата, - ответил он. - Я был единственным ребенком в семье. Моя мать умерла, когда я появился на свет. Я никогда ее не знал. У отца не было терпения заниматься своим сыном. Он скучал со мной и полностью предоставил заботам слуг. Я получил строгое, можно даже сказать, суровое воспитание. Мои гувернеры были неоправданно жестокими со мной, по крайней мере, мне так казалось. Мне без конца внушали, что я в доме абсолютно никто, и каждый старался непременно напомнить мне об этом при любом удобном случае.

Пребывание в Итоне не принесло мне особой радости, главным образом из-за того, что я не привык к общению со сверстниками. Мне редко доводилось встречать мальчиков своего возраста до тех пор, пока я не пошел в школу в тринадцать лет. В Оксфорде я впервые узнал, что такое радость, и принес ее мне Имре.

Наши комнаты были рядом. Он зашел ко мне в первый же день и поздравил с поступленим в колледж. Мне кажется, в тот момент, когда я пожал ему руку, я уже знал, что он сыграет в моей жизни удивительную роль. Говорят, одно из самых важных событий в жизни человека - первая любовь. Для меня таким событием была первая дружба.

Нам нравилось одно и то же; мы оба увлекались верховой ездой, рыбной ловлей и охотой. Я считался неплохим стрелком, но мне было далеко до Имре. Наверное, в нашей дружбе было много от обожания кумира. Он очень многое делал лучше меня.

А потом мы проводили вместе чудесные каникулы и здесь, и в Венгрии. Однажды даже скопили денег, чтобы съездить в Париж. И чем больше я его узнавал, тем с большим и большим уважением к нему относился.

Лорд Куэнби замолчал и взглянул на Гизелу.

- Вы помните, как он часто читал стихи, а потом вдруг оборачивал все в шутку и тут же сочинял на них пародию, запрокидывал назад голову и принимался так заразительно хохотать, что невольно хотелось присоединиться к его смеху? Вы помните?

- Д-да.., я помню, - заикаясь проговорила Гизела.

- Он был умным, начитанным и очень веселым человеком. А ведь так много среди образованных людей нудных типов. С Имре скучать не приходилось. Кроме лошадей больше всего на свете он любил книги. Вот это и пугает меня. Если он провел в тюрьме все эти годы, то был лишен самого для него дорогого, в особенности возможности читать.

- Он, должно быть, мертв, - не сдержалась Гизела. - Давайте надеяться, что он мертв.

Она заговорила вопреки своей воле, забыв на секунду, кто она такая, думая только о том, что ей рассказывали о тюрьмах - мрачных, душных подземельях, о пытках и ужасах, которые даже страшно себе представить.

- Итак, вы ничего о нем не знаете! - быстро проговорил лорд Куэнби.

- Нет, не знаю, - ответила она, и это было правдой.

- А вы можете узнать? Гизела покачала головой.

- Нет.

- Я верю вам, - сказал он. - Сам не пойму, почему. С самого начала я намеревался не верить ни одному вашему слову; но вы не попытались оправдываться, не пытались заявить о своей невиновности. Мне нравится эта черта в вас. По крайней мере, вы прямодушны и смелы.

- Спасибо, - поблагодарила Гизела.

Только сейчас она почувствовала дрожь, охватившую ее в тот момент, когда она, к своему величайшему облегчению, поняла, что его гнев утих. Только сейчас она ощутила сильное сердцебиение и сухость во рту. Ее напугала его ярость и злость. Она не предполагала, что ее можно так сильно напугать только одними словами. Они помолчали немного, затем снова заговорил лорд Куэнби.

- Мне кажется, я начинаю понимать, какие чувства испытывал к вам Имре. Когда сегодня вечером вы вошли в гостиную, мне на секунду показалось, что вас в действительности нет, что вы плод моего воображения. Никогда не думал, что женщины бывают так прекрасны. А потом я вспомнил, что вы послали моего Имре на смерть и вас это нисколько не тронуло.

- Королям и королевам непозволительно поддаваться эмоциям на публике, сказала Гизела.

- Да. И это было так давно. - Лорд Куэнби как будто "говорил сам с собой. - И все же из-за моего чувства к Имре я не верю, что кто-то может позабыть его.

- Возможно, он продолжает жить в сердцах тех, кто помнит о нем, - сказала Гизела.

- Это правда? - спросил лорд Куэнби. - Он до сих пор живет в вашем сердце? Вы все еще думаете о нем, вспоминаете, как сильно он вас любил?

Он встал, прошелся по комнате и остановился у огня, облокотившись на каминную полку.

- Наверное, я сейчас покажусь вам нелепым, - произнес лорд Куэнби. - Я так долго мечтал высказать вам все, а теперь, когда моя мечта осуществилась, слова оказались необъяснимо бездейственны. Я хотел наказать вас, заставить расплакаться, убедиться, что вы так же горевали об Имре, как и я. А теперь почему-то мой гнев испарился. Что вы со мной сделали? Может быть, вы ведьма, которая умеет влиять на человека и менять его намерения просто тем, что сидит и смотрит на него своими синими глазами?

- Мне жаль, что вы несчастны, - сказала Гизела.

- Вам жаль меня! - воскликнул лорд. - Думаете, мне нужна ваша жалость?

Он задал вопрос очень резко, но потом вроде бы опять смягчился.

- Это не так, - сказал он. - Я хочу убедиться, что вы помните прошлое, что, как бы там ни было, но для вас Имре жив.

Он замолчал и посмотрел на Гизелу, которая, наконец, обрела голос.

- Вы говорите, что были с Имре большими друзьями, - произнесла она. - И все же, я думаю, что вы не так хорошо его понимали, как вам казалось. Если любят по-настоящему, то стремятся защитить любимого человека, оградить его от всех возможных страданий, спасти от несчастий. Имре так относился бы ко всем, кого любил; и если бы ему не ответили тем же, то он понял бы и простил, потому что знал, что такое любовь. Нельзя силой заставить людей чувствовать то, что, по вашему мнению, они должны чувствовать.

- Да, истинно так, - согласился лорд Куэнби. - Но кто сказал вам об этом? Кто научил вас так думать? Имре или, быть может, кто-то другой?

В его голосе зазвучала презрительная насмешка, и Гизела вся напряглась. Она встала с кресла и произнесла:

- Я выслушала вас, милорд. А теперь я пойду спать. Если вы предпочтете не встречаться со мной утром, я покину ваш дом, как только графиня сможет отправиться в путь. Если, однако, мне предстоит провести здесь несколько дней, о чем говорилось в вашем приглашении, то я предлагаю больше не возвращаться к этой теме. Я понимаю и сочувствую вашему горю; но уверяю вас, что в данный момент я не в состоянии что-либо сказать или сделать, что хоть как-то могло изменить случившееся. Верьте мне. Я говорю правду.

Лорд Куэнби смотрел на нее со странным выражением на лице.

- Я верю вам, - сказал он. - Сам того не ожидал. Думал, в вас нет ни грана правды. И все же, я верю вам.

- Вот и все, что я могу сказать, - продолжала Гизела. - Надеюсь, утром, вы сообщите мне о своем решении - уехать мне или остаться.

Говоря это, она протянула руку. Секунду он просто держал ее в своей руке, а затем поднес к губам. Гизела хотела уже уйти, но он не отпускал ее руку.

- Я начинаю многое понимать из того, что раньше было от меня скрыто, сказал он.

Она не знала, что он имеет в виду, и поэтому, когда он отпустил ее, быстро направилась к двери.

- Доброй ночи, милорд, - спокойно произнесла она.

Он распахнул перед ней двери, и они вместе вышли в просторный холл, обитый дубом. Их шаги гулко раздавались, когда они шли по мраморному полу в той части, где не было ковров. Лорд Куэнби молчал, а Гизелу вдруг охватило страшное смущение, и она не смела поднять на него глаза.

Они дошли до лестницы. Она стала медленно подниматься по покрытым мягким ковром ступеням, зная, что он смотрит ей вслед. Рукой она опиралась на перила, так как чувствовала, что не сможет обойтись без поддержки. После всего пережитого ноги еле держали ее, но, несмотря ни на что, Гизела в душе осталась довольна тем, как хорошо она держалась. Девушка представить себе не могла, что может произойти нечто подобное, хотя с честью выдержала испытание, не подвела императрицу.

Гизела дошла до самого верха, и тут, как во всякой женщине, в ней победило любопытство. Она должна оглянуться, должна посмотреть, не ушел ли он. Он стоял на том самом месте, где они расстались, и все так же смотрел ей вслед, его лицо было хорошо освещено канделябрами на лестнице. В его глазах она заметила что-то совершенно новое, но что именно - она не поняла.

Глава 7

Гизела пробудилась ото сна, когда горничная раздвигала тяжелые шторы на окнах. Весеннее солнце проникло в комнату и золотом разлилось по ковру. В первое мгновение девушка не могла понять, где находится, а потом с радостным волнением вспомнила. Она сейчас в замке Хок, в гостях у лорда Куэнби, под видом императрицы Австрии; пока ей удалось оправдать доверие, которым ее облекли, и не уронить достоинства императрицы.

Хотя вчерашний обед с лордом Куэнби проходил нелегко, а временами просто ужасно, в Гизеле жила уверенность, что за целый вечер он ни разу не подверг сомнению подлинность ее титула. А это, по ее мнению, было самым важным.

Минувшей ночью она долго лежала без сна, мысленно возвращаясь ко всему случившемуся накануне, снова переживая содрогание при воспоминании о том, какие горькие обвинения были брошены ей в лицо, когда лорд поведал о событиях и лицах, совершенно ей неизвестных. Но он так ничего и не заподозрил. Его ни разу не удивило, почему она ему не отвечает, он не подумал, что за ее молчанием скрыта какая-то причина.

Гизела вздохнула с облегчением, а когда горничная поставила возле кровати элегантно сервированный поднос с утренним чаем, ей сразу бросился в глаза большой белый конверт с надписью "Графине Гогенемз".

Ее охватил минутный приступ отчаяния. А вдруг все-таки что-то случилось? А вдруг после бурной беседы вчерашним вечером лорд Куэнби решил бросить ей, новый вызов, а потом в точности как она, вспоминая их разговор, заподозрил что-то неладное? Почему она не сумела ответить ему? Почему она не сумела опровергнуть позорные обвинения в свой адрес? Чувство облегчения исчезло без следа. Она почувствовала, что дрожит, но, взяв себя в руки, не подала и виду.

- Как себя сегодня чувствует графиня? - поинтересовалась Гизела.

Мария, услышав, что к ней обратились, сделала быстрый реверанс.

- Ее по-прежнему лихорадит, фройляйн, - ответила она по-немецки, - а в остальном, как она говорит, ей немного лучше.

- Если лихорадка не прошла, ей не следует вставать, - сказала Гизела. Передайте ей, что я позже зайду навестить ее.

Камеристка слегка смутилась.

- Было бы лучше, фройляйн, если бы графиня зашла к вам, - предложила она.

- Нет, нет, - решительно запротестовала Гизела. - Ей нельзя подниматься с постели. Я сама приду к ней.

Мария еще раз присела в реверансе и вышла из спальни. Теперь, наконец, Гизела осталась одна. Она протянула дрожащую руку к белому конверту.

Почерк очень характерный для него, подумала она. Четкий, прямой, все буквы выведены удивительно высокомерно. Было в нем все-таки что-то очень положительное, решила Гизела. Качество, которое она раньше никогда не встречала ни у одного мужчины. Можно возненавидеть его, но не заметить, проигнорировать - никогда.

Гизела развернула листок, слова расплывались у нее перед глазами, так она нервничала, так боялась. Потом прочитала:

"Мадам,

Мне кажется, вчера вечером я потерял рассудок, когда разговаривал с Вами. Быть может, Вы уже отдали распоряжение готовиться к отъезду, ведь я так плохо справился со своими обязанностями хозяина. Но позвольте мне просить Вас дать мне еще один шанс. Мне так много нужно Вам сказать.

Остаюсь преданным слугой Вашего Величества,

Куэнби".

Гизела дважды прочитала письмо, прежде чем до нее дошел его смысл. Затем она откинулась на подушку. Ей казалось, что она провела отчаянное сражение, из которого совершенно неожиданно для себя вышла полным и абсолютным победителем.

Что произошло? Почему вдруг такая перемена? Почему, обрушив на нее гнев и ненависть, теперь он готов был принести извинения, принизить себя так, как, казалось, совершенно для него неприемлемо?

Гизела снова перечитала послание. Да, это так. Она неожиданно улыбнулась. Впервые в жизни она сумела достигнуть того, чего хотела всем сердцем. Впервые в жизни она вступила в единоборство с изощренным мужским умом и при этом не чувствовала себя маленькой и ничтожной. Теперь она знала, что действовала даже лучше, чем могла надеяться. Только мысль об императрице поддерживала ее, заставляла невольно правильно себя вести, позволила быть не робкой и застенчивой, какой она себя обычно чувствовала, а спокойной, зрелой женщиной, которую все, даже самые злобные домыслы, оставляли равнодушной.

Гизела вдруг поняла, что должна не мешкая встать, одеться и спуститься вниз к лорду Куэнби и выяснить, что же все-таки произошло. Вместо страха она вдруг ощутила радостное волнение. Таких дней в ее жизни никогда не было, да и вряд ли, подумала она, они когда-нибудь наступят. Она должна, прочувствовать каждую минуту, насладиться каждой секундой.

Выпив чаю из тонкой фарфоровой чашки, она позвонила в колокольчик и вскочила с кровати. Прибежали Мария и Фанни.

- Вы ничуть не лучше императрицы, - проворчала Фанни с фамильярностью служанки, пользующейся полным доверием. - Из-за вас мы даже не успели поесть как следует. Еще слишком рано, в доме пока не готовы к вашему выходу.

- Я уверена, что ее величество уже была бы на ногах, будь она здесь.

- Она, занималась бы гимнастикой, - согласилась Фанни. - Но вам физические упражнения ни к чему. Посмотри, Мария, какая прелестная фигура у нашей маленькой фройляйн! Изящная грация юности! Боже, как быстро она исчезает!

Гизела раскраснелась. Она никогда раньше не думала о своей фигуре. По правде говоря" в бесформенных, плохо сшитых платьях, которые ей приходилось носить дома, трудно было разглядеть, что у нее вообще была фигура. Но когда на Гизелу надели изумительный утренний наряд из изумрудного шелка, который Мария достала из гардероба, девушка увидела, что талия у нее такая же тонкая, как у императрицы, а плавные линии груди красиво подчеркнуты облегающим корсажем. Фанни прикрепила шляпку с зелеными перьями к ее искусно уложенным волосам. Кроме того, в уши ей вдели изумрудные серьги с бриллиантами, а к платью прикололи такую же брошь.

- Теперь вы готовы, фройляйн, - сказала Фанни, отступая назад, чтобы полюбоваться на свою работу.

- Ты думаешь, я выгляжу как надо? - забеспокоилась Гизела. - Помни, что лорд видел меня всего лишь при свете свечей. Возможно, днем...

Она не закончила фразу, но Фанни покачала головой.

- Вы очень похожи на ее величество, - заверила она. - Но... - смею ли я сказать? - ее величество пятнадцать лет тому назад.

- Императрица сейчас еще прекрасней, чем была тогда, - резко оборвала ее Мария. - Тебя в то время с ней не было, вот ты и не знаешь. Ты, как все недалекие люди, считаешь, что красота с возрастом проходит. А я говорю тебе, она становится более глубокой, так что красивая женщина с годами может быть еще красивей.

Гизеле нравилась преданность Марии.

- Императрица не могла быть прекрасней, чем сейчас, - сказала она, и Мария тепло улыбнулась в ответ.

- Завтрак накрыт в будуаре, - объявила Фанни.

- Я буду есть одна? - по-детски разочарованно спросила Гизела. Фанни кивнула.

- Ее величество всегда завтракает одна. Она очень мало ест и не переносит поэтому обильные, пышные церемонии у себя дома в Австрии, да и в Англии тоже. Фрукты, молоко и иногда, очень, очень редко, одно яйцо - все, что ей нужно по утрам.

- Мне тоже этого будет достаточно, - улыбнулась Гизела.

- О, они уже успели выставить на стол с десяток блюд на выбор, - сообщила Фанни. - Вы не останетесь голодной, фройляйн.

- Конечно, нет, - ответила Гизела и расхохоталась, когда увидела, какая вереница блюд ожидает ее в будуаре. Однако она была слишком возбуждена, чтобы испытывать голод, и меньше чем через десять минут вернулась в спальню к Марии и Фанни.

- Теперь я должна навестить графиню Фестетич, - объявила им Гизела.

Она двинулась из комнаты, стараясь помнить о том, что ходить нужно неторопливо, грациозно, с достоинством. Графиня сидела в постели, закутав плечи в шерстяную шаль. Нос у нее был красным, а глаза распухли от простуды. Выглядела она жалкой и несчастной. Гизела коснулась ее руки и почувствовала жар.

- Вы должны принять врача, - с сочувствием произнесла она.

- Нет, нет. Я буду в порядке, - торопливо заверила ее графиня. - У меня часто бывают такие простуды.

Если бы мне только позволили остаться в постели сегодняшний день, то я бы быстро поправилась.

- Безусловно, вы не должны вставать, - решила Гизела.

- Но как я могу? - засомневалась графиня. - Это никуда не годится. Так не делается. Нельзя. Подумайте, что скажут в Хофбурге, если узнают.

- Они не узнают, - успокоила ее Гизела. - И потом, вспомните, я ведь не императрица, так что большого значения не имеет, будет меня кто-нибудь сопровождать или нет. Гораздо более важно для вас поскорей выздороветь. Оставайтесь в тепле, а мы спросим экономку, может ли она приготовить чай с мятой. Очень помогает при простуде. Мама мне всегда давала его в детстве. Он и вашу лихорадку снимет. К завтрашнему дню вы совсем поправитесь.

Графиня тяжело вздохнула.

- У меня ужасное самочувствие, - простонала она. " - Тогда не двигайтесь с места, - настаивала на своем Гизела. - Лорд Куэнби не говорил ни о каких гостях, так что вы никого не шокируете; и я уверена, его милость не захочет, чтобы вы вставали, когда услышит, как вы больны.

Графине явно только того и надо было.

- Если вы настаиваете, - слабым голосом произнесла она.

- Вот именно, - подтвердила Гизела. - Даже больше, я приказываю.

Она засмеялась собственной шутке, а графине в ответ удалось слабо улыбнуться. Гизела отослала Марию к экономке с просьбой прислать чай с мятой, свежий фруктовый сок и одно-два самых легких блюда на ленч. Сделав все, что было в ее силах, Гизела спустилась вниз.

В холле никого не оказалось, но когда Гизела остановилась в нерешительности, раздумывая, куда пойти, неожиданно распахнулась дверь библиотеки и на пороге появился лорд Куэнби. На нем были бриджи для верховой езды. В руке лорд Куэнби держал книгу, а за его спиной прыгали два спаниеля. При виде Гизелы он искренне удивился. В первое мгновение он просто стоял и смотрел на нее, а Гизела не могла не отметить про себя, как шел ему костюм для верховой езды. Хорошо сидящие бриджи подчеркивали стройность длинных ног, широкие плечи облегала отлично скроенная зеленая куртка, сапоги блестели. А потом она почему-то пришла в смущение от его взгляда. Ей захотелось убежать, но мысль о том, что сейчас она императрица, удержала ее на месте, и она спокойно взглянула ему в лицо.

- Как вы рано встали, мадам!

- День такой чудесный, что мне захотелось выйти на солнышко.

- Я бы хотел вам предложить осмотреть поместье вокруг замка и конюшни, сказал он. - Вы не против подождать, пока я вызову карету?

- А мы не могли бы пойти пешком?

Услышав такую просьбу, лорд Куэнби удивленно поднял брови, но тут же молча подчинился. Он открыл перед ней двери, и Гизела прошла впереди него с гордо поднятой головой. Когда она спустилась по каменным ступеням, у нее на секунду перехватило дыхание от красоты, открывшейся перед ней.

Солнечный свет превратил озеро в жидкое серебро. По нему плыли лебеди белые и черные, степенно скользя по зеркальной поверхности, а над озером пролетала острым клином стая уток. За озером до самого горизонта простирался парк, меж его огромными, величественными деревьями паслось стадо оленей, несколько крупных животных стояли неподвижно, замерли, как бы почуяв опасность, а остальные мирно пощипывали траву вокруг них.

- Как красиво! - невольно воскликнула Гизела.

- Я рад, что вы так считаете, мадам, - сказал лорд Куэнби.

Она хотела ответить ему взглядом, но на этот раз почему-то испугалась. О чем он думает, интересно? И нужно ли ей упоминать о письме, полученном утром, или лучше промолчать? Как трудно следить за каждым своим шагом, за каждым словом, чтобы не ошибиться. Оттого, что он был рядом, сердце ее трепетало, но она помнила - нельзя показать волнения или хоть в малейшей степени умалить свое королевское достоинство.

Они прошли в сад, который, как подумала Гизела, был особенно хорош летом, когда в нем царило буйство красок. Она увидела каменные фонтаны, вывезенные из Италии, и скульптуры, расставленные так, чтобы подчеркнуть их красоту в особенно выгодном свете. Потом они миновали цветник и, пройдя через калитку в высокой кирпичной стене, оказались на участке, где выращивали овощи для дома. Теплицы поднимались ряд за рядом, и Гизела обо всем забыла, глядя на это разноцветное великолепие. Теплицы, заполненные благоухающими гвоздиками красными, розовыми, багряными, желтыми и белыми, - пестревшими всеми красками, поразили Гизелу неописуемой красотой. Целые акры занимали тюльпаны, азалии, гиацинты, фрезии, туберозы и странные экзотические растения с восхитительными яркими цветами, которых Гизела раньше не видела.

А потом они подошли к теплицам с орхидеями, и здесь цветы были столь прекрасны, словно драгоценные камни. Гизела могла только молча смотреть на них в изумлении, не находя слов, чтобы выразить, как они чудесны.

- Я хочу показать вам вот это, - сказал лорд Куэнби, подводя ее к растению на длинном стебле, покрытом мелкими цветами в виде звездочек ослепительно белого цвета, который редко нарушали крошечные алые пятнышки на некоторых лепестках.

- Изумительный цветок, - сказала Гизела.

- Он похож на вас, - тихо произнес лорд. Она удивленно на него посмотрела.

- На меня? - переспросила Гизела.

- Видите, эти цветы напоминают звезды, - сказал он. - Совсем как те, что были в ваших волосах вчера вечером; я впервые их увидел несколько лет тому назад в Вене на вашем портрете.

От растерянности Гизела не знала, что сказать, и лорд Куэнби продолжил:

- Да, мадам. Орхидеи напоминают мне вас. Это совершенно непредсказуемые цветы; никогда не знаешь, как они будут развиваться.

Гизела окончательно смутилась и лишилась дара речи. Она не вполне понимала, что ей следует отвечать на такое замечание, как, впрочем, не совсем поняла и само высказывание. Оно было произнесено очень сухо, что исключало возможность считать его комплиментом, но, с другой стороны, Гизеле показалось, что он вовсе не стремился нагрубить ей. Она чуть выше подняла подбородок.

- Ну а теперь пройдем к конюшням, - попросила она.

Гизела знала, что будет чувствовать себя более уверенно, когда разговор пойдет о лошадях. Цветы, как бы она их ни любила, все же были малоизвестной для нее темой.

- Если вы того желаете, - последовал ответ. Они пошли рассматривать лошадей почти в полном молчании. Но когда дошли до конюшен, барьер скованности, который явно почувствовала Гизела, исчез.

Хотя Гизела охотилась с известнейшими наездниками страны, ей никогда еще не доводилось видеть лошадей лучших, чем у лорда Куэнби. Они подходили к каждой лошади, обсуждали достоинства животных, ласково похлопывая их по загривкам, восхищаясь красивыми созданиями, которые, казалось, приветствуют своего хозяина. Он явно баловал их и нежил, словно труппу балерин. Иногда они вступали в спор, если Гизеле особенно нравилась какая-то лошадь, а лорд Куэнби отдавал предпочтение другой. Гизела сознавала, что может быть наивной и простодушной, когда речь заходила о житейских делах, но что касалось лошадей, тут она знала, что говорила. Гизела, сколько себя помнила, помогала отцу ухаживать за лошадьми. Она научилась ездить верхом прежде, чем ходить, и никогда не позволяла ни одной лошади, даже самой дикой, необъезженной, напугать себя.

- Как бы я хотела заставить Монарха взять высокий барьер, - невольно вырвалось у нее, когда она оглаживала шелковистую шею великолепного скакуна, о котором лорд Куэнби сказал, что с ним нелегко справиться.

