Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

— Даже дырку в горе, даже туннель невозможно прорыть, если бурить сразу во всех направлениях, — не слыша брата, продолжал другой. — Гора обвалится от такой работы. Вся культура нашей страны, да и не только нашей, заражена сиюминутным стремлением угодить простейшим запросам. Поэтому она и становится эклектичной. Поэтому в ней царит такое отсутствие принципов, вседозволенность. Она всё вбирает в себя как водоворот или как выгребная яма, а мы тут рассуждаем, рассуждаем… О чем, спрашивается? — Форестье-I поставил стакан на скатерть и, воспользовавшись молчанием, воцарившимся за столом, стал накладывать себе в тарелку всего понемногу, после чего, пригрозив всем вилкой, словно предостерегая от возражений, продолжал разглагольствовать: — А что значит — водоворот? