Звезды высокого неба

«Сделать все» — значит быть уважаемой людьми, независимой в жизни, авторитетом в глазах детей. Мудро, но не просто. Когда Боре исполнилось шесть месяцев в 1934 году, она поступила в Иркутский медицинский институт. В Прокопьевск вместе с сыном Евгения Волынова переехала уже врачом-педиатром. Хотя институт был уже позади, она постоянно училась. В маленьком тогда городе не было травматологов, и она стала травматологом. А началась война, взяла в руки хирургический инструмент. Теперь заслуженного врача республики знают не только в Прокопьевске.

Но вернемся к детству. Зимой Борис и его друзья любили носиться по склонам оврагов на лыжах. Каждый день мать с тревогой ждала сына. Но еще большее волнение охватило ее, когда однажды она поняла, что сын настойчиво и обстоятельно, — как все, что он делал, — стал готовить себя к профессии летчика. Она-то знала, с чем это сопряжено. В госпитале во время войны и в первые годы после нее хирургу довелось оперировать летчиков с тяжелыми ранениями и ожогами. «Я не собираюсь тебя пугать, — сказала она, когда сын забежал к ней на работу, — но я хочу, чтобы ты знал, как это страшно». Но эффект был обратный тому, на который рассчитывала мать: Борис утвердился в мысли, что летчик— это профессия действительно смелых людей.

Окончив десять классов, он ждал нужных рекомендаций в авиаучилище.

А с матерью был трудный разговор, тем более трудный, что мать впервые плакала на глазах у сына.

«А что, если я пойду в райком и скажу, что я против?» — размышляла она вслух. «Что же, выслушают. — отозвался Борис. — Ты же уважаемый в городе человек. Но я знаю, что ты не пойдешь».

Она не пошла.

— Когда, казалось, я настоял на своем, вдруг, как снег на голову, новая трудность. На этот раз Тамара. Моя невеста, с которой вместе учились, вместе занимались гимнастикой, вместе носились на лыжах по склонам оврагов. Тамара была не со мной.

В запальчивости она сказала мне что-то похожее на то, что если я не послушаюсь, не передумаю и сделаю ей и маме наперекор, она никогда не выйдет за меня замуж.

Это был запрещенный прием. Долго я убеждал ее в том, что так нельзя строить отношений, тем более, когда мы только начинаем жить. По-моему, уговорил, и на всю жизнь.

— Как я догадываюсь, тебе удалось сохранить хорошие отношения с невестой?

— Да, если учесть, что она моя жена.

— Я слышал, что она инженер-металлург?

— Если говорить откровенно, Тамара необыкновенный человек. Не подумайте, что я собираюсь расхваливать свою жену. Просто всегда удивляюсь ее бьющему через край оптимизму, ее работоспособности.

С первых дней курсантской жизни Борис понял, что если он и станет летчиком, то будет это нескоро. И строевая подготовка, и караульная служба, и дежурства на кухне… несколько месяцев он даже самолетов вблизи не видел.

В письмах к матери, к Тамаре он пытался не показывать томившей его неуверенности. Да что там неуверенность, просто огорчения. «Самое главное не потерять внутренней убежденности в том, что ты станешь тем, кем хотел быть. Главное выдержка». — думал Борис. И все чаще в сознании появлялось слово «работа» — любимое словечко Тамары.

Девчушка была на год моложе Бориса, детство выдалось у нее нелегкое. Отец скончался в госпитале от тяжелого ранения. Мать, оставшись с тремя детьми, пошла работать. Тамара разделяла со старшим заботу о младшем брате, о доме. Беды, казалось, не влияли на задорный, жизнерадостный характер Тамары… Она успевала и в школе, и в спорте, и дома. Окончив школу с золотой медалью, она выбрала трудный для женщины металлургический институт. Получала повышенную государственную стипендию и часть ее отсылала домой — в помощь маме.

«Я иду к тебе, Борька!» — читал Борис между строк ее писем, вспоминая свою Тамарку, ее заразительный смех. Вспоминал он и дни, проведенные вместе, прогулки по оврагам, где водила их любовь. Вспоминал и ужасался. Как только не свернули они себе шею? В одном из писем как бы невзначай она писала ему: «..Недавно услышала очень хорошую фразу: «Если быть, так быть лучшим». Эти слова, кажется, принадлежат Валерию Чкалову. Здорово сказано! Правда?..»