- Так что мешает вам? - откликнулся лорд. - Я раньше не догадался пригласить вас на прогулку верхом, но мы могли бы выехать сегодня днем или завтра, если только пожелаете.

Гизела высказала свое пожелание, не подумав. Теперь она запинаясь произносила отказ:

- Нет.., нет. Я не.., привезла с собой амазонку.

- Я немедленно пошлю за ней грума, - предложил лорд Куэнби. - Сегодня покататься не удастся, но к вечеру он уже успеет вернуться.

Гизела вдруг представила, как в Истон Нестон приезжает грум и узнает, что императрица все еще там, или, быть может, видит, как она возвращается с охоты.

- Нет, нет, - поспешила отказаться Гизела. - Я решила отдохнуть за эти дни. Можно устать и от лошадей. Тут она поняла, какое это кощунство утверждать что-либо, обратное сокровенному, самому заветному желанию, но ей нужно было умерить гостеприимство лорда Куэнби, которое могло привести к непоправимому.

Если он и был разочарован, то не подал виду, и они перешли от последнего стойла к кладовой с упряжью. Здесь лорд Куэнби немного помедлил и снял с крюка блестящую уздечку.

- Я купил ее недавно в Таусестере, - сказал он.

Гизела вздрогнула и затаила дыхание.

- Не знаю, что заставило меня остановиться у шорной мастерской, продолжил он. - Наверное, то, что за обедом накануне вечером разговор за столом касался только одной темы - вашего мастерства наездницы. По пути к себе домой я подумал, что в моей конюшне не найдется легкой уздечки, подходящей для тонких рук, как ваши.

Он замолчал, а Гизела изо всех сил сжала пальцы - она догадалась, что сейчас последует.

- Могу я просить вас принять эту уздечку в знак моего искреннего восхищения вашим мастерством?

- Нет,., нет... - еле выдавила из себя Гизела, но, увидев изумленный взгляд лорда Куэнби, сумела справиться со своим волнением огромным усилием воли.

Не понимая причины собственного поведения, она отпрянула от уздечки, как будто в той была какая-то волшебная сила. Гизела вспомнила, как лорд Куэнби вошел в лавку шоррика, его высокомерие и безразличие к ней и ко всем, кто там был; вспомнила, как он вышел из лавки; вспомнила возмущение и злость, погнавшие ее прочь и не позволившие даже закончить все покупки. Вся эта длинная цепь совпадений показалась зловещей и пугающей. Почему вдруг уздечка, которую выбирали у нее на глазах, пока она пряталась в тени, теперь предлагается ей в качестве официального подарка? И тут она подумала о своей теперешней роли. Сейчас она не имеет ничего общего с той несчастной, оборванной девушкой, которая незаметно стояла в лавке Фреда Тайлера.

- Спасибо, милорд, - сумела произнести Гизела онемевшими губами.

- Уздечку отдадут вашей камеристке, - сказал он. - Надеюсь, она вам понравится, мадам, если вы когда-нибудь воспользуетесь ею.

В его голосе прозвучали циничные нотки, как будто он догадался, что она неохотно приняла его подарок.

Потом он посмотрел на часы, установленные на конном дворе, и Гизела, проследив за его взглядом, поняла, что наступает время ленча.

- Время пробежало так незаметно, - сказала она, почти извиняясь. - Мы должны вернуться в замок.

- Подавать к столу без нас не начнут, - улыбнувшись, заметил лорд Куэнби. Его позабавил ее неожиданный испуг.

- Да, конечно, - согласилась Гизела. Они не спеша пошли к дому, солнце приятно согревало их.

- Я бы очень хотел увидеть вас верхом на лошади, - задумчиво произнес лорд Куэнби. - Мне говорили, никто в стране не может соперничать с вами на охоте.

- Я люблю лошадей, - улыбнулась Гизела.

- Они, безусловно, приносят большее удовлетворение, чем люди, - сказал лорд Куэнби. - Я часто думаю, что мир, населенный одними животными, - это Утопия.

- Чем неугодны вам люди, что вы так о них отзываетесь? - спросила Гизела и сама удивилась такому безрассудному вопросу.

Помолчав немного, он сказал:

- Быть одним ребенком в семье уже само по себе тяжело; но когда этот ребенок оказывается вообще никому не нужен, тогда это может обернуться трагедией.

Гизела собиралась сказать, что очень хорошо его понимает, но вовремя одумалась - ведь императрица выросла в большой семье. Как будто догадавшись о ее мыслях, лорд Куэнби продолжил:

- Но вам этого не понять. У вас много братьев и сестер и, если верить слухам, ваш отец обожает вас. Очень многие утверждают, что вы были его любимым ребенком.

Гизела отвернулась от своего спутника.

- Да, думаю, это правда, - сказала она. - Но расскажите мне еще что-нибудь о себе.

- Ничего интересного рассказать не могу. - Голос лорда Куэнби неожиданно стал резким. - Я не знал, что такое счастье, но смею предположить, я был надоедливым, неблагодарным отпрыском. У родителей обычно такие дети, которых они заслуживают.

"Ему нанесли обиду; горькую, непоправимую обиду", - подумала Гизела и впервые испытала к нему жалость, а не страх.

Она взглянула на замок, возвышавшийся на их пути. Красивый, величественный, внушающий благоговение, но для ребенка этот дом мог стать очень страшным местом. Гизела не забыла ночи, наступившие после смерти матери, когда маленькая девочка плакала одна в своей спальне, пугалась теней, скрипов, доносившихся из коридора, и привидений, поджидающих ее, как она воображала, в темных уголках. Наверное, всех детей окружают выдуманные опасности, укрыться от которых можно только в руках матери, дарящих покой и утешение.

Они дошли до замка, лорд Куэнби не проронил больше ни слова по дороге. Только когда Гизела ступила своей маленькой ножкой на первую ступеньку лестницы, ведущей к огромной входной двери, он тихо произнес:

- Благодарю вас, мадам, за то, что высоко оценили моих лошадей. Я уверен, они в глубине души польщены так же, как и я. "Гизела с улыбкой повернулась к нему.

- Неужели тот, кто разбирается в лошадях, может не восхититься ими? спросила она.

Он рассмеялся, встретившись с ней взглядом.

- Вы обвиняете меня в том, что я горжусь своей собственностью. Я действительно горжусь ею.

- И по праву, - сказала Гизела. - Этот замок тоже достоин того, чтобы им гордиться.

- В нем себя часто чувствуешь очень одиноким, - сказал он, - а на конюшне - никогда.

Такое признание удивило Гизелу. Она не подозревала, что лорд Куэнби может признаться в какой-нибудь человеческой слабости, хотя и сейчас он не жаловался, а просто утверждал очевидный факт.

Поднимаясь к себе, чтобы вымыть руки перед ленчем, она с удивлением размышляла, почему он до сих пор не женат. Он обладатель большого состояния и привлекательной внешности, хотя и чересчур надменной. У него есть власть, положение в обществе, наконец, лошади, за право владеть которыми любая наездница продала бы душу. И о чем только думают местные молодые дамы?

Тут Гизела вспомнила, как мачеха подцепила на крючок отца, и при мысли о том, что ожидало ее в понедельник, улыбка исчезла у нее с лица и свет потух в глазах. Как прекрасно было почувствовать себя свободной от леди Харриет; забыть на время об изнурительной работе, ожидавшей ее дома; не думать о брани и ударах, оскорблениях и унижении, которые были ее уделом. Только теперь, вдали от дома, она ощутила, до чего невыносима такая жизнь. И как бы ни была сложна теперешняя ее задача, какие бы страхи она ни испытывала, ее все равно не покидало радостное ощущение свободы.

Впервые она была сама себе хозяйкой, и больше того, радостно сознавала, что перестала быть неряхой в поношенной одежде и стоптанных туфлях. Пускай все ее наряды одолжены на время, сейчас она чувствовала себя личностью, женщиной, которая может гордиться своей внешностью, может говорить с мужчиной как равная.

Она взглянула на себя в зеркало. Неужели на нее смотрела Гизела Мазгрейв? От унылой простушки с вечно красными от слез глазами не осталось и следа. Зеркало отражало сияющую блестящую императрицу Австрии.

Фанни причесала ее по-новому, а Мария помогла надеть другое платье - из мягкого серого атласа, отделанное шиншиловым мехом. Этот наряд подчеркнул белоснежность ее кожи и огненный оттенок волос, ее красота засияла словно жемчужина на бархате.

Переодевшись, Гизела спустилась вниз. После утренней прогулки она почувствовала голод, но не осмелилась отдать должное затейливым блюдам, расставленным перед ней, зная, что императрица ест очень умеренно.

- Вы хотите сейчас отдохнуть, мадам? - спросил лорд Куэнби, когда унесли десерт и подали кофе.

- Нет, я совсем не устала, - ответила Гизела.

- Я думал, все женщины любят отдыхать днем, чтобы вечером быть красивыми, - цинично усмехнулся он.

- Это такая трата времени, - просто сказала Гизела.

- Я бы хотел прокатить вас в своей упряжке цугом, - предложил он. - На аукционе "Таттерсоллз" "Таттерсоллз" - лондонский аукцион чистокровных лошадей.> я недавно приобрел нескольких лошадей с отличным ходом. Вам не покажется скучным опробовать их?

- С большим удовольствием, - горячо откликнулась Гизела.

Они до вечера носились по узким тропкам, вовсю погоняя лошадей, когда попадали на главную дорогу, и проделали очень большой путь. Дул резкий ветер, но Гизела была хорошо укутана. Лорд Куэнби распорядился, чтобы Гизеле принесли меховые накидки и грелку для ног, и хотя ее щеки пылали от ветра, ей совсем не было холодно.

Лорд Куэнби управлял лошадьми точными, умелыми движениями опытного ездока. Гизеле хотелось попросить ненадолго вожжи, но она не осмелилась, а он не предложил ей место возничего. Они катили мимо маленьких деревушек и поселков; они наблюдали несколько чудесных пейзажей вдалеке и разговаривали довольно отрывочно, главным образом о лошадях.

Вернувшись в замок Хок, Гизела подумала, что день прошел тихо и спокойно. Ей раньше никогда не доводилось проводить по несколько часов в обществе мужчины, и тем не менее они дались ей легко.

,. К чаю она вышла в изысканном платье из шифона и кружев, которое, по утверждению Марии, было одним из любимых платьев императрицы. Бледно-лиловое с большим букетом нежных фиалок у талии.

Шторы в гостиной были опущены, мягкий свет от свечей струился по полированной поверхности мебели, придававшей комнате официальный вид. Перед огнем уже уютно устроились собаки, а чайный столик был весь уставлен серебряными блюдами со всевозможными вкусными вещами.

- Мне понравился сегодняшний день, - не подумав, произнесла Гизела, наливая чай.

- Мне тоже, мадам, - согласился с ней лорд Куэнби. - Я ожидал совсем другого.

- Чего же вы ожидали? - заинтересовалась Гизела.

- Наверное, мне следует сказать: вы оказались совсем другой. Я и сам точно не знал, как все обернется. Но, конечно, не так, как случилось. Я думал исключительно о том, как высказать вам все, а не о том, что произойдет потом. И только ранним утром я понял, что вы можете уехать после нанесенного вам оскорбления.

Впервые за весь день он упомянул о разговоре, состоявшемся накануне вечером. Гизела промолчала, и он решил продолжить:

- Давайте забудем, все забудем! Когда-нибудь, возможно, вы удостоите меня чести, рассказав, что произошло. А пока вы можете выбросить из памяти все, что случилось вчера вечером?

- Я постараюсь, - ответила Гизела.

- У меня не было никакого права говорить то, что я сказал. Теперь я вижу, какой непростительной дерзостью с моей стороны это показалось. Я до сих пор поражен вашим терпением: вы не вышли из комнаты, как только я начал говорить, и не приказали заложить карету, чтобы немедленно уехать домой. Вы очень великодушны, ваше величество.

- Я здесь инкогнито.

Гизела сама не поняла, почему так сказала. Просто у нее возник какой-то внутренний протест, когда к ней обратились так, как будто она и в самом деле была из королевской династии.

- Я все время забываю, - сказал он. - Вы должны простить меня, мадам. Я так долго жил с ненавистью и злобой в сердце, что теперь мне странно ощущать, что они исчезли.

Гизела подняла брови.

- А они исчезли?

- Без следа, - ответил он. - Наверное, уже одно то, что я высказался, помогло избавиться от них. Нет, это не так! Произошло совсем другое! Сказать вам правду?

- Ну, конечно, - попросила Гизела.

Она ответила словно под гипнозом, зачарованная его низким, глубоким голосом и необычными высказываниями.

- Тогда знайте, - продолжил он. - Когда я говорил с вами таким непозволительным образом, я вдруг понял, что все то, в чем я вас обвинял, не могло быть правдой. Нельзя выглядеть таким неиспорченным, нетронутым, невинным созданием и не обладать при этом внутренней чистотой.

Гизела попыталась стряхнуть с себя наваждение.

- Мне кажется.., лучше.., если мы не будем говорить.., об этом, запинаясь, проговорила она.

- Вы просили правды, - неумолимо продолжал он. - Теперь я должен сказать, что верю вам. Имре был моим другом. Я любил его. Но сейчас я уверен, что вы никоим образом не виноваты в том, что с ним произошло. Он любил вас - в этом нет ничего удивительного, - но отныне я никогда не попрошу у вас объяснений того, что было в прошлом, что лучше всего забыть.

Я знаю одно: если и было совершено преступление, то вы в нем не замешаны. Я всегда льстил себя надеждой, что умею разбираться в людях, будь то мужчина или женщина, и могу ценить их по справедливости. И я уверен - вы невиновны во всем том, в чем вас обвиняют.

- Благодарю, - сказала Гизела.

- Я опять допустил дерзость, - сказал лорд Куэнби.

Он неожиданно наклонился и взял руку Гизелы в свою. - Сегодня утром я просил у вас прощения, мадам. Сейчас я прошу его снова. Есть ли в вашем сердце место для прощения - полного, безоговорочного?

Когда он взял ее руку, Гизела почувствовала, что дрожит. Она хотела отнять ее, но почему-то не смогла. Он крепко сжал ее пальцы, а потом, когда она так и не произнесла ни слова, очень медленно поднял ее руку и мягко коснулся губами.

- Я прощен! - тихо пробормотал он. - Я вижу это по вашему лицу, по выражению глаз. Люди часто говорят, что глаза - зеркало души. Что касается вас - это действительно так. Я вижу, что у вас на душе, мадам, и мне стыдно за себя.

Гизела попыталась высвободить руку.

- Прошу вас, - сказала она. - Я думаю, вам не следует так говорить со мной.

- Но почему? - спросил он. - Вы прекрасно знаете, какое впечатление ваша красота производит на мужчин.

Почему я должен вести себя иначе?

Гизела отвернулась от него. Интересно, а как бы поступила на ее месте сама императрица?

- Вчера вечером, когда вы вошли в эту комнату, - продолжал лорд Куэнби, я ненавидел вас со всей злобой и бешенством, на которые только способен человек. Эти чувства жили во мне так долго, что отравили все мое существование. Но когда вы появились в дверях, вся в белом, мне на секунду показалось, будто я сошел с ума. Ко мне приближался сам ангел; столь юное существо, чистое и незапятнанное, что мне стало смешно, как я мог даже на минуту поддаться тем чувствам, которые так долго теплились и зрели в моей душе. Я сказал себе: все это одна только видимость, фасад, за которым прячется женщина, чтобы мир не узнал, какая она на самом деле. Но когда вы ушли к себе, передо мной открылась истина: вы такая, какой кажетесь. И поэтому простите меня.

Он еще раз поднес ее руку к губам и почти с неохотой отпустил. Гизела поднялась и, обойдя столик, встала у камина. Лорд Куэнби на секунду замешкался и, вместо того чтобы встать из-за стола, смотрел на нее не отрываясь.

- В чем ваш секрет? - наконец спросил он. - Сегодня утром я наблюдал за вами, когда вы осматривали лошадей. Кажется, даже они поняли, происходит что-то необычное, когда вы дотрагивались до них. А может, вы ангел, способный заворожить и людей, и животных?

Гизела смотрела на огонь.

- Я уже заметила вам, милорд, что, мне кажется, вы не должны говорить такие вещи.

- Но если это выше моих сил? - воскликнул он. - Вчера я не мог не высказать всего, что так долго терзало меня. Сегодня, когда весь яд выплеснулся, ко мне пришло какое-то новое чувство.

- Вы все равно не должны так говорить, - повторила Гизела.

- Но почему? - спросил он. - Другие мужчины открывали вам свои чувства. Или вы хотите отказать мне в этой милости, которую даровали другим?

- Откуда вам это известно?

- Вся Европа следит за самой красивой императрицей и обсуждает ее, усмехнулся лорд Куэнби. - И хотя я верю в вашу чистоту, я не могу поверить, что ваша красота не служила причиной того, что вы много раз выслушивали гораздо более страстные речи, нежели услышали сегодня от меня.

- Возможно, я позволяла некоторым говорить, - заявила Гизела с неожиданной для себя смелостью.

- А мне не позволите? - спросил он. - Значит, я не прощен.

- Я не говорила этого, - сказала она. - Просто.., дело в том.., что...

- Да?

Он улыбался, глядя на нее. Теперь, когда он встал из-за стола, ей приходилось запрокидывать голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

- Просто.., мы не знаем.., друг друга, - запинаясь, проговорила она, почувствовав себя застенчивой школьницей, а вовсе не зрелой, опытной женщиной, за какую она себя выдавала.

- Но сколько у нас времени? - парировал он - Сегодняшний вечер! Завтра с нами будет ваша фрейлина. Думаете, я не благодарил всевышнего на коленях за эту отсрочку, за эту великолепную возможность побыть с вами вдвоем, которой, возможно, никогда больше не будет? Ну разве я не поступил бы как последний болван, если бы не воспользовался таким случаем, чтобы объясниться с вами?

Гизела не знала, что ответить. Она предпочла взглянуть на часы.

- Думаю, мне следует подняться наверх, навестить графиню, - сказала она. Скоро нужно будет переодеваться к обеду.

- Вы ускользаете от меня, - тихо промолвил он. - Очень хорошо. Я отпускаю вас.., но с условием, что вы не заставите графиню обедать с нами.

- Ничего не обещаю, - ответила Гизела. Она пошла к двери, чувствуя себя рядом с ним совсем маленькой. Он открыл перед ней дверь. Не глядя на него, она вышла в холл и стала подниматься по лестнице. Она шла, не оглядываясь, не смотря по сторонам, но все время ощущая его взгляд. Он не сводил с нее глаз, и только поднявшись до спасительной лестничной площадки и укрывшись в своей комнате, она не выдержала напряжения.

Гизела вбежала в спальню и захлопнула за собой дверь. Горничных там не было, и она смогла посидеть у огня, сжав пальцами виски. Что происходило? Что он говорил? Почему все так переменилось, что она уже совершенно ничего не понимала, была поставлена в тупик, встревожена, хотя не напугана?

Гизела не знала, сколько она просидела у огня. Она виновато посмотрела на Марию, когда та вбежала в комнату и при виде ее воскликнула:

- Мне не сказали, что вы поднялись к себе, майн фройляйн. Вы будете отдыхать перед обедом?

- Да.., нет.., не знаю, - призналась Гизела. Но, увидев недоумение на лице камеристки, добавила:

- Я должна поговорить с графиней.

Но разговор не состоялся. Графиня спала. Как объяснила Фанни, графиня приняла одну таблетку, потому что в ее состоянии самое лучшее - как можно больше спать, только так, возможно, ей удастся избавиться от лихорадки.

С покорностью, которая, по-видимому, от нее ожидалась, Гизела ненадолго прилегла на диван. Потом она приняла ванную и отдалась во власть Фанни, которая расчесывала щеткой ее волосы, а потом Марии, чтобы сделать массаж лица с кремом и душистым лосьоном. Затем принесли из гардероба платье. Это было газовое платье бледно-бледно-зеленого цвета, какой бывает у самых первых весенних листьев, с бриллиантовыми капельками, поблескивавшими как роса в красиво уложенных складках юбки.

Когда Гизела была почти готова, раздался стук в дверь, и Мария поспешила узнать, в чем дело. Она вернулась в комнату с подносом. На нем лежал стебелек орхидеи с цветами в виде звездочек.

"Это очень непредсказуемые цветы", - говорил лорд Куэнби, уверяя Гизелу, что они похожи на нее. Но на самом деле, как считала Гизела, непредсказуемым был он сам. С тех пор как она прибыла в замок Хок, не было ни минуты, чтобы он не удивлял ее.

А что произойдет сегодня, когда они будут обедать вдвоем? Сердце Гизелы сильно забилось от страха или радостного ожидания - она сама не знала.

Она приколола орхидеи к корсажу большой бриллиантовой брошью и посмотрела на себя в зеркало. Фанни и на этот раз приколола ей в прическу бриллиантовые звезды, на шею Гизела надела бриллиантовое колье, а на руке блестел такой же браслет. Она была готова. Платье не было таким замысловатым, как то, что она надевала вчера вечером. Гизела выглядела в нем юным, почти эфирным созданием. Почти как водяной эльф. Гизеле показалось, что она могла бы быть одной из нимф, которые танцуют в розарии вокруг фонтана, когда расшалятся.

Теперь, когда она была полностью готова, Гизела с удивлением обнаружила, что ей совсем не хочется идти вниз. Но это был не страх. Она как будто хотела предупредить драму, которая вот-вот должна была начаться, и в то же время не могла себя заставить открыть первую страницу.

Гизела долго простояла перед зеркалом. Она рассматривала орхидеи, отметила про себя красоту и мягкость лепестков и очень слабый аромат, который ощутила, наклонив голову. Наконец, она решилась и, прежде чем успела понять что-либо, оказалась наедине с лордом Куэнби в комнате, в которую вошла впервые.

Это была уютная комнатка, совсем крошечная по сравнению с огромным банкетным залом, где они сидели вчера. Золотые канделябры на круглом обеденном столе и сам стол были украшены орхидеями-звездочками. Они в изобилии окружали затейливые золотые тарелки, стелились по кружевной скатерти, создавая пышный узор, поразительный по своей красоте и оригинальности. И повсюду в этой маленькой комнате были орхидеи - огромная корзина на столе возле зашторенных окон; большие вазы на каминной полке. Комната сама по себе была замечательной - стены в ней были серебряными, среди серебряных панелей красовалась картина, изображавшая богинь и купидонов. Шторы на окнах были из серебряной и золотой камчатой ткани, а резные стулья с позолотой, на которых они сидели, были обшиты серебряной парчой.

Гизеле показалось, что она участвует в каком-то .спектакле. Лакеи, которые отодвинули для нее стул и подали еду на золотых блюдах, пропали сразу после того, как угощения были расставлены, и она осталась с лордом Куэнби наедине. Она видела только свет от свечей, орхидеи на столе и его глаза, внимательно смотревшие на нее. Весь остальной мир, казалось, исчез. Она была совершенно одна, если не считать лорда Куэнби, конечно.

Гизела попыталась сосредоточиться на еде, но все казалось ей безвкусным. Она сделала глоточек шампанского, но это было все равно, что глотнуть воды.

- Я предполагал, что вы сегодня будете выглядеть прекрасно, - сказал лорд Куэнби, - но вы оказались еще красивей, чем я думал.

- Какая чудесная комната, - сказала Гизела, стараясь говорить нормальным голосом; не обращая внимания на то, как неожиданно низко, взволнованно звучал его голос, что нельзя было не заметить, - Это комната невест, - пояснил он. Здесь в первый вечер своего медового месяца обедают невесты, которые входят в семью. Такова семейная традиция. Считается, что если невесты провели здесь, свою первую трапезу, то в дальнейшем их ждет счастливая жизнь.

- И они были счастливы?

- Иногда.

- Значит, волшебная комната не всегда помогает? - Не всегда, - согласился он. - Но, возможно, виновата в этом не столько комната, сколько люди, которые обедали здесь.

- Здесь очаровательно, - промолвила Гизела, все еще стараясь сохранить безразличный тон.

- Наверное, я суеверный человек, - сказал он, - но я верю в магию этой комнаты, вот почему сегодня я пригласил вас отобедать именно здесь.

- Но ведь я не невеста, - быстро возразила Гизела. Она встретилась с ним взглядом, в его темных глазах отражались отблески огня, а губы искривились в циничной усмешке. И тут до ее сознания неожиданно дошел скрытый смысл, заключенный в его словах, и она почувствовала, что краснеет. Краска залила ее щеки, и они горели алым цветом, а он наблюдал за ней с нескрываемым изумлением. Перегнувшись через стол, он взял ее руку.

- Возможно, - мягко произнес он, - мне следует более ясно выразиться? Наверное, мне нужно сказать, что я люблю вас?

Глава 8

Слуги унесли обеденный стол и, оставив на буфете ликеры и графин с портвейном, удалились. Гизела сидела возле камина на длинном, мягком диване, покрытом серебряной парчой. Она никак не могла решиться заявить, что ей пора на покой в свою комнату. Ей одновременно хотелось и остаться, и уйти... Она чувствовала и смущение, и растерянность, и в то же время в ней зрело еще одно чувство, непонятное ей самой.

Гизеле показалось, что они оба не проронили ни слова с того момента, как лорд Куэнби признался, что любит ее. Хотя, конечно, они наверняка говорили о чем-то, произносили обычные фразы, когда слуги предлагали им десерт и кофе, но Гизела не могла ничего припомнить, как ни старалась. Она только помнила, как он произнес низким голосом: "Я люблю вас!", как испуганно забилось ее сердце, словно дикий зверек, пойманный в клетку.

Дверь за лакеями закрылась. Они остались вдвоем, и она испугалась, что лорд Куэнби услышит, как громко бьется ее сердце. Он стоял, облокотившись о каминную полку, и смотрел на нее. Гизела опустила голову, чтобы спрятать свое лицо, и от огня ярко сверкали бриллиантовые звезды в красной меди ее волос. Спустя мгновение он произнес:

- Мне кажется, я полюбил вас пять лет тому назад.

- Но вы, милорд, не видели меня, - пробормотала Гизела.

- Нет. Но я видел ваш портрет. Один мой друг привел меня как-то в студию Винтерхалтера. Тот как раз закончил ваш портрет. Вы обернулись и смотрите из-за плеча, и в ваших волосах сияют звезды, которые вы сейчас надели. С этой минуты, я убежден, они навсегда зажглись в моем сердце.

- Но ведь.., вы ненавидели меня, - напомнила Гизела.

- Мне так казалось, - поправил он. - Потому что я не мог позабыть ваше лицо, глаза, губы. Они преследовали меня неотступно, куда бы я ни шел, что бы ни делал. Я все время снова и снова перечитывал письма Имре, потому что они рассказывали о вас. Я полагал, что делаю это потому, что хочу отомстить за него; теперь я, понял, что просто жаждал любого известия о вас.

- Вам не следует мне этого говорить, - довольно неуверенно произнесла Гизела.

Она ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось слушать. Она никогда не предполагала, что в голосе мужчины может звучать столько силы и глубоких чувств. Она никогда не предполагала, что ее может охватить дрожь при звуке чьего-то голоса. Так вот, значит, что имеют в виду люди, когда говорят о том, как завоевывают любовь. Она часто размышляла над этим, но так и не понимала. Теперь же, вопреки всем здравым решениям, созревшим в ней, она хотела остаться, чтобы слушать еще.

- Не знаю, понимаете ли вы сами, как вы красивы, - продолжал лорд Куэнби. - Вчера вечером, когда вы вошли в освещенный холл, ваши глаза были широко раскрыты. В них я увидел, как мне показалось, страх и ожидание какой-то неприятности. Помня ваш портрет, я ждал, что увижу красивую женщину, но я никак не думал, что вы окажетесь такой юной, такой ранимой. Не величественная императрица, а просто маленькая женщина, которую мне захотелось защитить, оградить от всех невзгод.

Он замолчал ненадолго и вдруг быстро прошел по комнате и сел на диван рядом с Гизелой.

- Неужели вы так воздействуете на каждого мужчину, который встречается на вашем пути? - спросил он неожиданно погрубевшим голосом.

Гизела не ответила, а он протянул руки и взял ее за плечи.

- Посмотрите на меня, - властно произнес он. Она подчинилась ему - ей ничего другого не оставалось, - вскинула темные ресницы и взглянула ему прямо в глаза, которые были в нескольких сантиметрах от ее собственных. В них она увидела свет, какого раньше никогда не замечала; казалось, он высвечивает самые затаенные уголки ее души. В первую минуту она была настолько ошеломлена, что не могла пошевелиться, не могла ни о чем думать, скованная каким-то непреодолимым магнетизмом. Но все же она ощущала каждой своей клеточкой, что дрожит и трепещет от его прикосновения.

Внезапно он выпустил ее из рук.

- Что вы со мной делаете? - хрипло произнес он. Он встал и прошелся по комнате. Немного постоял, рассматривая белые в алую крапинку орхидеи, что в изобилии стояли на всех сервировочных столиках.

- Наверное, я схожу с ума, - сказал он наконец - С моей стороны безумие так говорить, безумие надеяться, что вы выслушаете меня. И все же я теперь знаю, что не могу жить без вас.

Гизела не отвечала, и он повернулся и стал смотреть на нее горящими глазами, пожирая ее взглядом с ног до головы. Внезапно он снова оказался рядом с ней, поднял ее с дивана и с силой привлек к себе.

- Чего мы ждем? - спросил он. - Я люблю вас. Позвольте мне увезти вас туда, где вас никто не знает. Восточная Индия, Карибские острова. Южная Америка - какая разница, куда мы поедем, раз мы будем вместе, раз я смогу любить вас и вызвать в вас ответную любовь?

- Пожалуйста, прошу вас... - запиналась Гизела, вырываясь из его рук, напуганная ожесточенным неистовством, прозвучавшим в его словах.

Он отпустил ее так неожиданно, что она чуть не упала и вынуждена была опереться рукой о подлокотник.

- Неужели вы и впрямь так холодны? - со злостью выкрикнул лорд Куэнби. Неужели мои слова не взволновали вам кровь? Неужели огонь, бушующий во мне, не пробудил в вас такого же пламени?

Гизела с усилием ответила ему дрожащими губами:

- Мне кажется.., лорд Куэнби... - сказала она с трогательным старанием не уронить своего достоинства, - любая женщина.., сочла бы трудным.., понять вас или поверить вам. То вы говорите о ненависти и презрении ко мне, а в следующую минуту вы говорите... о любви.

- Разве я недостаточно ясно все объяснил? - спросил он, Гизела покачала головой.

- Нет, - сказала она и села на диван. Он помолчал, а потом совершенно для нее неожиданно опустился перед ней на одно колено.

- Ну где мне найти слова, чтобы вы поняли меня? - спросил он уже совершенно по-другому. - Я боюсь, что не успею, время так быстро бежит. В любой момент вы можете покинуть меня. Как мне сказать вам, что я люблю вас так, как никогда не думал, что смогу кого-нибудь полюбить?

Гизелу пронзило острое ощущение того, что он перед ней на коленях, что его лицо совсем близко от ее лица.

Но она сумела спокойно произнести:

- Мне кажется, не стоит верить тому чувству, что приходит к человеку в мгновение ока. Настоящей любовь становится только со временем. Та любовь, о которой вы говорите, лорд Куэнби, наверное, так же ошибочна, как и тот гнев, который, по вашему мнению, вы питали ко мне.

- Вы знаете, что вы восхитительны, когда хотите быть серьезной? - спросил он непоследовательно. - Когда стараетесь прозвучать укоризненно? Совсем как ребенок, который играет в судью. Моя дорогая, моя королева, почему вы теряете время на всякий вздор? Я люблю вас и верю, что в глубине души вы тоже немного любите меня.

Гизела от удивления широко раскрыла глаза. Потом, осознав свою вину, она вспомнила, кем должна быть.

- Я никогда не давала вам повода предполагать подобное, лорд Куэнби.

- Слова тут не нужны, - возразил он. - Мне поведал обо всем свет в ваших глазах, поворот головы, ваш взгляд, губы, которые чуть-чуть полураскрыты, когда вы приходите в восторг или когда вам что-то очень понравилось. Я знаю вас. Вы можете не верить, но это так. Вы так долго жили в моем воображении, что я узнал вас даже лучше, чем себя.

- Тогда вам должно быть известно, что я не могу серьезно отнестись к вашим словам, - сказала Гизела. - Вы забыли, кто я? Какое положение я занимаю в Австрии?

- Забыл ли я?! - воскликнул лорд Куэнби. - Да. Я отбросил все эти мысли. Я помню только, что вы женщина, та женщина, которую я люблю, которая нужна мне. Я помню только то, что мы здесь с вами одни, вы и я, и что нам дано так мало времени.

Он поднялся с места и снова привлек к себе Гизелу. Она хотела ускользнуть от него, но не успела; и теперь, очень нежно и бережно, но в то же время с решительностью, которой нельзя было перечить, он обнял ее и крепко прижал к себе.

На мгновение ее охватила паника, одно мгновение она трепетала в его руках, словно пойманная птица, но когда его губы коснулись ее, она поняла, что вырваться не удастся. От его поцелуя она стала совершенно беспомощной, полностью порабощенной. Пропало даже стремление спастись от него; она забыла, что ей следует отвергнуть его притязания, избежать его объятий; она забыла, кто она такая и кого должна здесь представлять. Его поцелуй заставил ее окунуться в глубокие, хрустальные воды моря. Она почувствовала, как они сомкнулись у нее над головой, и потеряла всякую способность размышлять; она ощутила только чудесный восторг, до сих пор ей неведомый, мерцающее, трепещущее пламя внутри, как будто он зажег в ней огонь.

Как долго длился поцелуй - она не знала. Мир вокруг нее был позабыт, все исчезло, она была в его руках, полностью, без остатка в его власти, а остальное - не имело значения. А когда, наконец, он отстранился от ее лица, она смогла только пробормотать что-то невнятное и спрятать лицо у него на плече.

- Дорогая моя! Любимая! Сердце мое и жизнь моя! - бормотал он. - Я мечтал об этом, хотел этого всю свою жизнь, сам того не подозревая.

Он наклонился к ней и осыпал поцелуями ее плечо, нежную шею, щеку, которую она все еще отворачивала, а потом его губы коснулись ее волос.

- Я люблю тебя, - прошептал он. - Я люблю тебя. Господи, если бы ты только знала, как я люблю тебя!

Гизела попыталась очнуться от наваждения и подумать, как ей теперь поступить, попытаться внушить себе, что поступает не правильно, что ей следовало бы рассердиться или обидеться. Но она оставалась в его объятиях, чувствуя звон в ушах, охваченная дрожью и порывом радости, который нельзя было выразить никакими словами. , Его пальцы коснулись ее волос, и она поняла, что он вынимает из прически тщательно приколотые звезды. А потом он стал вынимать шпильки, рассыпав их по полу, распуская блестящие локоны, которые Фанни укладывала с таким старанием. Когда мягкие, шелковые пряди волос начали рассыпаться по плечам, Гизела попыталась протестовать.

. - - Нет.., нет... - пролепетала она. - Вы не должны.

Пожалуйста.., прошу вас.., отпустите меня.

Но он только торжествующе рассмеялся, и когда последняя шпилька была вынута, ее волосы водопадом хлынули вниз, окутав ее медным облаком изумительной красоты. Тяжелые пряди закрыли весь лиф с низким декольте и опустились гораздо ниже талии, вспыхивая и струясь, как живые, в свете свечей и огня в камине. Тогда он отступил назад, все еще удерживая Гизелу в своих руках, и любовался ею в ореоле великолепных волос. Он заметил смущение в ее глазах, она никак не хотела встретиться с ним взглядом, и ее длинные ресницы трепетали над зардевшимися щеками.

- Ты восхитительна! - воскликнул он, и в его голосе прозвучали благоговейные нотки. - Никогда не думал, что женщина может быть так прекрасна!

Он взял в горсть прядь ее волос и поцеловал с благоговением. А потом, прежде чем она смогла пошевелиться, его губы снова нашли ее. На этот раз поцелуи были жадные и властные, более страстные, чем в первый раз, от нежности не осталось и следа. В нем как будто бушевало пламя. И опять она оказалась беспомощной под его напором, снова почувствовала, что дрожит и трепещет, словно какой-то инструмент, который должен вибрировать от руки хозяина.

Вдруг он поднял ее на руки и опустил на диван. Ее голова оказалась на серебряных подушках, а длинные волосы соскользнули с них до пола. Он сел рядом с ней, склонившись, и его губы нежно коснулись сначала ее рта, потом глаз, а потом пульса, бешено стучавшего на белоснежной шее.

- Ты похожа на водяную нимфу, - пробормотал он, и Гизела, вздрогнув, вспомнила, что подумала то же самое накануне этого вечера.

Как странно, что они думают одинаково, что их умы созвучны даже когда кажется, что их губы и тела растворились друг в друге!

- Водяная нимфа! - повторил он. - Хотя теперь, дорогая, от тебя не веет прежним холодом.

Он стал искать ее губы, и они с готовностью раскрылись от его поцелуя навстречу восторженному трепету, наступившему вслед. Он крепче обнял Гизелу, прикасаясь к ее груди, целуя ее все более страстно и необузданно.

- Ты моя, моя! Сегодня и навсегда! - воскликнул он.

Только теперь Гизела очнулась и поняла, какая опасность ее ожидает, опасность не от лорда Куэнби, а от нее самой. Радость, поднявшаяся в душе, восторженный трепет во всем теле, ошеломивший ее, - все это было западней, из которой она должна выбраться любой ценой.

Его поцелуи одурманили ее своей пылкостью, слова любви, произнесенные невнятным шепотом, убаюкали ее разум, так что ей трудно было понять, что осталось за пределами этой комнаты. Она забыла, что наступит следующий день, а за ним придет другой. Потом ей как будто плеснули в лицо холодной водой, она вспомнила, что вовсе не ей предназначались сердечные признания, не ей он говорил о любви, а императрице Австрии.

Ответный поцелуй принадлежал другой женщине. Она была не более чем актрисой, двойником, и не имела никакого права на чувства, меньше всего - на любовь. Она поняла все это, увидела, какой опасности подвергается. Страсть лорда Куэнби была почти уже неуправляемой. С каждой секундой его поцелуи становились все более жаркими и неистовыми. Гизеле понадобилась большая решительность, чтобы отстраниться от него.

- Отпустите меня, - услышала она свое бормотание.

Казалось, он ее не слышит.

- Я люблю тебя! Господи, как я люблю тебя!

Ты - моя жизнь, мое дыхание, моя кровь!

Он спустил ее платье с одного плеча. Она услышала, как мягкая ткань рвется под его рукой, почувствовала прикосновение его пальцев, и тогда почти с нечеловеческим усилием она высвободилась из крепких объятий.

- Нет! Нет! - закричала она. - Прошу вас, оставьте меня.

Он отпустил ее от неожиданности, иначе ей не удалось бы вырваться. Гизела вскочила с дивана и убежала в другой конец комнаты. Ее волосы растрепались, платье спадало с одного плеча. Она инстинктивно, невинным жестом, прикрыла пальцами грудь и гордо откинула назад голову, как бы в знак своего презрения.

- "Гизела увидела на его лице выражение крайнего изумления, он медленно встал с колен и произнес:

- Почему ты испугалась меня? Что я сделал? Что я сказал, что так расстроил тебя?

И оттого, что он произнес все это мягко и проникновенно и не было в его голосе прежней страсти и яростного напора, ее ответ прозвучал как полная неожиданность для нее самой. Она почувствовала, как слезы навернулись на глаза и неудержимо хлынули по щекам. Гизела метнулась к дверям, все еще придерживая платье, ее волосы развевались на плечах, как огненная накидка.

- Вы все равно не поймете, - всхлипнула она. - Вы все равно не поймете.

Мгновенно взлетев по лестнице, она укрылась в спальне, захлопнув за собой дверь и заперев ее на замок. Хотя она прекрасно знала, что он не станет ее преследовать. Он остался недвижим там, где и был, с выражением полного недоумения в темных глазах.

С минуту она могла только стоять, прислонившись к двери, стараясь отдышаться и побороть бурные рыдания. Потом она прошла к камину и опустилась перед ним на ковер, склонив голову на колени. Она долго проплакала, когда поняла, что не имеет права побыть одной даже в горестные минуты. Мария и Фанни до сих пор не легли и ждут, чтобы приготовить ее ко сну. Неслыханное дело, если императрица Австрии сама разденется. Она должна позвонить им. Должна выдержать весь фарс, прикинувшись, что провела чудесный вечер.

Гизела с усилием поднялась, выскользнула из платья, положила его на стул и надела голубой бархатный халат, отделанный горностаем. Затем она щелкнула замком, дернула шнур колокольчика и, усевшись за туалетный столик, принялась расчесывать волосы щеткой.

Горничные поспешили прийти на звонок.

- Но вы уже разделись, фройляйн! - удивленно воскликнула Мария.

- Кажется, колокольчик неисправен, - сказала Гизела. - Я звонила много раз, но вы все не шли, и я начала раздеваться. Подумала, а вдруг вы так и не услышали меня.

- Вечная история в этих старых замках, - проворчала Фанни. - Не могут наладить как следует колокольчик. В Вене то же самое. "Я звонила", - говорит ее величество, а мы не слышали ее, колокольчик внизу даже не шелохнулся.

- Я легко и сама могу приготовиться ко сну, - сказала Гизела. - Я всегда так делаю.

- А ее величество - никогда, - отрезала Фанни. Она взяла из рук Гизелы щетку и начала расчесывать ей волосы плавными, осторожными движениями, которые, как показалось девушке, умерили немного волнение в ее груди.

Тут раздался возглас Марии.

- Бриллиантовые звезды, фройляйн! Их здесь нет! Гизела слегка вздрогнула.

- Да, действительно. Они.., внизу, - запинаясь проговорила она, лихорадочно придумывая, что бы сказать. - Его милость хотел... - рассмотреть их повнимательней, сравнить их с теми украшениями, которые принадлежат.., его семье. Я.., оставила их у него. С ними все будет в порядке.

- Когда мы путешествуем, я всегда сплю с драгоценностями ее величества под подушкой, - ворчала Мария. - Если с ними что-нибудь случится, императрица никогда не простит меня.

- Они в надежном месте, - машинально отозвалась Гизела.

Она вспомнила, как лорд Куэнби сказал, что в его сердце зажглись звезды. В эту минуту, когда девушка сидела перед зеркалом, а Фанни расчесывала ей волосы, она вдруг ясно поняла, что звезды зажглись и в ее сердце тоже, и это сделал он. Ее звезды сверкали только для него.

Она полюбила! Теперь в этом не было сомнения. Наверное, с самой первой минуты, когда ей показалось, что она возненавидела его за высокомерие и гордость, но так и не смогла выбросить из головы мысли о нем. Как часто с тех пор она вспоминала тот момент в лавке шорника, когда он вышел в дверь, не наклонив головы. Как часто представляла себе его смуглое лицо с непреклонным выражением. Но никогда, даже в самых невероятных мечтах, она не думала, что его губы коснутся ее губ, что услышит, как он шепчет ей слова любви, уткнувшись в ее волосы, а потом поцелует шелковые локоны не страстно, а с благоговением.

- Вовсе не тебя он целовал, глупая, - яростно произнесла она, и боль от этих слов кинжалом пронзила все ее существо.

- Вы что-то сказали, фройляйн? - спросила Фанни.

- Нет, нет, - поспешно ответила Гизела, боясь, что в любую минуту снова расплачется. - Но я устала. Голова болит. На сегодня довольно.

- Слушаюсь, фройляйн, - немного обиженно сказала Фанни. - Но ее величество всегда настаивает, чтобы я проводила щеткой не меньше четырехсот раз, какой бы усталой она себя ни чувствовала.

- Я бы очень хотела быть такой же мудрой и разумной, как императрица, вздохнула Гизела.

- Многие хотели этого, - усмехнулась Мария. - И многие стремились быть такой же красивой, как ее величество. Но у них ничего не вышло. Она неповторима. В целом мире не найти второй такой.

- Да, второй такой нет, - согласилась Гизела. Не очень утешительная мысль перед сном. Гизела взобралась на огромную кровать с балдахином, уткнулась лицом в мягкие подушки и наплакалась вволю.

Так вот она какая - любовь! Ощущение одиночества и безнадежности! Любовь, которая обречена быть несчастной, едва успев родиться. Но и такая любовь останется с ней до конца ее жизни!

Глава 9

- Гизелу разбудила Мария, которая стремительно вбежала в комнату и с шумом отдернула шторы. В это утро она позабыла о бесшумных шагах и мягких движениях. Когда Гизела испуганно подскочила на кровати, Мария сообщила:

- Пришло письмо, фройляйн, от ее величества. В первую минуту Гизела могла только недоуменно смотреть на камеристку, полагая, что не правильно поняла ее слова. Вчера ночью она плакала до полного изнеможения, а потом лежала без сна, металась по кровати с боку на бок. И только когда первые лучи рассвета коснулись тяжелых штор, изнуренная, она провалилась в дремоту без сновидений.

- Письмо? - переспросила Гизела и услышала, как устало звучит ее голос.

- - Да, письмо, фройляйн, - нетерпеливо повторила Мария.

Она показала, куда положила его - на столик рядом с кроватью. Гизела протянула к нему руку, а Мария тем временем продолжала заниматься шторами на окнах.

- Прибыл грум с приказанием вручить письмо, как только в доме проснется хоть одна душа, - сказала Мария, - Он приехал в полшестого, но эти недоумки и олухи внизу ничего мне не сообщили, пока я не спустилась, чтобы взять ваш чай. О! Эти англичане! Ни малейшего представления о дисциплине и о том, как нужно выполнять королевские приказы.

- Но они не знали, что это от ее величества, ведь считается, что она здесь, - запротестовала Гизела.

Она уже распечатала письмо и стала читать, что было написано на листе плотной белой бумаги:

"Ее величество приказали мне сообщить Вам о том, что Вы незамедлительно должны вернуться в Истон Нестон. Предлогом послужит известие, полученное Вами из Вены, которое требует Вашего срочного отъезда. Возвращайтесь как можно быстрее.

Рудольф Лихтенштейнский".

Гизела дважды прочитала письмо и повернулась к Марии, на лице которой было написано сильное любопытство.

- Мы немедленно возвращаемся, Мария, - сказала она, - Сообщи, пожалуйста, графине и начни собирать вещи.

- Что случилось, фройляйн? - поинтересовалась Мария.

- Не знаю, - ответила Гизела - Мы уезжаем под тем предлогом, что из Вены пришли какие-то новости.

Вот и все, что мне известно.

- Великий Боже! Ее величество не отдали бы такого приказания, если бы не произошло что-то очень важное, - всполошилась Мария. - Ах! Ах! Я так и знала, что ничего хорошего из этого визита не получится.

Она театрально заломила руки и выбежала из комнаты. Через секунду вошла горничная, чтобы развести огонь в камине. Гизелу охватило нетерпение, ей хотелось тут же вскочить с кровати, но она понимала, что это не вяжется с той ролью, которую она на себя взяла, и поэтому пришлось ждать, пока не разгорится яркое пламя; только тогда уйдет горничная и она сможет наконец встать. А пока на нее нахлынули мысли о том, что случилось прошлой ночью. Сейчас, при свете дня, в холодной, остывшей спальне, в подавленном настроении, вчерашнее событие показалось ей диким, несуразным сном, который ничего общего не имеет с реальной жизнью.

Неужели она действительно позволила лорду Куэнби держать себя в объятиях, целовать необузданно и властно, требовать от нее любви, так что даже пришлось силой вырываться из его рук? С трудом верилось, что такое возможно, но даже сейчас она знала, что от одной только мысли о нем сердце ее воспламеняется.

Она любила его! Любила так же страстно и неуемно, как он.

Ей снова захотелось плакать, но она усилием воли подавила в себе слезы и горестно уставилась в пустоту прекрасной комнаты. Раньше она часто думала о любви, загадывая, повезет ли ей в жизни узнать, что это такое. Как все девушки, она мечтала о человеке, за которого выйдет замуж, о первой с ним встрече - возможно, на охоте, возможно, на танцах. Она молила, чтобы ее любовь оказалась счастливой и безоблачной, чистой и ясной, как весна, как первые нарциссы, пробивающиеся сквозь высокую траву. Ее охватывал ужас при мысли о тех отвратительно убогих страстях, которые леди Харриет называла любовью, о ссорах и перебранках между сквайром и его второй женой, о кокетстве и манерном заигрывании, к которым прибегала мачеха, заманивая в Грейндж очередного кавалера.

Любовь, всегда говорила себе Гизела, ничего общего с этим не имеет. Любовь зиждется на дружбе и расположении, на доверии друг к другу; это - нежность, самое бурное проявление которой - мягкое пожатие рук и легкий поцелуй. И все же любовь, когда пришла к ней, оказалась совсем иной. Это дикое, всепоглощающее пламя, это буря, которая унесла с собой все мысли и чувства и оставила ее дрожащую, ранимую, полную терзаний и душевных мук. Никогда она не думала, что любовь бывает такой. Что это чувство окажется раздирающим, но она все же будет всей душой стремиться к нему, как и к человеку, которого полюбила.

И вот теперь всему конец. Сегодня она уезжает и больше никогда его не увидит. Ей было даже ничуть не любопытно, почему все-таки императрица послала за ней. Теперь уже все равно, какая была тому причина. Ей оставалось только уехать, покинуть замок и лорда Куэнби, навсегда исчезнуть во мраке, в безвестности.

Когда, наконец, Гизела осталась в комнате одна, она выскользнула и" постели и встала перед зеркалом. Ее лицо было очень бледным, под глазами легли темные круги. И все же, одетая в затейливый пеньюар, принадлежащий императрице, с распущенными по плечам волосами, доходящими чуть не до колен, она выглядела прелестно. С трудом верилось, что она снова может превратиться в несчастную, подавленную простушку, которую вознесли на пьедестал, какого она никогда не заслуживала...

Но Гизела слишком хорошо понимала, что ее красота - это часть той роли, которую она играла. Ее волосы вновь потускнеют, когда за ними перестанут следить; лицо погрубеет без кремов и массажа; кожа на руках покраснеет, а фигуру скроет бесформенная, плохо сшитая одежда, какую она всегда носит. Ничего, ничего не останется, только воспоминание о вчерашнем вечере.

Она коснулась пальцами губ. Они все еще горели от его неистовых поцелуев. Но только от одной мысли о них Гизела невольно разомкнула губы. Дыхание ее участилось, сердце снова заколотилось как вчера, когда он целовал ее и называл своей возлюбленной. У нее вдруг мелькнула дикая мысль пойти вниз и сказать ему правду, признаться: "Я не императрица. Я только женщина, которая вас любит".

Но она тут же поняла, что это невозможно. Во-первых, она не могла предать императрицу. Во-вторых, она знала, что ей не хватит смелости взглянуть ему в лицо и увидеть, как оно внезапно исказится от презрения к ней. Он придет в ярость от такого обмана и отвернется от нее с той же горечью и ненавистью, которые обнаружились в самый первый вечер, когда он обвинял в не совершенных ею преступлениях.

Нет, она никогда этого не сделает. Это невозможно. Но она пока сомневалась, хватит ли у нее сил попрощаться, когда придет время, сможет ли она уехать, если вдруг он станет просить ее остаться.

Фанни и Мария вошли в комнату почти бегом. Внесли сундуки, и они принялись собирать вещи, вынимая чудесные платья из гардероба и укладывая их между толстыми слоями мягкой оберточной бумаги, чтобы не повредилась их хрупкая красота. Гизелу больно кольнуло, когда они взяли в руки платье, которое она должна была надеть сегодня вечером. Из голубого атласа, сплошь расшитое крошечными алмазными цветами, с каскадом гофрированных рюш, закрепленных сзади в жесткий турнюр.

Гизела смотрела, как его укладывают в сундук, и думала, понравилась бы она в нем лорду Куэнби или нет. Задавать себе такие вопросы - все равно что вращать рукоятку ножа в сердце, и Гизела поэтому поспешно оделась и прошла в будуар, где накрыли стол к завтраку. Там она могла побыть в одиночестве.

Графиня уже встает, сообщила ей Мария. Чувствует она себя далеко не лучшим образом и ворчит, что приходится ехать в такую рань. Гизела выпила стакан молока и в беспокойстве вернулась обратно в спальню.

- Когда подадут карету, Мария? - спросила она.

- В девять тридцать, фройляйн, - ответила камеристка. - Мы бы и раньше уехали, если бы мне сразу сообщили о том, что прибыл посыльный.

- Кто-нибудь уже сообщил его милости?

Гизела попыталась говорить спокойно, но не смогла скрыть волнения.

- Его милость уехал на прогулку верхом, - сказала Мария. - Я велела дворецкому известить его о нашем отъезде, как только он вернется.

Гизела глубоко вздохнула. А что если лорд Куэнби не успеет вернуться до их отъезда? Будет ли приличным уехать, не попрощавшись? И сможет ли она поступить так? Но, с другой стороны, возникал еще один вопрос - сможет ли она произнести слова прощания?

Она едва обратила внимание, во что ее одевали. Но когда все было готово, рассмотрела, что на ней платье из розовато-лилового бархата и накидка такого же цвета, но более темного оттенка. Юбка была оторочена широкой полосой собольего меха, а в руках она держала соболью муфточку. Страусовые перья мягко щекотали щеку, в ушах и в кружеве вокруг шеи блестели бриллианты и аметисты. Мария использовала для ее лица обычную косметику, но так и не сумела замаскировать страдальческие морщинки, появившиеся у глаз.

Гизеле вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, сейчас она более всего похожа на императрицу. Она стала старше, ушла часть ее юности - безвозвратно утеряна минувшим вечером, когда она очнулась от заблуждений и невинных грез юной девы и столкнулась с полнейшей реальностью страсти и безудержной любви.

Вещи упаковали. Когда все было готово, раздался стук в дверь и лакей вручил Марии бриллиантовые звезды, которые были в прическе Гизелы прошлым вечером.

- Камердинер его милости решил, что они вам понадобятся, мисс, - услышала Гизела.

- Господи! Чуть не оставили! - в ужасе воскликнула Мария.

Гизела отвернулась, когда камеристка внесла украшения в комнату. Она была не в силах смотреть на них, вспоминать прикосновение его рук, удивительно нежное и в то же время решительное и властное.

В дверь снова постучали, и в комнату вошла графиня Фестетич, уже одетая в дорожный костюм. Выглядела она больной и довольно слабой.

- Доброе утро, - сказала Гизела. - Мне жаль, что вы еще не поправились.

- Мне уже лучше, - устало произнесла графиня. - Почему вдруг такая спешка? Что случилось?

- Марию это тоже удивило, - ответила Гизела. - Боюсь, письмо мало что объясняет. Можете сами прочесть.

Она протянула листок графине. Та пробежала по нему глазами и, подойдя к камину, бросила в огонь.

- Было бы неразумно оставить его здесь, - пояснила она. - Возможно, из Вены действительно пришли какие-то новости. Я очень надеюсь, что ее величеству не придется возвращаться. Она так давно ждала возможности приехать поохотиться.

- Я тоже надеюсь, - машинально повторила Гизела.

- Итак, вы готовы? - спросила графиня. - Кареты должны быть уже здесь. Она посмотрела на Гизелу. - Вам нужно будет попрощаться с челядью. Пройдем вниз?

Гизела помедлила немного, прежде чем ответить.

- Я готова, - наконец сказала она, но знала, что говорит не правду.

Она не была готова. Она никогда не будет готова проститься с лордом Куэнби. Они медленно спустились вниз, шурша платьями по толстому ковру. Как и предупредила графиня, все слуги собрались в холле, выстроившись в шеренгу, все без исключения - от домоправительницы до младшей судомойки. Они хотели хотя бы одним глазком взглянуть напоследок на именитую гостью, которой прислуживали. Для них это было большим событием. И хотя их предупредили, что они должны беречь инкогнито вне замка, они для себя считали честью быть посвященными в тайну, которую собирались хранить, потому что им доверяли, им поверила сама императрица.

Когда Гизела сошла вниз, она подумала, что сейчас совершает, наверное, самый дурной поступок в своей жизни. Обмануть этих простодушных людей, разыгрывать перед ними спектакль было гораздо хуже, чем обмануть самого лорда Куэнби. Но тем не менее она в очередной раз решила не подводить императрицу.

Она прошла вдоль всего ряда, милостиво улыбаясь, грациозно протягивая руку старшим слугам, слегка кивая и даря улыбку младшим. Церемония вскоре закончилась. Прислуга разошлась по своим местам, а Гизела на секунду растерялась.

- Его милость еще не вернулся, мадам, - сообщил дворецкий.

- Тогда, я боюсь, нам придется ехать, - сказала Гизела, как ей самой показалось, тусклым и бесцветным голосом. - Передайте, пожалуйста, его милости, когда он вернется, что новости, поступившие из Вены, заставили меня немедленно отправиться в Истон Нестон.

- Слушаюсь, мадам.

Они подошли к входной двери. Ноги у Гизелы стали как свинцовые. Кареты ждали; в одной из них, в которой разместятся Фанни и Мария, лакеи устанавливали сундуки.

Неожиданно Гизела вздрогнула. По дороге навстречу им мчался лорд Куэнби, восседая на великолепном гнедом скакуне, который слегка взмок, как будто его долго и яростно гнали во весь опор.

Подъехав поближе, лорд Куэнби увидел кареты у дома. Он пришпорил коня и, как Гизела заметила, нахмурился.

- Чей это экипаж? - резко спросил лорд Куэнби.

Кучер на козлах ответил ему.

- Мадам уезжает, милорд.

Лорд Куэнби поравнялся с каретой, и теперь Гизела, наклонившись к окну, могла взглянуть ему в лицо.

- Мы должны ехать, - произнесла она немного неуверенно.

- Не сказав "до свидания"?

- Вас не было. А нам срочно нужно попасть в Истон Нестон.

Объяснение прозвучало довольно неубедительно, и она вдруг почувствовала себя как ребенок, застигнутый за шалостью.

- Не окажете ли вы мне любезность подарить несколько минут вашего времени, чтобы я мог проститься с вами подобающим образом? - спросил он.

Он смотрел прямо ей в глаза, и она согласилась не раздумывая.

- Нет, нет, - тихо возразила графиня, сидевшая рядом с ней. - Мы должны ехать немедленно.

Гизела уже не слушала ее.

- Я пройду в дом, чтобы попрощаться, - сказала она лорду Куэнби. - Это займет не более минуты.

Гизела не обратила внимания на испуганные протесты графини. Дверца кареты распахнулась, ступеньки были спущены, и она вышла без чьей-либо помощи, даже не дотронувшись до протянутой руки лакея. Лорд Куэнби к этому времени уже спешился и ждал ее на нижней ступеньке лестницы. Они вместе вошли в дом. Дворецкий поспешил распахнуть перед ними дверь в библиотеку. В камине пылал огонь. Аромат оранжерейных цветов смешивался с запахом сигар. В комнате было тепло и уютно, но Гизела не сводила глаз с человека, шагавшего рядом с ней. Он не проронил ни слова с того момента, как она покинула экипаж, и теперь, глядя на него, Гизела заметила на его лице не гнев, а боль. Его темные глаза смотрели тоже по-новому.

- Почему вы уезжаете? - отрывисто спросил он.

- Я получила известие из Вены, - почти машинально ответила Гизела. - Мне нужно срочно вернуться в Истон Нестон.

- Вы покидаете Англию?

- Не знаю. Я не могу принять решения, пока не посоветуюсь со своими друзьями.

С минуту стояло молчание, а потом он произнес почти с яростью:

- И вы думаете, я поверю в эту чепуху?

- Это правда, - сказала Гизела.

- Не лгите, - продолжал лорд. - Вы прекрасно знаете, - не хуже меня, что причина отъезда вовсе не в этом. Вы уезжаете из-за того, что произошло вчера вечером. Я признаю, что был не в себе; я признаю, что потерял рассудок. Но вы любому ударите в голову. Неужели вы не можете понять? И разве вы не женщина, чтобы простить?

- Дело совсем не в том, - уверила Гизела. - Пожалуйста, не нужно думать, что я разозлилась или оскорблена. Это не так. На рассвете приехал грум с письмом. Спросите любого, если хотите. Причина моего отъезда в письме, которое он привез. Я должна ехать.

- Позвольте мне взглянуть на письмо.

- Я.., я не могу этого сделать, - пробормотала Гизела. - Оно сожжено.

Лорд Куэнби усмехнулся, но ему явно не было смешно.

- Итак, оно сожжено, - повторил он. - Но почему?

Потому, что в нем ничего не говорилось о необходимости срочного отъезда.

- Нет, говорилось, - запротестовала Гизела.

- Я не верю, - коротко сказал лорд Куэнби. Он прошелся по комнате. - Вы оказываете на меня какое-то воздействие. Мне казалось, я невосприимчив к женским чарам. Я думал, ни одна из женщин не в состоянии взволновать или околдовать меня. Я даже отказался от мысли о женитьбе, потому что рано или поздно любая женщина становилась мне неинтересной, теряла для меня привлекательность. Я всегда мысленно сравнивал ее с моим идеалом. Неизменно не в ее пользу. Вы знаете, кто был для меня идеалом?

Гизела промолчала, и он ответил сам:

- Им были вы. Тот портрет, который я видел в Вене. То, что рассказывал о вас Имре в своих письмах ко мне много лет тому назад. Вы можете не верить мне. Я и не жду, что поверите, но это так. Имре сочинял свои письма как поэт, и как поэт он нарисовал в моем воображении картину, которую я бережно храню. Ни одна женщина не может сравниться с богиней, которая царит в моем сердце. А потом, когда я увидел вас, я понял, что со мной происходило, хотя я сам не понимал этого. Я полюбил, и чувство это жило во мне больше десяти лет. Разве этим нельзя объяснить, почему от прикосновения к вам я потерял рассудок?

- Наверное, можно, - сказала Гизела. - Но я все равно обязана ехать.

- Нет, не обязаны, - возразил он. - Ваш визит должен был продлиться до завтра. У нас есть еще один день. У нас есть еще один вечер. Я позволил вам убежать от меня прошлой ночью потому, что слишком люблю вас и не могу принудить вас к чему-то, не могу навязывать вам свое общество. Но когда вы покинули меня, я понял, как глупо поступил. Каждая секунда, каждое мгновение, что мы могли быть вместе, бесценны. Каждая минута нашей разлуки доставляет адские муки. Я говорю о себе, конечно. Отмените отъезд. Сегодняшний день принадлежит нам, а завтра, кто знает, может вообще не настанет.

Его мольбы дошли до самого сердца Гизелы. Она ощутила свою слабость и беспомощность. Ей хотелось поступить так, как он просит, ей хотелось отдаться его объятиям, сказать ему, что все неважно, ничто не имеет значения, кроме его просьбы остаться, кроме его желания быть рядом с ней. Но в то же время какая-то часть ее самой осталась верна обещанию, данному императрице. Чувство преданности не пересиливало ее любви, но была задета ее честь, и Гизела понимала, что не может не принести жертву, которая от нее требовалась.

- Я вынуждена уехать, - снова повторила она с несчастным видом.

- Но почему? Почему? - настаивал он. - Вы все еще боитесь меня? А если я обещаю, что не дотронусь до вас? Это будет трудно, почти невозможно, но я обещаю. Я не дотронусь до вас, буду только говорить с вами. Даже могу не говорить, если вы мне велите. Буду счастлив уже только тем, что смогу смотреть на вас. Я сделаю все, что угодно, только останьтесь.

- Не могу, не могу. Пожалуйста, не просите меня об этом, - взмолилась Гизела, закрыв глаза, чтобы не видеть его лица.

- А что если я вас не отпущу? - спросил он. Это был вызов, вопрос человека, который всегда поступает по-своему, который привык сам все решать в своей жизни.

Гизела вздохнула. Ей хотелось, сказать, что в таком случае ей ничего не остается делать, как молча согласиться. Но, прежде чем Гизела смогла произнести какой-то ответ, она оказалась в его объятиях. Его руки все крепче и крепче сжимали ее, губы настойчиво искали поцелуя, а она почувствовала, как слабеет и дрожит от его прикосновения. Но тут же, с невероятным усилием, она вытянула руки и отстранилась.

- Нет! - произнесла она. - Это бесполезно. Я должна сейчас уехать.

Она смотрела ему в лицо и видела, как меняется его выражение. Исчезли нежность и любовь, погас огонь в глазах, на лице появилась маска незнакомца. Неожиданно перед ней возникло лицо того человека, которого она впервые встретила в шорной лавке Тайлера - холодного, гордого, высокомерного. Человека, который был готов отстранить со своего пути любого, кто бы ему ни встретился.

- Итак, вы приняли окончательное решение, - сказал он, и голос его был холодным, натянутым, совершенно лишенным тех теплых нот, которые звучали в нем, когда он молил ее остаться.

- Пожалуйста, поймите меня.

Гизела не могла унять дрожь. Ей показалось, будто ворота в рай захлопнулись перед самым ее лицом, а снаружи было холодно и страшно.

- Я прекрасно вас понимаю, - сказал он, - Точно так вы увлекли Имре и, возможно, других бедняг, поддавшихся вашему влиянию. Для вас ничего не значит, что у ваших ног лежит чье-то разбитое, измученное сердце. Вы - не женщина, вы - императрица и королева. Разве имеет какое-то значение, что другие люди страдают?

- Это не правда! Не правда! - жалобно произнесла Гизела. - Мне не все равно, это имеет для меня значение, просто я не могу вам объяснить всего.

- Нет причин что-то объяснять, ваше величество, - надменно сказал лорд Куэнби. - Вы должны вернуться на свой трон.

Он небрежно дотронулся губами до ее руки, отвесил поклон, как ей показалось, полный иронии и цинизма, и, так как она все еще стояла на месте в нерешительности, резко добавил:

- Идите же! Чего вы ждете?

- Я не могу уйти вот так, - сказала Гизела. - Я хочу поблагодарить вас, я хочу...

- Поблагодарить меня! За что? Вы развлеклись и, наверное, неплохо, ваше величество. Теперь вы можете вернуться в высшее общество, в котором позволено предложить монарху жизнь и меч, но сердце - никогда.

Его слова хлестнули, словно кнут, но Гизела все равно не могла повернуться и уйти. Он стоял и смотрел на нее сверху вниз темными, как агат, глазами, и его губы кривились в циничной усмешке. Ей показалось, он сумел заглянуть к ней в самую душу и увидеть, какой слабой и беспомощной она была на самом деле.

- Ступайте! - повелительно произнес он. - Вы не должны заставлять ждать ваших покорных слуг.

Говоря это, он повернулся и пошел прямо к двери, распахнул ее почти театральным жестом и стал ждать, чтобы она вышла. Ей хотелось закричать во все горло, умоляя его выслушать ее, попытаться что-то объяснить, убедить его, что она молчит вовсе не от растерянности. Но ей нечего было сказать. И поэтому, наклонив голову, не смея взглянуть ему в лицо, она прошла мимо него и вступила в холл. Там ее ждал дворецкий, чтобы еще раз проводить по лестнице к карете. Лакей открыл дверцу и помог сесть в экипаж. Гизела оглянулась. Лорд Куэнби вышел на верхнюю ступеньку. Он иронично поклонился, когда карета тронулась, и они уехали.

- Вы поступили вопреки всем принятым традициям, - выговаривала ей фрейлина Фестетич. - Императрица никогда бы так не сделала. Если вы хотели вернуться в дом, вам следовало попросить меня сопровождать вас.

Гизела промолчала. В ней словно что-то умерло. Все вокруг не имело больше никакого значения, перестало ее волновать. Она с отчаянием думала, что теперь всегда будет вспоминать его таким - с уродливым изломом губ, с потемневшими от гнева глазами, отвешивающего циничный поклон вслед отъезжающей карете. Она сжала пальцы, скрытые муфтой, с такой силой, что они почти впились в ладонь. Она не должна позволить графине заметить, что переживает, не должна дать волю слезам, уже подступившим к глазам. Гизела на секунду представила, что произойдет, если она попытается повернуть карету назад под предлогом забытой вещи, если снова подъедет к замку и скажет лорду Куэнби, что передумала и останется до завтрашнего дня.

Это даст им еще один день, проведенный вместе, еще один вечер, когда они будут обедать наедине, еще одно мгновение, когда он обнимет ее и она ощутит на своих губах его поцелуй. Но потом она поняла, что ничто уже не поможет, что наступит завтра и все повторится сначала. У этой истории никогда не может быть счастливого конца. Она закончилась так, как и должна была закончиться, - он возненавидел ее, а она уезжает в неизвестность.

За окном кареты мелькнула сторожка у ворот, и тогда она осознала, что сейчас потеряла самое дорогое в жизни. Она никогда уже не сможет полюбить, никогда не сможет выйти замуж за другого. Карета свернула на главную дорогу. Гизела обернулась, чтобы бросить последний взгляд на замок. Он возвышался удивительно красивым, ясным силуэтом на фоне неяркого неба. Гизела смотрела на него с минуту, и ее глаза заволокло слезами.

- Прощай, моя любовь, моя дорогая, дорогая любовь, - прошептало ее сердце.

Глава 10

В Истон Нестон они добрались только под вечер. Было холодно, графиня Фестетич горько жаловалась, особенно в конце путешествия. Она была не очень приятной спутницей: когда она не стонала, она чихала, а когда не чихала, то кашляла.

- Ужасный климат, - всю дорогу повторяла она без устали, как будто Гизела была виновата в том, что ветер, казалось, проникал сквозь закрытые окна кареты и что капли дождя то и дело ударяли о стекло.

Если бы Гизела не опасалась и не нервничала по поводу того, что ждет их в Истон Нестоне, она бы обрадовалась, когда путешествие подошло к концу. Но когда они повернули на главную аллею и она увидела впереди дом приглушенных тонов, прекрасный в своей простоте, ее внезапно обуял ужас. Только теперь она решилась задать вопрос, целый день готовый сорваться с дрожащих губ.

- Как вы думаете, почему ее величество приказала нам вернуться? - спросила она графиню Фестетич.

Графиня пожала плечами и вновь зашлась кашлем. Когда она смогла заговорить, ответила:

- Скоро мы обо всем узнаем. Поступки ее величества всегда имеют под собой хорошее основание.

Это было слабым утешением, и Гизела потемневшим взором следила, как они все ближе и ближе подъезжают к дому, пока, наконец, лошади не замерли возле парадного входа. Навстречу поспешили лакеи и помогли им выйти из кареты. Через минуту обе женщины стояли в освещенном холле.

В первый раз с того времени, как они уехали из Истон Нестона, Гизела не решилась взять лидерство на себя, идти впереди графини, шествуя с важностью и достоинством, какие диктовала ей сама роль императрицы. Теперь она держалась позади, неуверенная, испуганная, надеясь найти поддержку у графини.

- Ее величество в своем будуаре, - тихо сообщил мажордом.

- Передайте ее величеству, что мы прибыли, - велела графиня.

- Ее величество приказали проводить наверх обеих дам, как только я передам им это распоряжение.

Графиня бросила на Гизелу взгляд, словно молча велела следовать за собой, и начала подниматься наверх, чихая и кашляя на каждой ступеньке. На лестничной площадке их встретила экономка в шуршащем черном шелке. Графиня заговорила с ней еле слышно. Экономка подвела их к закрытой двери и осторожно постучала. Дверь тут же открыла горничная. Они подождали еще не много, пока доложили об их приезде, потом дверь вновь распахнулась и в коридор вышла горничная, чтобы проводить их внутрь - сначала графиню Фестетич, потом Гизелу.

Императрица лежала на кушетке, подвинутой к камину. На ней был халат из белоснежного бархата, отделанный шиншилловым мехом, волосы, зачесанные со лба, рассыпались в сияющем, блестящем беспорядке по атласным подушечкам, на которых покоилась ее маленькая головка, на ногах у нее лежала меховая накидка. Когда они вошли, императрица отложила книгу, которую читала, и протянула руку графине, присевшей в глубоком реверансе. Гизела последовала ее примеру. Когда она поднялась, то увидела, что императрица смотрит на нее сурово, слегка нахмурив брови.

- Вы задержались, - сказала она. - Я давно жду вас. Специально пораньше вернулась с охоты, так как думала, вы прибудете к двум часам.

- Прошу прощения, мадам, но мы получили ваше письмо с опозданием. Потом нужно было собрать вещи, да и погода была такой плохой, что, по-моему, повлияла даже на лошадей - они ехали медленно.

- Я велела груму отдать письмо, как только в доме кто-нибудь проснется, сказала императрица.

- Да, мадам. Он так и сделал, но слуги в замке не поняли, что это срочное послание, и ждали, пока Мария не спустилась вниз за завтраком, только тогда они сообщили ей, что приехал посыльный.

- Понятно. Ну, теперь все равно. Вы уже здесь, - сказала императрица. Как прошел визит?

Графиня не смогла сразу ответить из-за приступа кашля. Когда она вновь обрела способность говорить, то пробормотала:

- Прошу прощения, мадам. У меня, наверное, инфлюэнца.

- Я вижу, - ответила императрица. - И у меня нет ни малейшего желания подхватить ее от вас. Ступайте к себе в комнату, графиня. Ложитесь в постель, а мы пошлем за доктором. Вы явно нездоровы.

- Да, я действительно неважно себя чувствую, мадам, - подтвердила графиня и принялась снова кашлять.

- Ступайте! Ступайте! - властно приказала императрица, - Гизела может ответить на все мои вопросы.

Графиня сделала реверанс и вышла из комнаты. Когда за ней закрылась дверь, императрица обратилась к Гизеле. Голос ее звучал сурово:

- Итак, Гизела, я жду.

- Вы.., хотите услышать о визите, мадам?

- Я уже сказала это.

Гизела замялась на мгновение, а затем, заикаясь от волнения, заговорила:

- Все было.., не так.., как вы.., предполагали, мадам. Лорд... Лорд Куэнби.., вовсе не старик.

- Я уже знаю об этом, - сказала императрица. - Но раз так вышло, почему вы тут же не вернулись обратно?

- Я не знала, что делать, - сказала Гизела.

- Разве графиня не подумала, что это для вас самый лучший выход?

- Графине нездоровилось, мадам. Она удалилась к себе в комнату, как только мы приехали. И не только из-за простуды, которая, как вы сами убедились, очень сильно донимает ее, у нее была, кроме того, лихорадка.

- Так значит, ты и лорд Куэнби остались вдвоем, - заключила императрица.

Ее слова прозвучали как обвинение, и Гизела только и смогла, что пробормотать с несчастным видом:

- Да.

- Какая нелепая путаница! - воскликнула императрица. - Конечно, я никакого понятия не имела и даже не подозревала ни в малейшей степени, что может случиться такое. Было бы несправедливо укорять тебя. Твоей вины, дитя, здесь нет. Это я поступила опрометчиво. Мне ни за что не следовало соглашаться на такой сумасшедший план. Но он показался мне довольно простым и безобидным. Так что же случилось?

- Когда мы прибыли, - принялась рассказывать Гизела, - мы обнаружили, что лорд Куэнби, как я уже говорила, молод. Его отец скончался перед самым Рождеством. Когда он узнал, что предстоит визит вашего величества, он решил ничего не менять и все оставить точно так, как было задумано.

- Неслыханная дерзость с его стороны! - воскликнула императрица. - Как он смел не поставить меня в известность, что унаследовал титул и что именно он, а не его отец, будет меня принимать? Он объяснил, почему так поступил?

- Да, мадам.

- И какова причина?

Гизела запнулась, но потом, решив, что ей ничего не остается, как сказать правду, пролепетала:

- У лорда Куэнби.., был большой друг... Его звали... граф Имре Ханяди.

Внезапно наступила тишина - такая многозначительная, что Гизела, не смея поднять глаз на императрицу, уставилась в пол. Наконец, спустя какое-то время, императрица проговорила совершенно изменившимся голосом:

- Имре! Он знал Имре?

- Да, мадам.

- Так что он сказал об Имре?

- Он хотел знать, где сейчас граф, что с ним произошло.

Снова нависла долгая тишина.

- Имре умер, - в конце концов шепотом произнесла императрица.

Гизела промолчала. Через минуту императрица, как будто позабыв, что рядом кто-то есть, сказала:

- Умер! По крайней мере, я молюсь об этом.

Она взглянула на Гизелу потемневшими от боли глазами.

- Он не может быть жив после стольких лет, и все же иногда ко мне приходит надежда, что бог услышит мои молитвы...

- Нет никакой надежды, мадам? - спросила Гизела, тронутая до глубины души страданием на прекрасном лице.

Императрица глубоко вздохнула и чуть не расплакалась.

- Нет, глупо с моей стороны даже думать об этом.

Он мертв.., должен быть мертв.., если бы мне только удостовериться...

- А вы не можете разузнать? - спросила Гизела.

- У кого? - Императрица откинула голову. - Кто станет говорить со мной о человеке, который любил меня и которого увезли, заточили в тюрьму и, возможно, пытали из-за этой любви?

- Я не могу понять, - прошептала Гизела.

- И не пытайся, моя маленькая Гизела, - сказала императрица. - Ты слишком молода, слишком наивна, чтобы понять такое. Только когда ты полюбишь сама, ты поймешь, что не дает мне спать по ночам и разрывает мне сердце надвое.

Голос ее дрогнул, но, взяв себя в руки с огромным усилием, она заговорила спокойно:

- Лорд Куэнби заговорил об этом в первый же вечер?

- Да, мадам.

- Почему ты тогда не вернулась на следующий день? Почему ты не приказала немедленно собирать вещи? Он наверняка что-то заподозрил; он должен был догадаться, потому что ты ничего не знала ни об Имре, ни о ком-либо другом. Одно дело попытаться обмануть старика, ослепшего и глухого, который только и хочет, что говорить о прошлом, и совсем другое стараться провести его сына. О, Господи! Что мне теперь делать?

Гизела набрала в легкие воздуха.

- Я могу уверить вас, ваше величество, что лорд Куэнби ни на секунду не подверг сомнению мой титул.

- Он не догадался?

Императрица смотрела на Гизелу широко распахнутыми глазами. Гизела покачала головой.

- Нет, мадам. Он был совершенно убежден, что я - это вы. Я уверена.

- В таком случае, возможно, не так все страшно для меня, - сказала императрица. - Я была в полном смятении со вчерашнего вечера, когда за обеденным столом кто-то из гостей упомянул лорда Куэнби и заметил при этом, что он очень молод и красив. Еще говорили о том положении, которое ему скорее всего предложат занять при дворе. Можешь себе представить, что я чувствовала.

- Мне очень жаль, мадам, - сказала Гизела, - но я заверяю вас, лорд Куэнби ни о чем не догадался.

- Если все-таки ты ошибаешься, - произнесла императрица, - то даже трудно вообразить, какой вред он может причинить мне. Английская королева никогда не питала ко мне особого расположения. Она может посчитать, что я оскорбила одного из ее приближенных. И зачем только я позволила принцу Рудольфу и капитану Миддлтону уговорить себя и согласилась на этот невообразимо глупый маскарад! Мне, конечно, не хотелось терять три дня охоты. Но в то же время, такая выходка недостойна меня.

- Уверяю вас, мадам, никто не пострадает, - заверила ее Гизела.

Ей хотелось добавить: кроме нее самой и ее сердца.

Нo она знала, что именно это следует держать в секрете от императрицы. В то же самое время она не могла допустить, чтобы страдала и понапрасну беспокоилась эта прелестная женщина. Как было трудно уговорить, ее поверить, что не стоит беспокоиться ни о каких последствиях и при этом многое утаить. Как могла она признаться, что они с лордом Куэнби расстались врагами и что, она была убеждена, он никогда не захочет увидеть ее снова?

- Раз так, то ты меня успокоила, - тем временем говорила императрица. - А вдруг все-таки он захочет продолжить знакомство? Он не собирался приехать сюда?

- Нет, мадам.

Императрица пристально посмотрела на нее.

- Жаль, мне не узнать, что именно там произошло, - сказала она с легкой улыбкой. - Мне почему-то кажется, что если бы мне выпало провести день и два вечера наедине с приятным молодым человеком, то разговор мог получиться весьма интересным. О чем же вы говорили, маленькая Гизела?

- О лошадях, о многом другом, - ответила Гизела. - У лорда Куэнби великолепные конюшни, мадам.

Императрица вздохнула.

- Ты не слишком словоохотлива. Что он тебе говорил? Он заметил, что ты красива? Попытался ухаживать за тобой?

Гизела почувствовала, как кровь хлынула к ее щекам.

- Я ведь выступала от вашего имени, мадам, поэтому, естественно, он решил, что я красива, - пролепетала она.

- И он сказал тебе об этом? - продолжала допытываться императрица.

- Да.

Из Гизелы приходилось вытягивать каждое слово.

Императрица улыбнулась.

- А что произошло потом? Графиня Фестетич не покидала свою комнату, болела. В доме никого больше не было?

- Никого, - еле выговорила Гизела.

Императрица нахмурилась.

- Странно, очень странно. Наверное, он решил, что, раз он в глубоком трауре по отцу, множество гостей будет неуместно. В то же время у него должны были быть причины пригласить меня одну. Не понимаю. Он дал какие-нибудь объяснения?

- Только то, что хотел поговорить с вами, - сказала Гизела.

Императрица вздохнула.

- Как неразумно я поступила, что послала тебя вместо себя. Мне казалось, что это все равно... Впрочем, не стоит говорить! Дело сделано! Бесполезно теперь жалеть о чем-то. Хотя в своей жизни я довольно часто жалею о , многом. Остается надеяться, что эта история не дойдет до ушей императора. В противном случае он будет шокирован и уязвлен.

- Не думаю, что лорд Куэнби станет вести переписку с императором, сказала Гизела.

- Надеюсь, ты права, - ответила императрица. - Давай вместе уповать на то, что он позабудет обо мне и не станет рассказывать о моем посещении своим знакомым. А теперь мне только остается попросить тебя, дитя мое, тоже позабыть об этом. Ты обещаешь мне стереть из памяти любые мысли о том, что произошло с тобой за последние два дня?

- Постараюсь, - сказала Гизела. Она взяла протянутую руку императрицы и опустилась на колени рядом с кушеткой. - Я была счастлива служить вам, мадам, - произнесла она. - Для меня это была большая честь. Случилось то, о чем я не смела и мечтать.

- Уверена, что ты справилась со своей ролью превосходно, - мягко проговорила императрица. - И поэтому у меня есть для тебя небольшой подарок.

Она взяла со столика, стоявшего неподалеку, маленькую коробочку, обтянутую кожей. Гизела приняла ее из рук в руки, так и не поднявшись с колен. Внутри футляра, в бархатном гнездышке, лежала восьмиугольная звезда, точно такой формы, как те, что императрица одолжила Гизеле на время поездки, но только выполненная в виде броши.

- О, благодарю вас, мадам! - воскликнула Гизела. - Очень красивая вещь!

- Надеюсь, она будет иногда тебе напоминать обо мне, - сказала императрица.

- Я никогда не смогу забыть вас, мадам, - ответила Гизела.

Императрица наклонилась вперед и коснулась ее щеки.

- Ты просто прелесть, - сказала она. - Когда я вернусь в Австрию, я обязательно навещу твоего дедушку и расскажу ему все о тебе, а потом я попрошу его пригласить тебя в гости, чтобы ты могла познакомиться со своими дядями и тетями, и многочисленными кузенами. Уверена, мне он не откажет и с радостью примет тебя в своем доме.

- Это было бы чудесно, мадам. А вы уверены, что они захотят меня видеть?

- Ну, конечно, захотят, - ответила императрица. - А еще я хочу, чтобы ты встретилась с герцогом Максимилианом - моим отцом и твоим тоже, маленькая Гизела. Он стареет, но все такой же красивый, все такой же веселый и беззаботный, как и раньше. Где бы он ни был, его везде с радостью принимают; но особенно счастлив он, когда бывает в своих любимых баварских горах повсюду разъезжает на маленьком пони или поет песни под цитру. Я расскажу ему о тебе и уверена, он захочет повидаться с тобой.

- Прошу вас, мадам, только не забудьте, - взмолилась Гизела.

- Не забуду, - сказала императрица. - Обещаю тебе. Но я останусь здесь еще несколько недель, а потом поеду в Вену. Пройдет какое-то время, прежде чем я смогу попасть в свой дом в Поссенхофене, так что не жди приглашения слишком быстро.

Она улыбнулась и вновь дотронулась до щеки Гизелы.

- А теперь, дитя, ты должна простить меня, если я попрошу тебя отправиться домой. Сегодня к обеду соберется несколько новых гостей, и будет неразумно, если они увидят тебя. А вдруг кто-нибудь из них потом случайно проговорится при лорде Куэнби, что в Истон Нестоне была девушка, чрезвычайно похожая на хозяйку?

- Вы хотите, чтобы я уехала прямо сейчас? - упавшим голосом спросила Гизела.

- Это было бы разумно, - подтвердила императрица, - Моя горничная поможет тебе переодеться, а о карете я уже распорядилась, она будет ждать тебя, Императрица позвонила в золотой колокольчик, стоявший рядом с ней. Тут же раскрылась дверь, и в комнату вошла горничная.

- Помогите мисс Мазгрейв переодеться, - велела императрица. - И проследите, чтобы она обязательно поела перед дорогой. А теперь, Гизела, до свидания!

Она протянула руку, которую Гизела поцеловала, прежде чем встать с колен. А потом, совсем как ребенок, который не может справиться со своими страхами, Гизела воскликнула:

- Неужели я вас больше не увижу, мадам?

- Разумеется, увидишь, - успокоила ее императрица. - У меня есть свои планы относительно тебя, которым ты наверняка обрадуешься. Ну а пока мы с тобой предприняли очень рискованный шаг, и нам сейчас следует быть осторожными. Ты понимаешь меня?

- Да, конечно, - согласилась Гизела.

- Тогда, ауфвидерзеен, дитя. - Императрица наклонилась и поцеловала Гизелу в щеку. - Доверься мне, - прошептала она.

Гизела присела в глубоком реверансе и последовала из комнаты за горничной. Пройдя немного по коридору, они вошли в комнату, в которой явно никто не жил. Кровать закрывали серые от пыли простыни, и хотя в камине развели огонь, в комнате веяло холодом запущенности и пустоты. На стуле была аккуратно сложена одежда, в которой она приехала в ,Истон Нестон в пятницу. Гизела с отвращением взглянула на нее. Неужели это ветхое тряпье в самом деле ее одежда? Как она могла носить такое бесформенное и убогое платье?

Она в последний раз взглянула на себя в зеркало туалетного столика; мягкий бархат подчеркивал белизну кожи; шляпка с перьями кокетливо сидела на блестящих благодаря заботам Фанни волосах, уложенных в сложную прическу; плотно облегающий жакет на пуговицах подчеркивал все линии и изгибы фигуры; талия казалась совсем миниатюрной над широкой юбкой с мягкими складками. Она на секунду закрыла глаза, а потом снова открыла, чтобы бросить на свое отражение последний взгляд.

Начала раздеваться она почти машинально, сняла дорогое платье сложного фасона, шелковые нижние юбки и белье из тончайшего батиста, отделанное натуральными кружевами и с вышитой императорской короной. Горничная помогла ей одеться, забрала бархатный наряд и унесла его из комнаты, а Гизела тем временем присела возле туалетного столика, чтобы надеть свою шляпку.

"Если бы мне разрешили оставить себе одно платье", - подумала она вдруг, но тут же призналась, что это было бы бесполезно. Когда бы она смогла надеть такой прекрасный наряд? Совершенно ясно, что мачеха не позволила бы ей показаться в нем.

Гизела заметила, что забыла снять серьги из аметистов и бриллиантов. Она положила их на туалетный сто-, лик, и они засверкали при свете свечей, как бы подмигивая ей, вызывая в памяти звезды в волосах, которые сияли и переливались всеми цветами, пока лорд Куэнби не вынул их из прически.

Она поспешно отбросила эти воспоминания. Было просто безумием думать о случившемся, вспоминать те минуты в Серебряном Будуаре. Все ушло в прошлое, позабыто, стерто из памяти его гневными словами, которые он произнес, когда она настаивала На своем отъезде. Она чуть не расплакалась, вспомнив, как жестоко он говорил с ней, презрительно усмехаясь, и сколько ненависти было в его глазах. И тут же подумала, что внизу ее ждет карета, чтобы отвезти домой. В комнату вернулась горничная.

- Я положила серьги на столик, - сказала Гизела изменившимся голосом и поднялась, чтобы уйти.

- Спасибо, мисс, - машинально ответила девушка. Она взяла их со столика, когда Гизела направилась к двери. - Простите, мисс, вы, случайно, не забыли вот это? - спросила горничная, указывая на маленький кожаный футляр, который Гизела отложила на комод.

- Да, да, конечно, - поспешно произнесла Гизела. Она взяла в руки коробочку и открыла ее, чтобы удостовериться, что звезда на месте. "Ты зажгла звезды в моем сердце", - услышала она вновь его низкий голос со страстными интонациями, увидела разгоревшийся огонь в его глазах. Гизела захлопнула футляр со щелчком. Никогда она не сможет надеть эту звезду, которая вызывает слишком много горестных воспоминаний. Надеть ее было бы мучением, все равно что колоть себя всеми крошечными остриями броши.

Она поблагодарила горничную и, подойдя к двери, услышала:

- Мне велели проводить вас по черной лестнице, мисс. В холле могут быть гости. Карета ждет у садовой калитки.

Гизела не удержалась от улыбки, как бы насмехаясь над собой. Еще совсем недавно она была императрицей: первой проходила во все двери, перед ней расстилали красные ковры, на каждом шагу ей прислуживали лакеи, кто бы с ней ни заговаривал, в голосе у каждого слышалось почтение, почти обожание, если не считать единственного исключения. А теперь она снова просто Гизела Мазгрейв бедная, плохо одетая, ничего из себя не представляющая, никому не интересная, и поэтому ее можно поспешно выпроводить через черный ход, потихоньку избавиться от нее, чтобы никто не видел.

Гизела последовала за горничной по коридору и вниз по боковой лестнице. У калитки ее ждал, чтобы выпустить, только один лакей. Гизеле показалось, что он презрительно окинул ее взглядом, как бы негодуя по поводу того, что ему велено прислуживать такой ничтожной особе. Карета, ожидавшая ее, оказалась простой двухместной повозкой, запряженной парой лошадей, без серебряных украшений и элегантных побрякушек, которые были на лошадях императорской кареты. Гизела забралась в повозку, на колени ей набросили накидку. Почти совсем стемнело; свет в окнах Истон Нестона мерцал тепло и дружелюбно, словно приглашая войти. Но она уезжала прочь, уезжала от приключения, которое никогда с ней не повторится.

Гизела постаралась отбросить печальные мысли. Как часто она повторяла себе, что должна быть благодарна за любое событие, нарушившее монотонность ее жизни, за все, что как-то может изменить ее удел, пусть хоть на несколько часов, чтобы она забыла свои несчастья, жестокую мачеху и утомительную работу, которая доставалась только ей одной, потому что никто в доме за нее не брался.

Ее желание исполнилось: теперь, уговаривала она себя, не стоит жаловаться на то, что чудо осталось в прошлом. Но она никак не предполагала, что подобное событие может отозваться такой болью в сердце, сделать ее такой несчастной.

А если представить себе, что она поддалась бы его уговорам и осталась в замке? Если представить, что она на миг ослушалась императрицу? Нет! Нет! Она даже думать об этом не должна!

Поездка в Грейндж не заняла много времени. Дом был погружен в темноту, и хотя кучер спустился с козел, чтобы позвонить в колокольчик, никто не вышел открыть дверь. Гизела постучала в окошко коляски, и кучер помог ей спуститься на землю.

- Они не ждут меня сегодня, - как бы извиняясь, объяснила она. - Я сама войду в дом.

- Очень хорошо, мисс. Отнести ваш сундук в прихожую?

- Да, пожалуйста.

Он спустил сундук с коляски и отнес в первую холодную прихожую. Лампа не горела. Гизела поблагодарила его. Она знала, что он ожидает чаевые, но ей нечего было дать ему, ее кошелек был пуст, если не считать нескольких медяков, и она не решилась предложить их ему из боязни оскорбить человека.

- Доброй ночи, мисс!

Разочарованный кучер залез обратно на козлы, а Гизела закрыла за ним дверь. Теперь она осталась в кромешной тьме и должна была на ощупь искать дверь во вторую прихожую. Огонь в камине горел, но свечи забыли зажечь, хотя в гостиной она заметила свет.

Гизела пересекла прихожую, намереваясь потихоньку проскользнуть наверх, так чтобы не услышала мачеха, когда на лестничной площадке появилась Элси.

- О, мисс Гизела, вы вернулись! - воскликнула она. - Я молила Бога" чтобы вы поскорей приехали домой.

Она была явно чем-то взволнована, и Гизела с беспокойством взглянула на нее.

- Что случилось, Элси? - спросила она. Вместо ответа Элси скатилась с лестницы в мгновение ока.

- О, мисс Гизела! Я думала связаться с вами, но хозяйка и слышать об этом не хотела. Я предложила, чтобы мы послали кого-нибудь за вами. Она сказала нет. Вы, мол, и так успеете вернуться.

- Но зачем я тебе понадобилась? Что произошло? - Гизела ничего не понимала.

- Хозяин!

Гизела замерла, окаменев.

- Он разбился?

Элси кивнула, и слезы, накопившиеся в ее глазах, полились ручьем.

- Да, мисс. Я знала, что вам будет не все равно.

Бедный хозяин! Как это жестоко, несправедливо!

- Это случилось на охоте? - спросила Гизела.

- Да, мисс. Его принесли вчера утром, как раз незадолго до ленча.

Было трудно разобрать, о чем сквозь рыдания говорила Элси. Но Гизела не проронила ни слезинки, только кровь отхлынула от лица. Потом чужим голосом, с трудом произнося слова, она спросила:

- Он.., умер?

- Да, мисс. Он сломал себе шею, - всхлипнула Элси.

Глава 11

Гизела молча прошла мимо Элси и поднялась на второй этаж. На мгновение ей показалось, что потрясение от услышанного лишило ее способности что-либо чувствовать; она двигалась как во сне, механически переставляя ноги, пока не дошла до отцовской спальни. Немного постояла, держась за дверную ручку. Заходить в комнату не хотелось. А что, если его изуродовало? А что, если за закрытой дверью ее ждало нечто ужасное? Но она тут же отбросила эти мысли, как ребячество, и, сделав глубокий вздох, открыла дверь и вошла в комнату. Шторы были опущены, горели свечи в серебряных подсвечниках. По обе стороны кровати зажгли по одной свече.

Странно, но ее волнение улеглось и совсем исчезло, потому что в комнате царил покой, нежданный, непривычный покой, в котором она узнала безмятежное спокойствие смерти. Гизела подошла поближе к кровати. На секунду ей показалось, что Элси, должно быть, ошиблась, и отец всего-навсего спит. Но потом она увидела, что его руки сложены на груди.

Гизела все стояла и смотрела на него. Его губы чуть тронула улыбка, и он выглядел помолодевшим и гораздо более живым, чем при жизни. Тут вдруг она поняла, как все произошло. Он умер так, как мечтает умереть любой охотник, когда брал препятствие, чувствуя, как взмывает в воздух его конь, готовясь опуститься на землю, а потом - ничего, кроме пустоты. Не было ни боли, ни страданий, ни сожалений, ни тревог, только неожиданное падение и затишье смерть.

Все произошло так, как он сам бы пожелал, подумала Гизела и всем сердцем захотела оказаться на его месте.

Ради чего ей жить? Что теперь ей осталось? Только пустота одиночества и сознание того, что сердце больше не принадлежит ей самой и что она никогда вновь не увидит человека, которому отдала его.

- О, папа! - прошептала она. - Лучше бы это была я.

Но потом она поняла, что не должна завидовать его вновь обретенному покою. Он Выглядел счастливым, почти совсем как в те дни, когда дом наполнял смех и они жили дружной семьей. Гизела присела возле кровати. Те уроки, которые давала ей мать, когда Гизела только научилась говорить, вернулись к ней, наполнившись новым содержанием, новым смыслом. "Когда люди умирают, они соединяются на небесах с теми, кого любят". Она слышала, как мама произносит эти слова своим мягким голосом, с милым акцентом, превращавшим каждое слово в музыкальную ноту.

Сейчас они вместе. Гизела была уверена в этом настолько, что глаза ее наполнились слезами, и не потому, что отец умер, а потому, что они оба покинули ее здесь. Если бы только она могла быть с ними, если бы только ее не оставили одну сражаться в холодном, жестоком, безжалостном мире, в котором у нее не было даже друга, способного прийти на помощь.

Гизела склонила голову и попыталась молиться за душу отца. Но ей самой казалось, что молитвы не нужны. Если он вновь обрел свою первую жену, то большего рая ему и не нужно. А если нет - то никакие молитвы не помогут спасти его из чистилища, в котором он должен принять муки.

Слезы медленно потекли по ее щекам - скупые, горькие слезы, не дающие облегчения, а только усиливающие страдания. Сейчас она очень пожалела, что после смерти матери так мало для него значила. А еще она пожалела о том, что узнала правду - он не ее отец. Он был к ней по-своему добр. Любил ее, когда она была маленькой, а мама еще была жива. И только позже между ними встала леди Харриет, точно так же, как она вставала на пути всего хорошего и приятного в жизни отца, кроме его любимых лошадей. На конюшне, по крайней мере, ему не бросали в лицо обидные упреки и не доводили до исступления вечными ссорами и перебранками, ставшими неотъемлемой частью его семейной жизни с леди Харриет.

"Теперь он спасен", - подумала Гизела, и сердце ее упало, потому что для нее спасения не было.

Она еще немного постояла на коленях у отцовской кровати и ушла к себе в комнату. Там было холодно и неприветливо, а после роскошных, изысканных апартаментов в Истон Нестоне и замке Хок она взглянула на убогую обстановку новыми глазами. На ее комнату никогда не тратилось ни гроша, хотя леди Харриет переделала внизу все помещения самым затейливым и вычурным образом. А в спальне Гизелы обои свешивались по углам, ковер весь вытерся, шторы выгорели настолько, что с трудом можно было разобрать их цвет и узор. Гизела считала, что такое пренебрежение было намеренным со стороны мачехи. Леди Харриет ненавидела ее. У Гизелы не было в этом сомнения.

С растущим чувством отчаяния девушка подумала, что ей теперь делать. В комнату вбежала Элси с угольным ведерком в руке.

- Извините меня, мисс, что я не разожгла у вас огонь, - сказала она. - Но я не знала, когда вы вернетесь. Хозяйка накинулась бы на меня за бесполезную трату угля, если бы застала за этим занятием.

- Ты совершенно права, что подождала, - успокоила ее Гизела.

- Вы очень бледны, мисс, - продолжала тараторить Элси. - Принести вам что-нибудь поесть? Гизела покачала головой.

- Ничего не хочу, - отказалась она. - Я подожду до обеда.

Она заметила странное выражение на лице Элси и тут же недоверчиво спросила:

- Посторонних не будет?

- Хозяйка принимает двух джентльменов, - сообщила Элси.

- Кто они? - поинтересовалась Гизела.

- Один из них тот, кто вчера привез бедного хозяина домой, а другой офицерик из казарм; он часто к нам заглядывает.

Гизела плотно сжала губы. Она прекрасно знала поклонника леди Харриет из соседних казарм. Это был развязный майор с большими претензиями, злоупотреблявший гостеприимством ее отца примерно весь последний месяц. Леди Харриет дала очень ясно понять, что она очарована им. Тот факт, что у него где-то осталась жена, совершенно очевидно не сдерживал ее ни в малейшей степени. Что касается второго гостя, то Элси поспешила просветить Гизелу:

- Джентльмена, который привез бедного хозяина домой, - сказала она, зовут мистер Уотсон. Он задержался, чтобы пропустить стаканчик, пока ждали доктора, и я слышала, как хозяйка пригласила его прийти сегодня и остаться на обед. Тогда мне показалось это немного странным.

Гизела ничего не сказала. Она знала Уотсона, молодого фермера с дурными манерами, который как-то раз на охоте попытался фамильярно завязать с ней знакомство, так что ей пришлось его резко осадить. Он посчитает, что сделал большой шаг вверх по социальной лестнице, раз его пригласили на обед в дом сквайра. Но леди Харриет никогда бы не осмелилась принимать его в доме, если бы был жив сам сквайр.

- Тогда я не спущусь победу, Элси, - решила Гизела. - Принеси мне сюда что-нибудь, если тебе удастся.

- Удастся. Не сомневайтесь, - твердо заявила Элси. В свое время леди Харриет строго-настрого приказала всем в доме не прислуживать Гизеле. Она сама должна была заправлять постель, прибирать в своей комнате; и если кто-нибудь из слуг осмеливался помочь девушке выполнить очередное нелегкое задание мачехи (а перечень таких заданий был бесконечным), то им говорилось, что, раз у них мало собственных дел, придется увеличить круг их обязанностей, ведь они явно не отрабатывают своего жалованья.

Только у Элси хватало храбрости и доброты нарушать это распоряжение. Когда она готовила себе чай, то не забывала отнести украдкой чашку и Гизеле. Когда обстоятельства позволяли Элси оторваться от собственных дел, она всегда помогала Гизеле и обычно спешила в ее комнату с какой-нибудь очередной новостью или сплетней о том, что происходит в округе. Так что, по правде говоря, Элси была единственным человеком, который жалел и по-доброму относился к девушке, никому не нужной в этом доме.

Сейчас, когда Элси разожгла огонь, Гизела уселась на ковер перед камином и протянула закоченевшие руки к пламени.

- У вас новая прическа, мисс, - внимательно рассматривая девушку, сказала Элси. - Очень вам к лицу, если мне позволено будет заметить.

- Тебе нравится? - спросила Гизела.

Она забыла о себе и только теперь поняла, что, когда переодевалась в Истон Нестоне в свое старое платье, не изменила прически, оставив все так, как сделали умелые пальцы Фанни Анжерер.

- Вы очень переменились, - сказала Элси. - Я едва узнала вас, когда увидела внизу. Вы должны всегда так причесываться.

- Наверное, я не смогу сама так уложить волосы, - призналась Гизела.

- О, это совсем нетрудно, - решила Элси, тщательно рассмотрев прическу. Думаю, сумею вам помочь, пока вы не привыкнете причесываться сами. Я вижу, как закреплены локоны. О, мисс, вы хорошо провели время?

Гизела не сразу ответила. Да и что она могла ответить? Она хорошо провела время? Трудно сказать. Она подумала о тех потрясениях, которые пережила; о страхе и волнениях, опасении подвести императрицу; о любви, проснувшейся в ее сердце и поглотившей ее без остатка; о непроходящей боли при мысли о том, что она потеряла и что уже никогда не сможет вновь пережить.

- Да, я хорошо провела время, - наконец проговорила она.

- Вы мне должны все рассказать, мисс, - сказала Элси. - А теперь мне пора идти. Скоро позвонит хозяйка, чтобы я пришла одевать ее. Я не скажу ей, что вы уже дома, если она не спросит.

- Да, не говори, - попросила Гизела. - Ничего не говори.

Она поняла, что совершенно не готова к встрече с мачехой. Девушка всегда боялась ее, но теперь, со смертью отца, рухнула ее последняя надежда на защиту. В ней всегда жило чувство, что каким бы слабым и безвольным от выпитого он ни был, она всегда могла прибегнуть к его помощи в самом крайнем случае. Гизеле казалось, что он обладает способностью как-то усмирять разбушевавшуюся леди Харриет, которая никогда не была столь жестока и безжалостна, как в его отсутствие. А теперь он умер и уже никогда не сможет защитить ее.

Гизела закрыла лицо руками. Спустя немного времени она услышала чьи-то шаги за дверью и вздрогнула, словно нервный, настороженный зверек, преследуемый охотником. Оказалось, ничего страшного. Просто лакей с садовником принесли ее сундук. Они поставили его посредине комнаты, расстегнули ремни на крышке и ушли, с шумом закрыв за собой дверь.

Гизела посмотрела на сундук и решила, что нужно разобрать вещи, но даже не пошевелилась. Удручала мысль, что придется развешивать в шкафу старые потертые платья, которые она возила с собой в Истон Нестон. Гизела знала, что они там не пригодятся ей, но тем не менее сделала вид, что собирает вещи, упаковав в сундук линялое платье, которое надевала дома по вечерам; старомодное бальное платье своей матери; штопаное-перештопаное белье, при виде которого Мария не смогла скрыть удивленного взгляда, помогая Гизеле надеть батистовое кружевное чудо, принадлежавшее императрице.

Гизела снова задала себе вопрос, почему императрица не оставила ей хоть одно платье из тех, что она носила в замке Хок. Но тут же горько улыбнулась: ее величеству никогда бы не пришла в голову подобная мысль. И хотя сама императрица не наденет больше те наряды, ей никогда не догадаться, что они были бы гораздо более полезным даром, нежели маленькая бриллиантовая звездочка.

И все же, подумала Гизела, каким бы непрактичным ни был этот подарок, он чрезвычайно дорог ее сердцу. Он явился символом того, что произошло с ней с тех пор, как она помогла упавшей на охоте женщине. Он символизировал то, что она поднялась высоко над своим положением ровно настолько, чтобы успеть заметить и восхититься великолепием звездного блеска и тут же, ослепнув от него, навсегда остаться в полной темноте.

Одно было ясно: мачеха не должна увидеть бриллиантовой броши. В противном случае она наверняка не позволит Гизеле оставить ее у себя. Поэтому, вынув футляр из сумочки, девушка спрятала его в самый дальний угол ящика туалетного столика. Пусть она никогда не сможет носить этот подарок, но ее утешала уже одна мысль, что он есть у нее и она никогда с ним не расстанется.

Гизела согрелась у огня, ее стало клонить в сон. Она и не подозревала, что так выбита из сил двумя бессонными ночами и бурными рыданиями. Девушка опустилась в кресло. Через несколько минут она склонила голову на согнутый локоть и уснула. Ей снилось, что кто-то держит ее в своих объятиях. Она чувствовала его сильные руки, его губы были совсем близко. Всем своим существом она потянулась навстречу им. Она жаждала поцелуя и восторга, который, она знала, наступит вслед за ним в ее душе.

А потом с шумом распахнулась дверь, и она, вздрогнув, проснулась. В первую секунду она не могла понять, где находится. Сон развеялся, и она почувствовала, что слегка ошеломлена возвратом к реальности. Затем она увидела, что в дверях стоит мачеха в немыслимо вычурном вечернем платье с черными перьями в волосах и черным веером в руке.

- Итак, ты вернулась!

Ее голос проскрипел на всю комнату и поднял Гизелу на ноги. Она ответила, немного заикаясь:

- Д-да, я вернулась.

- Как раз вовремя. Наверное, ты думаешь, что можешь превратить этот дом в гостиницу, приходить и уходить, когда тебе заблагорассудится. Наверное, ты думаешь, что я должна быть польщена Тем, что ты вообще снизошла вернуться после посещения такого избранного общества.

- Мне кажется.., я говорила вам.., что, возможно, вернусь завтра, пробормотала Гизела. - Так случилось.., что я приехала раньше.

- Так случилось! Наверное, мне следует быть благодарной за такое снисхождение, - с сарказмом заметила леди Харриет.

Она прошла в комнату, оглянулась и увидела нераспакованный сундук.

- Я слышала, что ты в доме уже несколько часов. Но ты весьма хорошо позаботилась о том, чтобы я не узнала о твоем возвращении. Боялась, что я найду тебе работу, наверное. И слишком разленилась, даже собственные вещи не распаковала. Что ж, по крайней мере, не придется беспокоиться о том, чтобы снова укладывать их.

- Что вы хотите этим сказать? - спросила Гизела. Леди Харриет оглядела ее с ног до головы с почти фанатической ненавистью на грубом отталкивающем лице.

- Ты уже знаешь, что твой отец мертв, - сказала она, как отрубила. Сломал себе шею на охоте, что, впрочем, никого не удивило. Он так много пил, что поразительно, почему это не случилось раньше.

Гизела поплотнее сжала губы, чтобы не произнести слова протеста, готовые сорваться у нее с языка. Она едва верила своим ушам, что кто-то, даже ее мачеха, может отзываться о мертвых такими словами. Девушка подумала, что леди Харриет рада освободиться от человека, к которому последние несколько лет питала неприязнь.

- Да, он мертв, - продолжала леди Харриет. - И мне поэтому не нужно больше терпеть твое нытье.

- Я.., не понимаю, - пролепетала Гизела, охваченная внезапным холодом, как будто чья-то ледяная рука сжала ей горло и лишила последнего глотка воздуха.

Леди Харриет сощурилась.

- Ты что, еще больше отупела? - спросила она". - Всегда прикидываешься дурочкой, когда тебе выгодно. Наверное, думаешь, что раз у тебя завелись шикарные друзья и прическа у тебя новая, то ты стала важной птицей? Так вот, я тебе напомню то, что уже не раз говорила: ты - всего-навсего незаконный щенок беспробудного пьяницы и иностранки, которая была не чем иным...

- Довольно! - взорвалась Гизела. - Не вздумайте оскорбить мою маму. Вы можете говорить что угодно обо мне; и все ваши слова не могут больше ранить отца, но вы не посмеете дурно отзываться о моей маме, пока я здесь.

Гизела восстала против леди Харриет с невиданной для себя смелостью, словно молодая львица, яростно ставшая на защиту своего потомства, - руки сжаты в кулаки, голова откинута назад, все тело напряжено от злости. Леди Харриет презрительно, с издевкой расхохоталась своим неприятным смехом, потом вдруг размахнулась и изо всех сил ударила Гизелу по лицу веером из слоновой кости. От неожиданности Гизела отступила, но леди Харриет успела нанести ей второй удар по щеке.

- Так ты полагаешь, что можешь разговаривать со мной, как тебе вздумается? - сказала она. - Это, без сомнения, подтверждает, что я правильно поступаю, стремясь от тебя избавиться. Ты можешь взять с собой свои вещи, которые не займут много места, и убирайся отсюда завтра к полудню. Если ослушаешься меня, тебя вышвырнут вон.

Гнев утих в Гизеле так же быстро, как и поднялся. От веера леди Харриет на ее бледных щеках остались две ярко-красные полосы. Дотронувшись до них пальцами, Гизела спросила:

- Что это значит?

- То, что я сказала, - последовал ответ. - Я не выношу тебя и не потерплю, чтобы ты праздно шаталась по дому. Убирайся прочь. И считай, тебе повезло, что я не выгнала тебя прямо сейчас, на ночь глядя.

- Но.., куда же мне идти? - пробормотала Гизела.

- А мне какое дело? - отозвалась леди Харриет. - Отец.., разве ничего мне не оставил? Леди Харриет снова расхохоталась.

- Я так и знала, что рано или поздно ты задашь этот вопрос, - сказала она. - И постарайся понять своей глупой головой раз и навсегда: он ничего тебе не оставил. Ничего! Ты слышишь?

- Я.., не понимаю, - еле выговорила Гизела. - Он как-то раз пообещал, что если.., умрет, то оставит мне, кроме всего прочего, своих лошадей.

- Так, значит, он пообещал тебе, не так ли? - протянула леди Харриет. - И поэтому ты рассчитывала стать наследницей вполне приличного состояния. Ты будешь разочарована. Только две или три недели тому назад твой отец составил новое завещание. К счастью, не так ли? В нем он все оставил мне - все!

Гизела не шелохнулась. Память возвращалась в прошлое. В доме ночевал незнакомец. Он приехал из Лондона под вечер. Маленький, тщедушный, как будто высохший. Элси даже сказала: "Интересно, для чего он понадобился хозяйке? Не похож на ее обычных знакомых. Наверное, имеет отношение к закону: такой же бездушный и сухой".

Имеет отношение к закону! Гизела ясно вспомнила тот вечер. Отец за обедом много выпил, но леди Харриет, тем не менее, все время подливала ему в стакан. Гизела никак не могла тогда понять, откуда такая заботливость, и решила в конце концов, что мачеха разыгрывает спектакль перед гостем. Сейчас она все поняла.

- Вы заставили его подписать то завещание, - бросила она обвинение. - Не думаю, чтобы он знал, что подписывал. Вместо отца завещание написал ваш адвокат. Его рукой, несомненно, водили вы.

- И что из того? - резко ответила леди Харриет. - Разве у меня нет прав защищать свои интересы? Разве я не была его женой? Да и зачем тебе его деньги? К тому же, на двоих все равно бы не хватило.

Она еще раз быстро окинула Гизелу взором:

- Ты наверняка найдешь себе дело. А" если нет - всегда отыщется местечко в каком-нибудь работном доме для тех, кто родился неизвестно от кого.

Мачеха повернулась и пошла к двери. Гизела кинулась за ней.

- Но вы не должны.., заставлять меня вот так просто уйти, - взмолилась она, - Вы не можете этого хотеть. Что со мной будет? Не могу же я уйти из дома и просить чужих людей взять меня к себе. Позвольте мне остаться. Я буду работать на вас. Делать все, что прикажете. Дайте мне немного времени, чтобы подумать, решить, поискать какое-то место.

Леди Харриет обернулась.

- О! Совсем другой тон, - сказала она, - Теперь мы не такие важные, не так ли? Ну вот. Позволь мне внести ясность. Я не потерплю твоего присутствия. Всегда ненавидела тебя, твою лень и вечные всхлипывания. Сейчас я стала хозяйкой Грейнджа, а ты убирайся в канаву - там ты родилась, там тебе и место.

Она оглядела Гизелу с ног до головы, отметила про себя каждую деталь, все до мелочей: красивую прическу, темные глаза, полные страха и боли, белоснежную кожу с яркими следами от ее ударов, прелестные плавные линии молодого тела, которые угадывались даже в мешковатом платье. Когда леди Харриет закричала, ее голос исказился в неожиданном приступе беспочвенной ревности:

- Убирайся вон или я вытолкаю тебя тумаками из дома и сделаю это с удовольствием. Я не выношу одного твоего вида. Ты слышишь?

- Но.., у меня.., нет денег, - слабо запротестовала Гизела. - Я даже не смогу доехать до Таусестера.

- Ладно. Я дам тебе десять фунтов, - с неохотой согласилась леди Харриет. - И это последний раз, когда ты получаешь от меня деньги, учти. Десяти фунтов вполне достаточно, чтобы решить, получишь ли ты работу или отправишься к дьяволу. Лично мне - все равно. Только убирайся отсюда. Слышишь меня? Убирайся или сама пожалеешь.

Леди Харриет вышла из комнаты, громко хлопнув дверью, и затопала по коридору. Гизела послушала, пока не затихли ее шаги, и с ужасом огляделась по сторонам, приложив руки к пылающим щекам. Она ни секунды не сомневалась, что леди Харриет выполнит свою угрозу. Если она не уедет, ее просто вышвырнут вон. Или, что гораздо более вероятно, мачеха своими побоями выживет ее из дома. Она с тоской вспомнила о том времени, когда ребенком с криками носилась по всему дому, стараясь увернуться от кнута леди Харриет. Она слишком хорошо помнила, что ей никогда не удавалось спастись ни от мачехи, ни от ее беспощадных ударов, которые обрушивались на худенькое тельце, оставляя рубцы и на теле, и на душе.

- Куда мне идти? - вслух произнесла Гизела.

Ответа не было. В первую секунду она в отчаянии решила обратиться за помощью к императрице, но тут же поняла, что не сможет так поступить. Императрица обещала устроить ее приезд в Австрию, и она сдержит слово. Но сейчас было бы очень неловко беспокоить ее своими просьбами или явиться в Истон Нестон непрошеной гостьей. Кроме того, Гизела знала, что ее собственная гордость никогда не позволит унижаться и просить об одолжении императрицу, такую добрую и понимающую. Она должна хоть как-то устроиться, а потом написать императрице письмо, чтобы сообщить свой новый адрес. Но те несколько месяцев, которые на это уйдут, наверняка покажутся Гизеле столетием - такой беспомощной и одинокой она себя чувствовала.

Потом вспомнила о бриллиантовой звездочке, спрятанной в ящике. По крайней мере, она стоила денег. Гизеле ни за что не хотелось продавать брошь, но это была единственная ценная вещь, которая может спасти ее от голодной смерти, когда уйдут все десять фунтов, обещанные леди Харриет.

Девушка бросилась на кровать, не в силах больше думать о своем положении или искать какой-нибудь выход. Что она могла сделать? В самом деле, ей больше ничего не оставалось, как только выполнить приказ леди Харриет и покинуть дом, в котором прожила всю свою жизнь. В ее распоряжении оставалось время до завтрашнего полдня. Гизела знала, что не сможет уйти, не попрощавшись с лошадьми. Она должна в последний раз погладить гнедую кобылу, столько раз возившую ее на себе, поцеловать мягкую морду любимой отцовской лошади и старого серого коня, жившего у них, сколько себя помнила Гизела. А теперь он только пасся, проводя свои последние дни в мире и покое.

Позже Элси принесла ей поесть. Гизела не могла дотронуться до еды, и не было сил рассказать Элси, что произошло. Служанка с любопытством поглядывала на Гизелу, но интуиция ей подсказывала, что молодая хозяйка не расположена к болтовне, и после нескольких ничего не значащих фраз она ушла к себе.

Гизела разделась и легла между холодными простынями на кровать. Она была ошеломлена и в то же время чувствовала себя совершенно разбитой, как будто леди Харриет исполнила свою угрозу и задала ей взбучку.

Нужно заглянуть правде в глаза: ее ничему не научили. Несмотря на все ее достоинства, образование она получила никудышное. Леди Харриет считала, что нечего попусту тратить деньги на учителей. Три раза в неделю Гизеле давал уроки местный викарий, и еще несколько лет к ним из Таусестера приходил бывший учитель, обучавший ее игре на фортепиано и французскому языку. К счастью, в отцовской библиотеке сохранилось много книг. Некоторые из них устарели, а те, которые собирал еще ее дед, были тяжеленными трактатами по каким-то непонятным для нее предметам. Но Гизела все равно читала. Ей нравился их прекрасный язык, хотя довольно часто она не понимала, о чем идет речь.

Она также старалась уберечь газеты от горничной, которая уносила их и разводила ими огонь. Газеты были для Гизелы единственной возможностью заглянуть в другую жизнь, и обычно она ощущала собственную непросвещенность, потому что имела небольшой кругозор или вообще не понимала, почему тому или иному вопросу придавали такое большое значение.

Вот и все ее достижения, и ни одним из них, Гизела была вполне уверена, нельзя было кого-нибудь заинтересовать. Ну кто возьмет такую гувернантку? Она очень в этом сомневалась. Даже маловероятно, что ее наймут в служанки, так как ей никогда не позволяли готовить и к тому же у нее не было самого главного хорошей рекомендации. Она вновь и вновь обдумывала то одну, то другую возможность, но так и не пришла ни к какому выводу.

Настало утро. Гизела поднялась с первыми лучами солнца. Умылась, оделась и начала причесываться, когда вошла Элси.

- О, как вы рано встали, мисс, - сказала она. - Я думала, вы захотите, быть может, поспать сегодня подольше.

- Я уезжаю, - ответила Гизела.

- Уже слышала об этом, - сообщила Элси. - Вчера вечером, когда я отнесла нагретый кирпич в хозяйкину кровать, она мне говорит: "Мисс Гизела уезжает утром, поэтому скажи повару, что завтрак ей не понадобится". Но я подумала, вы все равно можете проголодаться, и принесла вам кое-что на подносе.

- Спасибо, Элси, - сказала Гизела, добавив чуть слышно:

- Значит, она решила уморить меня голодом.

"Кое-что" на подносе выглядело не очень аппетитно. Два толстых ломтя хлеба с маслом и стакан молока.

- Я не осмелилась захватить что-нибудь еще, мисс, - пояснила Элси. Боялась, повар спросит меня, кому это предназначается.

- Я и так очень благодарна тебе, Элси, - сказала Гизела, - и не хочу навлечь на тебя неприятности, - О, мисс! Не могли бы вы взять меня с собой? попросила Элси. - Когда вас не будет, жизнь здесь станет невыносимой. Знаете, какова наша хозяйка. Вы единственная, кто относится ко мне по-человечески.

- Я бы очень хотела взять тебя с собой, Элси, - сказала Гизела. - Но я сама пока не знаю, что буду делать. Элси переменилась в лице.

- Она выставляет вас из дома? - возмутилась горничная. - Нет у нее никакой совести!

- Тише, Элси, ты не должна ничего говорить. Иначе она тебя тоже прогонит. И рекомендаций не даст. Элси выглядела очень серьезной.

- Мне все равно, лишь бы быть с вами, мисс. Но дело в том, что я почти все свои деньги отсылаю матери. Она у меня старенькая и не может столько работать, как раньше.

- Оставайся здесь, - сказала Гизела. - Если я когда-нибудь смогу помочь тебе, то сделаю это непременно. Если обстоятельства сложатся так, что я смогу послать за тобой, обещаю, что ни секунды не стану медлить.

Элси просияла.

- О, благодарю вас, мисс. Это дает надежду. Я буду каждую ночь молиться за вас. Непременно. Куда вы едете?

- Не знаю, - ответила Гизела.

- Если вы хотите найти место, мисс, вам лучше ехать в Лондон. Мне говорили, в Лондоне полно мест. Я и сама поехала бы, если бы подвернулась такая возможность. Моя матушка всегда говорит, что в Лондоне все девушки попадают в беду, но мне думается, все же не все.

- Да, наверняка, не все, - повторила Гизела. - Ты права, Элси. Я поеду в Лондон.

Элси помогла уложить в сундук всего несколько вещей, принадлежавших Гизеле, поверх тех, что там уже были. Гизела присоединила к ним потертую библию, подарок матери, свой охотничий кнут и лисий хвост, врученный на охоте, когда ей исполнилось только пять лет.

- И это все, мисс? - удивленно спросила Элси.

- Да, все, - подтвердила Гизела.

В самом деле, не очень много для двадцати лет жизни.

"Мой уход вряд ли кто заметит", - подумала Гизела, ощутив внезапную боль от этой мысли.

- Не могу понять, почему хозяйка не позволила вам остаться до похорон, сказала Элси. - Ведь должна же она соблюсти хоть какие-то приличия.

- Я все равно не смогла бы пойти на похороны, - ответила Гизела - У меня нет подходящего платья.

Отвечая Элси, Гизела понимала, что именно по этой причине мачеха торопилась от нее избавиться. В ее чувстве к падчерице слились воедино и ревность, и ненависть, и какая-то извращенная жажда мести, и, конечно, стремление сохранить деньги. Даже она не могла позволить, чтобы Гизела появилась перед людьми в своем старом коричневом платье и старомодной шляпке. Поэтому гораздо выгоднее было отослать ее прочь, отделаться от нее как можно скорее. Немногие поинтересуются ее судьбой, даже сомнительно, что кто-нибудь вообще заметит ее отсутствие. Но появись она на похоронах, языкам нашлась бы работа, и поползли бы сплетни, что дочь одета не должным образом. Да, леди Харриет была довольно сообразительна, если дело касалось денег.

Когда, все было сложено, Гизела посмотрела на часы.

- Половина десятого, - сказала она. - К ней уже заходили?

Элси покачала головой.

- Еще нет, - ответила она. - Хозяйка сказала, что позвонит, когда проснется. Вы уедете, не попрощавшись?

- Я не могу так сделать, - призналась Гизела. Но не добавила при этом, что причина здесь вовсе не в привязанности или вежливости, а просто ей" нужно было получить обещанные деньги.

Пробило одиннадцать часов, когда, наконец, леди Харриет проснулась, и Элси прибежала в комнату Гизелы сообщить, что хозяйка хочет ее видеть.

- Она опять не в настроении, - сказала служанка. - Так что не задерживайтесь у нее долго, мисс.

- Постараюсь пробыть там ни на секунду больше, чем понадобится, - уверила ее Гизела.

, Хотя она знала, что сейчас увидит мачеху скорее всего в последний раз в своей жизни, ее захлестнул обычный страх, и сердце бешено заколотилось, когда она вошла в большую спальню с легкомысленным убранством в розовых тонах, совершенно не подходящим для худой наружности леди Харриет.

Хозяйка Грейнджа сидела в кровати, закрутив редеющие волосы на папильотки и накинув теплую шаль на ночную кофту всю в оборочках, небесно-голубого цвета, который только подчеркивал желтизну ее кожи. Гизела остановилась у кровати и ждала, словно служанка, явившаяся за расчетом.

- Надеюсь, ты ничего не прихватила из вещей, тебе не принадлежащих, резко проговорила леди Харриет.

- Конечно, нет, - отозвалась Гизела.

- Никаких "конечно, нет" быть не может, - оборвала ее мачеха, - Я не доверяю тебе. Если бы я не чувствовала себя так плохо, то пошла бы взглянуть на твой сундук, чтобы точно знать, что именно ты взяла.

- Если вам угодно, я принесу его сюда, и вы посмотрите сами, - предложила Гизела.

- Я не потерплю никакой дерзости с твоей стороны, - отрубила леди Харриет. - Подай мне шкатулку со стола.

Гизела принесла шкатулку, и леди Харриет открыла ее ключом, который носила на жемчужном браслете. В шкатулке, как видела Гизела, было полно золотых соверенов. Леди Харриет отсчитала десять монет, ощупав каждую своими костлявыми пальцами, словно никак не могла расстаться с ними.

- Вот десять фунтов, - произнесла она, наконец, - И можешь благодарить небо, что я так щедра к тебе. Это больше, чем ты заслуживаешь. А теперь я скажу тебе спасибо, если увижу, как ты выметаешься отсюда. И не вздумай приползти просить еще денег, потому что ничего не получишь.

- Этого не будет никогда, - сказала Гизела. И слова ее прозвучали как клятва, нежели простое обещание.

Леди Харриет с шумом захлопнула шкатулку и заперла на замок.

- Прощайте, - произнесла Гизела.

Леди Харриет откинулась на подушки. Она посмотрела на девушку. Чью-то свежесть и молодость она не могла перенести. Закрыв глаза, она проскрипела:

- Убирайся! Скатертью дорога!

Гизела вышла из комнаты. Внизу ее ждала старая повозка, в которой ездили в Таусестер за покупками. Она рискнула попросить отвезти ее в город два часа тому назад, когда украдкой пробиралась в конюшню попрощаться с лошадьми.

- Я уезжаю, Том, - сказала она старому кучеру. - Ты не отвезешь меня на вокзал - Обязательно отвезу, мисс. Какой сегодня печальный день для всех нас, мисс, раз вы покидаете Грейндж.

Гизела промолчала, а кучер, посмотрев ей в лицо, добавил:

- Понимаю, мисс Гизела, я все понимаю. В холле ее ждала Элси. Гизела наклонилась и поцеловала ее в щеку. Потом она пожала руку старому Хиллу, дворецкому, и села в повозку. Том взмахнул кнутом, и они затряслись по дороге. Гизела не обернулась: ей невыносимо было видеть Грейндж в последний раз.

Вскоре после полудня она прибыла на вокзал в Таусестер. Оказалось, она опоздала на утренний поезд в Лондон, а следующего нужно было ждать довольно долго, до четверти четвертого. Но Гизеле было все равно.

Никого не волновал ее приезд, ни с кем у нее не была назначена встреча. Совершенно неважно, когда она прибудет в Лондон.

Гизеле было странно и страшно ощущать себя никому не нужной, сознавать, что никто не знает и не беспокоится о том, что с ней происходит. Ее не оставляло беспокойство, что великая столица поглотит ее, как только она туда приедет. В Лондоне она перестанет существовать, потеряет себя.

В зале ожидания горел огонь. Гизела сидела на жесткой скамье, думая о прошлом, позволяя мыслям блуждать где угодно, только не возвращаться к тем двум странным дням, проведенным в замке Хок. Она так упорно старалась не вспоминать лорда Куэнби, что временами ей казалось, будто она сама бежит, бежит, бежит от чего-то, но спасения нет.

Девушка не замерзла, хотя тело ее немного затекло от долгого сидения, когда, наконец, на вокзал, выпуская клубы дыма, прибыл поезд. Ей повезло, что в зале ожидания развели огонь, так как в вагоне третьего класса стоял жуткий холод. Она выбрала вагон с табличкой "Только для дам". Кроме нее там ехали толстая женщина с ребенком, который плакал не переставая, и еще одна пассажирка, недружелюбно поглядывавшая на Гизелу и явно не склонная вступать в разговоры. На следующей остановке вошли еще две женщины. И хотя стекла в окнах запотели от их дыхания, теплее не стало.

В вагонах первого класса давали грелки для ног, а здесь Гизела чувствовала, как постепенно коченеет от холода. Она ничего не ела с тех пор, как заставила себя проглотить за завтраком стакан молока и кусок хлеба с маслом. Сейчас она не была голодна, но дрожала в своей тонкой жакетке, хотя, как она себя уверяла, больше от страха, чем от холода.

Они все ближе и ближе подъезжали к Лондону, но когда в пять минут шестого поезд прибыл на Юстонский вокзал, она с ужасом поняла, что не может выйти из вагона, что предпочитает остаться там, где есть, чем столкнуться с огромным незнакомым городом.

Пассажиры, однако, поспешили покинуть вагоны, и Гизела была вынуждена присоединиться к ним. Шум и толкотня Юстона огорошили ее окончательно. Носильщики проталкивали сквозь толпу груженые тележки, пассажиры громко разговаривали, стараясь перекричать шум паровозов. Все двигались к багажному отделению, которое располагалось в начале поезда.

Гизела позволила увлечь себя в общий людской поток. Она подумала, хорошо бы взять носильщика, но они все, казалось, были заняты. Перед вагоном с багажом собралась небольшая толпа. Носильщики выгружали громоздкие сундуки и кожаные чемоданы, перетянутые ремнями. Гизела отошла в сторону, надеясь, что если подождет, то, возможно, увидит и свой сундук.

- Осторожно, мисс!

Резкий окрик носильщика заставил ее вздрогнуть. Она повернулась, чтобы дать ему дорогу, и тут же ее взгляд остановился на гордом, суровом лице высокого человека, шагающего по платформе навстречу. Их глаза встретились, и на секунду девушка окаменела. Она заметила, как безразличие в его глазах перешло в удивление, которое сменилось неверием. Он подходил все ближе.

Молниеносно, в полной панике, побудившей ее к действию, Гизела повернулась и побежала. Она не разбирала, куда бежит. Ее поглотила только одна мысль скрыться, спрятаться. Она успела сделать всего несколько шагов, когда на пути оказался носильщик с огромным сундуком. Гизела столкнулась с ним, так как ничего не видела, попыталась удержать равновесие, но схватилась рукой за воздух. В полном смятении и ужасе она упала, почувствовав острый удар по голове; ее окутала темнота.., она потеряла сознание.

Глава 12

Гизела очень медленно, с трудом приходила в себя. Ее терзало ощущение непоправимой катастрофы, страх, желание убежать. Потом до нее дошел стук колес. Она почувствовала на ногах что-то мягкое и теплое, и еще что-то мягкое, но крепкое за плечами. Гизела открыла глаза. Оказалось, что она едет в карете неизвестно куда. Рядом с ней сидел и смотрел на нее лорд Куэнби.

На секунду его лицо поплыло у нее перед глазами, как в тумане. Но потом, сделав над собой усилие, она окончательно пришла в себя и ясно его увидела.

- С вами все в порядке, - тихо произнес он, но от его голоса она опять впала в панический ужас и растерялась.

- Я должна идти.., я должна... - пыталась проговорить Гизела, но слова едва шли с языка, пока она изо всех сил старалась приподняться с мягкого сиденья кареты.

- Не шевелитесь, - велел он, и она машинально подчинилась.

Лорд Куэнби протянул руку и коснулся холодных пальцев Гизелы. Она затрепетала от его прикосновения, и в горле забился пойманной птицей страх.

- У вас был шок, - сказал он. - Закройте глаза и не шевелитесь. Я обо всем позабочусь.

- Но я.., не могу... - начала бормотать Гизела.

- Делайте, что вам говорят.

В его голосе звучала такая непреклонность, что она тут же закрыла глаза и стала молиться, чтобы вернулось забвение. Если бы только она могла умереть! Если бы только она могла погрузиться в темноту и больше ничего не чувствовать! Что он должен думать? Что она может сказать ему? Как объяснить? Вопросы стучали у нее в голове, пока она покорно ехала с закрытыми глазами.

Она сидела, не двигаясь, но каждый мускул в ее теле был напряжен, каждый нерв немилосердно натянут, словно для того, чтобы мучить ее сознанием всего происходящего. И почему только такое должно было случиться? Почему из всех людей именно с лордом Куэнби она столкнулась на Юстонском вокзале? И почему, завидев его, она так по-глупому себя повела и упала, стараясь скрыться от него? Если бы только она замешалась в толпе, он подумал бы, что случайный взгляд, брошенный на незнакомку, - не более как плод его воображения.

А теперь ей предстояло взглянуть правде в лицо. Сердце забилось так сильно, что Гизела даже на минуту отвлеклась от головной боли. Наверное, она ударилась о железное колесо тележки носильщика, подумала девушка. Вот почему так ныла рана надо лбом, у самого края волос. Ей захотелось потрогать ушибленное место, но она боялась даже шевельнуться. По крайней мере, если она будет сидеть с закрытыми глазами, то он не станет говорить с ней. Гизела пришла к выводу, что больше всего она сейчас боится того, что он может ей сказать. И хотя у нее во всем теле была слабость, ее мозг продолжал лихорадочно работать. Девушка начала обдумывать, как ей убежать.

Гизела не знала, куда он ее везет. Наверное, к себе домой. Сможет ли она, когда карета остановится, убежать, промчаться по улице и спрятаться где-нибудь, где он не сумеет ее найти? Гизела попыталась представить, как будет действовать. Но ей мешало его присутствие. Она думала, что никогда больше не увидит его - и вот он рядом, под той же накидкой, что лежала у нее на коленях, откинулся на те же подушки, что поддерживали ее.

Гизеле слышались постукивание колес по булыжной мостовой, позвякивание упряжи, топот копыт. Все это напоминало какой-то странный, фантастический сон, который может прерваться в любую секунду, но тем не менее он был реальностью.

Она до боли сжала пальцы, пока ногти не впились в мягкие ладони, и вспомнила вдруг о сумочке, в которой лежали деньги. Десять фунтов, врученные ей мачехой, и бриллиантовая брошка, подарок императрицы, - вот и все, что отделяло ее от голодной смерти. Гизела в ужасе открыла глаза.

- Моя., сумка, - прошептала она. - Где.., где она?

- Она здесь, - успокоил ее лорд Куэнби. - Рядом с вами.

Гизела положила на сумочку руку и облегченно вздохнула.

- Благодарю вас... - сказала она. - Я...

Но слова замерли у нее на устах. Карета остановилась возле дома. Она мельком разглядела в окно большую площадь с цветником в самом центре, внушительный подъезд с колоннами, лакеев в напудренных париках, спешащих к карете.

- Я должна.., идти, - сумела произнести Гизела.

- Это мой дом, - сказал лорд Куэнби. - Я приглашаю вас войти и позаботиться о своей ране.

Это было приглашение, но она сразу поняла, что его не удастся отклонить. Гизела лихорадочно огляделась вокруг, прикидывая, далеко ли унесут ее ноги, если попробовать бежать. Но, прежде чем она решилась на что-либо, лорд Куэнби взял ее за локоть и стал помогать ей подниматься по лестнице, ведущей в огромный холл с мраморным полом.

Ей было стыдно признать, но в ногах была такая слабость, что, казалось, они вот-вот подогнутся. Девушка почувствовала, что невольно опирается на своего спутника, что рада его поддержке. Голова ее почему-то была очень легкой, а дальние углы холла ни с того, ни с сего заплясали у нее перед глазами.

- Пошлите за миссис Банке, - услышала Гизела резкий и властный голос лорда Куэнби, прозвучавший у нее над головой.

- Миссис Банке здесь, милорд.

Гизела снова чуть не потеряла сознание. Она никогда не потворствовала выдумкам о новомодных обмороках, что было вполне обычным явлением среди друзей леди Харриет. Но теперь она убедилась в одном преимуществе такого состояния, когда человек отключается от всего вокруг: так, по крайней мере, он избегает последствий любых, даже самых глупых своих поступков.

Лорд Куэнби снова заговорил с кем-то:

- Миссис Банке, с этой леди произошел несчастный случай. Мне кажется, она повредила себе голову. Позаботьтесь, пожалуйста, о ней и, если сочтете необходимым, немедленно пошлите за врачом.

- Бедняжка! Пойдемте со мной, мисс, на вас лица нет. - Женщина запричитала с материнской теплотой.

Гизела благодарно взглянула на нее. Седовласая экономка в традиционном черном шелке и со связкой ключей на поясе протянула к ней руки. Девушка почувствовала, как ее подхватили со всех сторон и повели вверх по лестнице, и чуть было не расплакалась оттого, что кто-то проявил к ней внимание и заботу. Ее отвели в просторную спальню на втором этаже и помогли сесть в кресло. Миссис Банке, казалось, не отдавала никаких приказов, но вот уже одна горничная суетилась возле камина, разжигая огонь, другая несла горячую воду и льняное полотенце, третья - сухие травы, которые придали воде тонкий аромат и, как показалось Гизеле, успокоили боль с той минуты, как миссис Банке промыла этой водой рану на ее голове. В дверь постучал лакей. Он принес бокал вина, который миссис Банке заставила Гизелу выпить.

- Вы замерзли и дрожите, мисс, - говорила она. - Нет ничего лучше глоточка вина, чтобы разогреть кровь и вернуть румянец на щеки. Выпейте до дна. Это гораздо полезнее, чем все микстуры, которые может прописать доктор, к тому же они почти всегда ужасно противные.

Гизела послушалась, она была слишком слаба, чтобы спорить. Экономка оказалась права: Гизела сразу ощутила тепло, к ней постепенно стала возвращаться смелость, как и румянец на щеках.

- Так-то лучше, - одобрительно промолвила миссис Банке. - Да и удар был не такой уж сильный. Завтра появится синяк, но кожа не содрана и, что самое главное, ничего не будет заметно. Такие чудные волосы скроют что угодно.

- Спасибо, - улыбнулась Гизела. - Мне действительно стало лучше.

- Когда происходят несчастья, ум всегда страдает больше тела, - заметила миссис Банке. - А теперь позвольте помочь вам, мисс, снять это платье. Его нужно почистить и зашить. Во что оно превратилось - вы сами видите.

Гизела испуганно оглядела себя. Боже, что о ней подумал лорд Куэнби! Платформа на вокзале была мокрой и грязной, дождь шел не переставая с той минуты, как она. покинула Таусестер. Там, где она упала, было сплошное пятно грязи, а от подола оторван большой неровный кусок, скорее всего юбка зацепилась за тележку. Рассматривая свое платье, Гизела вспомнила о багаже!

- Сундук! - воскликнула она. - Никто не догадался привезти мой сундук?

- Он был на вокзале? - спросила миссис Банке.

- Да, в багажном вагоне, - ответила Гизела.

- Тогда можете быть уверены, его милость и думать о нем не стал, заключила экономка. - Разве все мужчины не одинаковы? Безответственные, недальновидные создания, никогда ни о чем не подумают. Хотя можно было бы надеяться, что камердинер его милости позаботится о вашем багаже. Я узнаю, мисс, и если сундука в доме нет, я сейчас же отошлю лакея на его поиски.

- О, огромное вам спасибо! - поблагодарила Гизела.

Она снова откинулась на спинку кресла, чувствуя, как постепенно улеглось волнение. Если она лишилась всех своих вещей, какими бы убогими они ни были, все равно она не могла ничего купить себе взамен.

Оставшись одна, Гизела впервые огляделась по сторонам. Комната была обставлена с тем же хорошим вкусом и артистизмом, что и в замке Хок. Здесь тоже чувствовалась неуловимая, но тем не менее чрезвычайно явственная атмосфера роскоши и богатства. Подсвечники и чернильные приборы на столе из начищенного до блеска серебра, дорогие безделушки на камине, шторы из дамаста, картины в золоченых рамах и полированная мебель - все это свидетельствовало о достатке, на который Гизела взирала с благоговением и завистью.

Девушка взглянула на свою сумочку и облегченно вздохнула. По крайней мере, она не осталась без последнего гроша, хотя, конечно, эти жалкие крохи не шли ни в какое сравнение с богатством лорда Куэнби. Она поблагодарит его за доброе участие и помощь, затем уберется отсюда как можно скорей.

Гизела стала прикидывать, сколько ей придется отдать на чай слугам. А миссис Банке примет ли от нее деньги, или экономка чересчур важная для этого особа? А как отблагодарить лакея, который поехал за ее сундуком, и тех, кто поможет отнести его в коляску? Ей придется нанять экипаж, правда, куда ехать она не имела ни малейшего представления.

Слезы набежали на глаза. Какая она все-таки беспомощная, какая неразумная! И знает она так мало о том мире, где собирается жить. Но другого выбора не существовало.

Миссис Банке поспешила вернуться к Гизеле.

- Как я предполагала, мисс, никто не подумал о вашем багаже. Я велела одному из лакеев поскорее мчаться на Юстонский вокзал. А пока его милость велел передать вам, что он надеется, вы чувствуете себя лучше и сможете пообедать с ним.

- Поблагодарите, пожалуйста, его милость от моего имени, - тихо проговорила Гизела, - и скажите, что у меня были другие планы. Я бы хотела уехать, как только прибудет мой багаж.

- Я передам ваши слова его милости, - ответила экономка, - Но прежде чем я спущусь вниз, позвольте ваше платье, мисс. Понадобится какое-то время, чтобы привести его в порядок.

- Да, да, конечно, - поспешила согласиться Гизела, вставая с кресла и быстро расстегивая пуговицы.

Ей было стыдно, что миссис Банке увидит ее поношенные, залатанные нижние юбки, но и их пришлось снять, так как они тоже были измазаны; а экономка тем временем достала из гардероба мягкий бархатный халат.

- Надеюсь, вы не откажетесь надеть вот это, - сказала она. - Он принадлежит кузине его милости, леди Мэри Хок. Она всегда останавливается в этом доме, когда приезжает в Лондон, поэтому здесь много ее вещей. Очень милая молодая леди. Начнет выезжать в свет в следующем году. Мы все надеемся, его милость устроит бал в ее честь.

- Вы уверены, что леди Мэри не рассердится, если я надену ее вещь? немного волнуясь, спросила Гизела. Миссис Банке рассмеялась.

- Леди Мэри с радостью отдаст свой лучший наряд любому, кто скажет, что нуждается в нем, - улыбнулась экономка. - Я всегда говорю, что ее легко обведет вокруг пальца всякий, кто хоть немного ее знает. Она плакала навзрыд у меня на руках, потому что у итальянца-шарманщика заболела обезьяна. А сколько раз она являлась в дом с пустым кошельком, когда очередной мошенник рассказывал ей душещипательную историю - чистейшую выдумку от начала до конца?

Гизела слушала болтовню миссис Банке, а сама думала; что в один прекрасный день леди Мэри выйдет замуж за своего кузена и станет хозяйкой этого прекрасного дома и, замка. Наверное, об этом уже думают обе семьи. От халата исходил едва уловимый аромат чудесных духов. Гизела представила себе леди Мэри - светловолосую, кроткую, очень милую, достойную жену для любого мужчины.

"Я никогда не выйду замуж", - подумала Гизела и почувствовала внезапный укол ревности; она потеряла свое сердце навсегда, а лорд Куэнби был свободен в своих желаниях и мог жениться на ком угодно.

Миссис Банке собрала сброшенную одежду и повесила ее на руку.

- Я скоро вернусь, мисс, - пообещала она, - Как вы себя сейчас чувствуете?

- Превосходно, - ответила Гизела. - По правде говоря, я - притворщица. Мне просто нравится, что вы суетитесь вокруг меня.

Миссис Банке заулыбалась.

- И делаю это с удовольствием, уверяю вас. Я часто говорю: в этом доме мало молодежи. От этого никуда не денешься.

Экономка заторопилась из комнаты, а Гизела, провалившись в кресло, уставилась на огонь.

Шло время. Ей нужно было уезжать поскорее, чтобы найти приличный ночлег. Гизела не знала, как подступиться к этому вопросу. Наверное, возничий экипажа сможет ей что-нибудь посоветовать, но она не должна спрашивать его, если рядом будут слуги лорда Куэнби. Придется подождать, пока экипаж не отъедет подальше, тогда она остановит его и спросит, где лучше всего поискать приличные комнаты внаем.

Скорее всего сегодня она потратит денег больше, чем было бы необходимо или разумно. Зато завтра пораньше она обойдет все улицы, сколько сможет, и разыщет какую-нибудь дешевую и приличную комнатку, где поживет, пока не найдет себе места.

При мысли о поисках работы Гизела совсем упала духом. Что она умела делать? Чему ее обучили? Все-таки она пострадала от падения больше, чем думала, так как на глаза опять легко навернулись слезы. Она со злостью смахнула их. Не время поддаваться слабости. Сейчас она должна быть сильной и решительной.

Снова появилась миссис Банке.

- Я передала его милости вашу просьбу, мисс, - сообщила она, - и он попросил меня сказать вам, что если у вас свои планы на вечер, то он будет очень признателен, если вы спуститесь к нему вниз, как только почувствуете в себе достаточно сил.

Сердце у Гизелы так и подскочило.

- Но я не могу.., то есть.., у меня нет одежды, а платье еще не готово, неуверенно проговорила она.

- Я подумала об этом, мисс, - ответила миссис Банке. - Быть может, вы согласитесь накинуть одно из платьев леди Мэри. Мне бы не хотелось торопить девушек, которые занимаются вашим платьем. Бесполезно. Они только все напортят. Я знаю, так уже бывало. Если вы наденете наряд леди Мэри для разговора с его милостью, то они как раз успеют закончить ваше платье, да и сундук к этому времени будет здесь.

Экономка рассуждала весьма разумно. Но Гизелу почему-то начала бить дрожь.

- Я.., не уверена.., подойдет ли мне.., платье леди Мэри... - начала увиливать Гизела, стараясь выиграть время.

- Буду очень удивлена, если оно не придется вам впору, - ответила экономка. - Только что, спускаясь вниз, я подумала, что у вас почти одинаковые фигуры. Леди Мэри, может, чуть-чуть повыше вас, мисс, но так как она еще школьница, то носит платья чуть короче, чем вы. Как бы там ни было, примерить платье большого вреда не принесет, не так ли?

- Ну, конечно, - пробормотала Гизела, чувствуя, что ее подталкивают к чему-то страшному, неизбежному, от чего нет спасения.

Экономка подошла к шкафу.

- Боюсь, юная леди увезла с собой все вечерние платья, - сказала она. Они ей понадобятся при окончании школы. Но осталось одно очень миленькое платьице, которое, я уверена, вам понравится. Оно действительно хорошенькое.

Миссис Банке вынула из шкафа бледно-зеленое муслиновое платье с отделкой из кружев. Это было платье совсем юной" девушки, но такое милое, каких Гизела и не видела.

- - Я могу испортить его.

- О, нет! - запротестовала миссис Банке. - Это всего-навсего домашнее платье. Леди Мэри надевает его только на семейные обеды. По правде говоря, она давно его носит. Я не удивлюсь, если в следующий свой "приезд леди Мэри прикажет унести его из шкафа.

- Значит, вы думаете.., она не стала бы возражать?.. - спросила девушка.

Гизеле очень хотелось настоять на том, чтобы вернули ее собственное платье и тогда, быть может, ей удастся покинуть этот дом, не повидав лорда Куэнби. Но она прекрасно понимала, что если предложит подобное, то получит удивленный отказ миссис Банке, которая поставила себе целью сделать старое поношенное платье чистым и опрятным. Кроме того, хотя Гизела и боялась встречи с лордом, чувство справедливости говорило ей, что это его право и она обязана вынести все.

Гордость, о которой она и не подозревала, диктовала ей, что теперь она не может убежать от него. Это было бы против правил. Она обманула его и теперь должна, если в ней осталась хоть какая-то честь, отвечать за последствия. Если бы она смогла убежать от него раньше, когда только увидела на вокзале, тогда другое дело. А теперь она у него в доме, он внимательно ее разглядел и наверняка обо всем догадался. Сейчас она не может струсить и удрать, как бы ей этого ни хотелось. Она обязана спуститься вниз и предстать перед ним, рассказать ему всю правду и молча вынести его гнев.

Он рассердится - у нее не было сомнений. Представив, что он ей скажет, она снова затрепетала. Гизела дважды имела возможность увидеть, каков он в гневе. Это будет третий раз. Сейчас от одной мысли о предстоящем разговоре девушка была близка к обмороку.

Гизела настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как миссис Банке помогала ей надеть и застегнуть платье. Только когда все было готово, Гизела повернулась, чтобы рассмотреть себя в зеркале. В первую секунду она не разглядела даже своего отражения, а потом увидела, что платье леди Мэри придало ей вид очень юной, неопытной и неуверенной в себе девушки.

Вот и еще раз одежда преобразила Гизелу. В этом зеркале отражалась не властная, гордая и прекрасная императрица, как и не сломленная и затравленная девочка, которую выгнала из дома жестокая мачеха. Это было юное существо с широко распахнутыми глазами на пороге жизни. Кружева, скрывшие незрелость фигуры, подчеркивали белизну кожи; рыжие волосы блестели как начищенная медь при свете свечей, пока миссис Банке ловко закалывала их.

- Теперь вы готовы, мисс, - сказала она, - и беру на себя смелость сказать, выглядите вы чудесно.

- Благодарю вас, - застенчиво промолвила Гизела.

- Его милость ждет вас, - продолжила миссис Банке. - Я покажу вам, как пройти в холл, а один из лакеев проводит вас до дверей библиотеки.

- Благодарю.., вас, - вновь повторила Гизела, чуть не застучав зубами.

Спускаясь вниз, девушка вцепилась в перила. Если бы только сейчас что-нибудь произошло! Если бы лорда Куэнби неожиданно вызвали в Букингемский дворец, или если бы начался пожар, она бы смогла скрыться в поднявшейся суматохе. Все равно что - лишь бы избежать встречи с ним.

Лакей в великолепной ливрее с блестящими пуговицами вышагивал впереди Гизелы по мраморному полу огромного холла. Подойдя к библиотеке, он распахнул перед девушкой обе створки дверей из красного дерева. Гизела очень медленно сделала несколько шагов и оказалась в большой комнате, в которой тем не менее можно было удобно отдохнуть и расслабиться. Гизела увидела глубокие кресла, обтянутые красной кожей, каминную решетку на ножках. В комнате стоял слабый запах сигар, смешанный с ароматом сосны и оранжерейных цветов.

Она медленно продвигалась вперед, как будто каждый шаг давался ей с невероятным трудом. Он ждал ее, стоя у камина с отрешенным видом. Гизела заметила, что он переоделся, надев поверх белоснежной вечерней рубашки темно-синий бархатный смокинг, подчеркнувший стальную голубизну его глаз глаз, которые; как показалось Гизеле, сверлили ее насквозь, так что невозможно было ничего утаить от него, стоило ей ступить в полукруг света перед камином.

- Вам лучше?

Она не ожидала, что первый вопрос будет о ней. От удивления девушка раскраснелась.

- Да. Мне уже.., совсем хорошо, спасибо.

- Я мог бы подождать, если вы предпочитаете еще немного отдохнуть.

- Я вполне пришла в себя, - твердо произнесла Гизела. - Как только доставят с вокзала мой багаж, я должна буду уехать.

- Я очень сожалею, что не побеспокоился о вашем багаже. Упустил из виду, что у вас могли остаться вещи в поезде, так как думал только, не поранились ли вы.

- Уверена, сундук отыщется, - сказала Гизела с отчаянным оптимизмом.

- Ни секунды не сомневаюсь, - согласился лорд Куэнби. - Вы в Лондоне с визитом?

- Да-да.., то есть.., да, - Гизела не знала, что ответить.

Она стояла перед ним, заикаясь, пока он, неожиданно вздрогнув, не вспомнил о хороших манерах.

- Присядьте, пожалуйста, - указал он на кресло возле камина.

- Сп.., спасибо.

Гизела опустилась в кресло, расправив широкую юбку, и вспомнила, кому принадлежит надетое на ней платье.

- Миссис Банке уговорила меня надеть платье вашей кузины, леди Мэри, пока приводят в порядок мою одежду. Очень надеюсь, леди Мэри.., не рассердится на меня за это.

- Думаю, она будет в восторге, - ответил лорд Куэнби. - Мне жаль, что пострадало ваше платье.

- О.., это совсем неважно, - сказала Гизела.

Наступила неожиданная тишина, в которой Гизеле слышалось только биение собственного сердца. А потом он задал вопрос, которого она почему-то боялась.

- Вы мне скажете, как вас зовут?

- Гизела... Мазгрейв, - тихо ответила она.

- Родственница сквайра Мазгрейва? Гизела вскинула на него глаза.

- Я была.., его дочерью.

- Дочерью!

Лорд Куэнби казался удивленным.

- Вы.., знали моего отца? Лорд Куэнби качнул головой.

- Нет, но сегодняшние газеты сообщили о его смерти.

- О!

Гизела снова умолкла.

- Вы, наверное, приехали в Лондон, чтобы приобрести траурное платье? предположил лорд Куэнби. Гизела поспешила отвергнуть такую мысль.

- Нет! Нет! Я ушла.., из дома.

Говоря это, девушка отвернулась и стала смотреть на огонь, в отблесках которого четко обозначились правильные черты ее лица, чуть вздернутый носик, печальная складка у рта.

- Не слишком ли большая дерзость с моей стороны узнать, почему? - спросил лорд Куэнби.

- Вам это будет неинтересно, - ответила Гизела. - Моя мачеха, леди Харриет, не любила меня. А теперь, когда отец умер, в Грейндже для меня больше нет места. Она наследовала все.

- Понятно. Итак, вы приехали в Лондон к родственникам. Быть может, мне связаться с ними?

- Нет, нет! У меня нет никаких родственников.

- Что же вы тогда намерены предпринять?

- Пока.., не знаю, - начала Гизела, но тут же вспомнила, с кем она говорит. - Мне кажется, милорд, это касается меня одной. Очень любезно с вашей стороны, что вы интересуетесь моими делами, но, уверяю вас, вам можно отбросить вежливость. Я здесь только для того, чтобы рассказать вам все, что вы, может быть, захотите узнать о.., другом деле. После чего я немедленно покину ваш дом. Я вполне понимаю свое положение.

- Рад это слышать, - сказал лорд Куэнби с едва уловимой улыбкой на устах. - Но должен признаться, я в полном неведении. Когда я увидел вас на вокзале, мне показалось, что я, должно быть, сошел с ума. Но потом я разглядел вас поближе, и сходство с дамой, за которую вы себя выдавали, не кажется мне таким уж очевидным. Сам не пойму, как я мог ошибиться.

- Но я.., похожа на императрицу, - возразила Гизела.

- В чем-то, безусловно, - согласился лорд Куэнби - Черты лица, волосы, глаза. Но что касается всего остального, сомневаюсь, что имеется очень сильное сходство. Я, конечно, поставлен в невыгодное положение, так как никогда не видел лично императрицу.

- Простите меня за то, что.., случилось, - пролепетала Гизела. - А теперь.., пожалуйста.., разрешите мне уйти...

Она почувствовала, что не может больше оставаться в этой комнате. Волнение, не покидавшее ее ни на секунду, спокойствие, с которым он задавал ей вопросы, - все оказалось еще страшнее, чем она предполагала.

- А вы не считаете, что я имею право получить какие-то объяснения? спросил он.

- Да, да, конечно, - согласилась Гизела. - Но в первую очередь во всем, что случилось, виноваты вы сами. Ее величество полагала, что на вашем месте будет ваш отец; она считала, что мне предстоит провести несколько дней в замке со стариком, который, по собственным его словам, был глух и почти ничего не видел. Обмануть такого не составило бы труда.

- Вполне справедливо, - холодно отметил лорд Куэнби - В последнее время мой отец очень мало слышал из того, что ему говорилось, а видел еще меньше. Но все равно остается вопрос, зачем понадобилась эта комедия?

Гизела стиснула руки.

- Императрица могла бы потерять три дня охоты. Лорд Куэнби откинул голову и от всей души расхохотался.

- Так вот в чем причина, - сказал он. - Никакой сенсации или драмы. Просто боязнь потерять целых три дня в поле.

- Когда ее величество услышала о том, что произошло, что в замке были вы, - продолжила Гизела, - она очень расстроилась.

- Она узнала обо всем, как я догадываюсь, до вашего приезда, - произнес лорд Куэнби, слегка прищурившись. - Вот почему вы так поспешно уехали.

- Да. Именно поэтому, - призналась Гизела.

- И вы так боялись ослушаться королевского приказа, что все мои мольбы не могли заставить вас задержаться еще ненадолго.

Гизела вспыхнула и уставилась в пол.

- Я.., служила ее величеству. И не в моих силах.., было не выполнить ее приказ.

- Понимаю, - сказал он. - А какие приказы вы выполняете сейчас?

- Н-никакие, - запинаясь, проговорила Гизела. - Можно мне теперь уйти?

- Куда? - поинтересовался он. - Не думаете же вы, что я окажусь настолько равнодушным и невнимательным хозяином, что не задам этого вопроса. Куда вы пойдете?

- У меня.., есть планы.

- Могу я узнать, какие, если не секрет?

- Думаю, милорд, они ни для кого, кроме меня, не представляют интереса, немного встревоженно ответила Гизела.

- Должен с вами не согласиться, - возразил лорд Куэнби. - Становится поздно, а Лондон - странное и довольно страшное место. Молодой особе совершенно не подобает бродить одной по его темным улицам.

- Я могу за себя постоять, - вздернув подбородок, заявила Гизела.

- Сомневаюсь, - ответил лорд. - Посмотрите, что уже с вами произошло. Вы стали орудием в чужих руках; вас поставили в унизительное положение, достойное всяческого осуждения, только потому, что вы случайно похожи на одну очень красивую любительницу развлечений.

- В этом не было никакого вреда, - сказала Гизела.

- Вы уверены? - спросил лорд Куэнби. Она вдруг вспомнила, как всего два дня тому назад убегала из Серебряного Будуара, вспомнила, как он вынул из ее волос сверкающие звезды, как от поцелуев она становилась слабой и податливой в его руках. Кровь прилила к лицу Гизелы, она смущенно заморгала и вскочила с места.

- Мне нечего больше добавить, милорд. Моя личная жизнь касается только меня. Я могу только просить у вас прощения за прошлое, а в будущем, умоляю вас, даже не вспоминать о моем существовании.

- Но почему я должен так поступить? - спросил лорд Куэнби.

- Ради императрицы, - объяснила Гизела. - Ее величество боится, что английская королева может узнать о случившемся. Вы ведь.., о, прошу вас, милорд, вы ведь ничего не расскажете в Виндзоре?

- Наверное, самое правильное было бы так и сделать, - ответил он.

- Нет! Нет! К чему такая ненужная жестокость, которая может причинить императрице непоправимый вред? - воскликнула Гизела. Совершенно забыв о себе, она подошла к лорду Куэнби и коснулась его рукой. - Пожалуйста, никому не рассказывайте об этом.

Умоляю вас.

Он посмотрел на нее с высоты своего роста. Ей показалось, лицо его было очень строгим и непреклонным.

- Есть вещи, которые невозможно простить, - сказал он.

- О, не думайте так, - просила Гизела. - Если задета ваша гордость, я могу только просить о снисхождении.

- Я не о себе беспокоюсь, - сказал лорд Куэнби, - а о вас. Непростительно, что вас поставили в такое положение.

Гизела рассмеялась почти с облегчением.

- Но я нисколько не была против! - призналась она. - Понимаете? Я - никто! Впервые в жизни мне выпала удивительная возможность носить чудесные платья и украшения, побывать в таком доме, как Истон Нестон, а потом в вашем замке; мне прислуживали, оказывали всяческие почести, а ведь я знала только оскорбления. Не думайте обо мне. Эти несколько дней я никогда не забуду.

- А теперь, когда все позади, у вас не осталось рубцов на сердце? спросил лорд Куэнби.

Гизела немного помолчала. Разве могла она ответить, что все ее сердце болело и тосковало от любви, которую он пробудил в нем?

- У меня нет никаких сожалений, - твердо заявила она спустя минуту, Никаких.

- И тем не менее, их должно было быть у вас немало, - возразил он. Надеюсь, вы понимаете, как вас скомпрометировали? Вас, юную девушку, вынудили Приехать в мой дом и остаться в нем на несколько дней. Я добивался вашей любви, держал в своих объятиях, целовал вас. Неужели это ничего для вас не значит?

- Пожалуйста.., не говорите об этом, - взмолилась Гизела. - Не меня вы обнимали, а.., императрицу. Знаю, мне не следовало позволять вам этого. Я поступила так, как она бы никогда не поступила. Но.., дело в том.., сама не знаю, почему.., я не могла иначе.

- Почему вы это говорите? - спросил он.

- Не.., могу объяснить, - призналась она.

- Но я все же хотел бы получить объяснения, - настаивал лорд Куэнби. Почему вы позволили мне целовать вас? Почему вы не позвонили слугам и не попросили защитить вас? Почему вы не уехали в тот вечер?

Гизела дрожала.

- Я.., я не знаю.

- Или вы думали, что так себя ведут королевы и императрицы? - продолжал он свои вопросы. Гизела сильно побледнела и отвернулась.

- Все дело в моем невежестве, милорд, - тихо промолвила она, - в невежестве человека, не имеющего представления об обществе, к которому вы привыкли.

- Ну а теперь, раз это случилось, - продолжал лорд Куэнби, - теперь, когда вы понимаете, что я скомпрометировал вас, вы также должны сознавать, что мне остается только одно - просить вашей руки.

- Нет! Нет, это абсурд! Вам, безусловно, не нужно этого делать, воскликнула Гизела. - Даже если вы сделаете такую глупость и предложите мне выйти замуж, я могу только ответить отказом.

- Почему? - поинтересовался лорд Куэнби.

- Потому что нет оснований для такой галантности, - ответила Гизела. - Я уже сказала вам, эта поездка не причинила никакого вреда. Если вы только сами не расскажете о ней кому-либо, никто в целом мире не узнает о том, что произошло.

- Кроме вас.

- А какое это имеет значение? - спросила Гизела. - Я - никто. Я исчезну из вашей жизни и из ее - тоже. Императрице совсем необязательно вновь встречаться со мной, а то, что я снова оказалась на вашем пути, можно объяснить только самым невероятным совпадением.

- Но оно все же произошло, - заметил лорд. - Поэтому еще раз, мисс Мазгрейв, я прошу вас оказать мне честь и стать моей женой.

- Я вынуждена отказать вам, - промолвила Гизела. - Благодарю вас, милорд, но мой ответ - нет.

- А если я скажу вам, - тихо продолжил он, - что очень бы хотел жениться на вас, что этот брак сделал бы меня счастливым человеком?

- Потому что.., я напоминаю вам императрицу? - вспыхнула Гизела. - Каким неудачным был бы такой брак! Я могу притвориться другим человеком на несколько часов, но не на всю жизнь. Как вы совершенно справедливо заметили, даже в то короткое время, что я представляла императрицу, я вела себя не как подобает королевским особам, а скорее, как простолюдинка.

- Вы вели себя как женщина, - возразил он. - И, я думаю, даже императрица может позволить себе быть просто женщиной.

- Но только не в тот раз, - заметила Гизела.

- Отчего? - удивился лорд Куэнби. Он стоял и смотрел ей в лицо до тех пор, пока Гизела бесконечно трогательно не произнесла:

- Нам нечего больше сказать друг другу, не так ли, милорд? Вы сохраните тайну императрицы, а я.., буду вам вечно благодарна за это.

- Но почему именно вы? - спросил лорд Куэнби. - Если кому и быть благодарной, то самой императрице.

Гизела посмотрела ему в глаза.

- Вы ведь не станете говорить с ней об этом? - спросила она. - Прошу вас, милорд, не надо. Она доверяла мне, а я предала ее доверие тем, что снова повстречалась с вами. Хотя здесь и нет моей вины, но это не оправдание.

- Мне кажется, я должен иметь охрану или, по крайней мере, награду, чтобы охранить такую важную тайну, - чуть насмешливо улыбаясь, заметил лорд Куэнби. - Вам лучше всего выйти за меня замуж, на всякий случай, чтобы я не проговорился.

- Теперь вы шутите, - сказала Гизела. - Все эти разговоры о женитьбе очень благородны, милорд, но, я точно знаю, никуда не приведут. Мой сундук, наверное, уже доставлен. Вы позволите мне уехать?

Он покачал головой.

- Нет, - отрезал он. - До тех пор, пока вы не дадите мне разумного объяснения, почему не будете моей женой.

- Потому что вы просто смеетесь надо мной, - бросила ему Гизела в неожиданном приступе гнева. - Жестоко и бесчеловечно дразнить меня, я и так чувствую себя в глупом положении. Я знаю, что оскорбила вас. Знаю, что вела себя недостойно и, возможно, очень предосудительно, оставаясь с вами в замке. Но теперь это все в прошлом. У вас такая насыщенная жизнь, вы легко забудете меня.

- А если я скажу, что не в силах забыть вас? - произнес лорд Куэнби. - Что вы просите о невозможном?

- Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, - ответила Гизела.

- Мне кажется, понимаете, - возразил он. - Поэтому позвольте спросить еще раз. Вы выйдете за меня?

- Нет! Конечно, нет!

- Но почему?

- Если хотите, я открою вам одну очень серьезную причину, - резко произнесла Гизела. - Я - незаконнорожденная. Моя мать вышла за сквайра Мазгрейва после того, как обнаружила, что у нее будет ребенок.

- А кто был ваш отец? Гизела тяжело вздохнула.

- Императрица полагает, что им был герцог Максимилиан.

- Так вот откуда сходство, - сказал лорд Куэнби. - Герцог - великий человек. В одном его мизинце больше обаяния, чем у многих людей, вместе взятых. Насколько я понимаю, вам нечего стыдиться быть членом его семьи.

- Стыжусь я или нет - к делу не относится, - отрезала Гизела. - Но с вашей точки зрения - это и есть ответ на вопрос. Вы не можете жениться на особе без роду и племени.

- Думаю, мне решать самому, - сказал лорд Куэнби. - Это ваше единственное возражение против брака со мной? "

Гизела не ответила, и он спустя немного времени снова спросил:

- Ты выйдешь за меня, маленькая Гизела?

- Нет!

Она стояла к нему вполоборота, но краткий ответ прозвучал твердо и ясно.

- Что мне еще сказать, чтобы уговорить тебя? Быть может, я опустил самое важное? То, что я люблю тебя. Она повернулась к нему, гневно сверкнув глазами.

- Это не правда, и вы не должны так говорить! Это оскорбляет само слово "любовь". Вы не любите меня и перестаньте меня мучить... Я не в силах больше:., это выносить...

Ее голос оборвался на последних словах. Она повернулась и хотела кинуться к двери. Но лорд Куэнби молниеносно поймал ее за руку. Гизела была остановлена на бегу и стояла, чувствуя дрожь в каждой клеточке, не только от страха, но и от злости, которую он вызвал в ней.

- Что ты знаешь о любви? - спросил он. - Откуда тебе знать, настоящая моя любовь или нет? Ты можешь судить только о своей собственной.

- Но я никого не люблю! - воскликнула Гизела.

- И тогда его рука взяла ее за подбородок и чуть приподняла голову, чтобы он мог взглянуть ей в глаза.

- Это ложь, - мягко возразил он, - Неужели ты снова должна лгать мне, да еще в такой момент?

- Я не.., лгу! - взорвалась она, но тут же замолчала, потому что слова замерли у нее на устах.

- О, ты - дитя, - пробормотал он. - Неужели ты думаешь, что меня может обмануть твоя гордость или притворство? Ты любишь меня, Гизела. Ты любила меня в тот вечер, когда я обнял тебя и впервые поцеловал твои губы. Я знал, что нашел бесценное сокровище или, скорее, звезду, до которой, как я полагал, никогда не сумею дотянуться. И ты еще можешь предположить, даже на минуту, что я забуду тебя после всего?

Он посмотрел ей в глаза и обнял. Гизела невольно попыталась вырваться, но тут же замерла в крепких объятиях, чувствуя близость его губ. Все ее существо наполнилось восторгом от его прикосновения.

- С того вечера, когда я поцеловал твои волосы и ты в испуге убежала, я ни о чем не мог думать, только о тебе, - продолжал лорд Куэнби. - Мне кажется, я тогда догадался, что ты не та, за кого себя выдаешь.

Я полюбил тебя и жаждал всеми фибрами своей души, и не способен был здраво размышлять, даже вообще размышлять. В Лондоне я оказался потому, что на завтра мне назначили аудиенцию в Букингемском дворце, не пойти на которую невозможно. Но после нее я собирался покинуть Лондон и направиться прямо в Истон Нестон. Мне нужно было знать правду.

- Не я вам нужна, - прошептала Гизела, - а императрица.

- Мне нужна женщина, которую я поцеловал, - возразил лорд Куэнби. Женщина, к чьим волосам я прижался лицом, чьи глаза смотрели в мои, и я увидел в них пламя, которое вторило огню, бушевавшему в моей груди. Вот эта женщина и нужна мне. И мне все равно, кто она - королева или нищенка.

- Она нищенка, - всхлипнув, пролепетала Гизела.

- А это еще лучше для меня, - сказал лорд Куэнби. - Потому что тогда она будет вся моя, моя навсегда. Ты слышишь, Гизела? Однажды ты попыталась убежать от меня, но во второй раз тебе это не удастся.

Его губы были совсем близко от ее губ, руки все крепче обнимали девушку.

- Мы очень скоро поженимся, - говорил он. - Потому что я боюсь потерять тебя. Я искал тебя всю жизнь и стал даже думать, что ты просто пригрезилась мне.

Он поцеловал ее, от прикосновения его губ Гизела что-то неразборчиво прошептала и отдалась на милость восторженного трепета, охватившего все ее тело. Она чувствовала его поцелуи - долгие, страстные, сильные, и понимала, что ничего не нужно говорить, объяснять, все и так понятно им без слов. Они созданы друг для друга. Они - одно целое. Мужчина и женщина, которых нельзя разлучить, потому что у них одна любовь на двоих.

- Я люблю тебя! - прошептал он низким, глубоким голосом.

- Я.., люблю тебя! - услышала Гизела свой ответ, слабый и взволнованный.

Он все еще не выпускал ее из своих рук.

- Я уже тебе говорил как-то, - напомнил он, - что ты зажгла звезды в моем сердце. А теперь скажу, дорогая, что ты сама стала для меня звездой - звездой, за которой я последую, куда угодно.

Он снова поцеловал ее. Их губы слились, ее тело все напряглось, а потом она почувствовала его руки в своих волосах: он вынимал шпильки, роняя их на пол, пока длинные шелковые пряди цвета меди не окутали пышным покрывалом ее плечи и не упали ему на грудь.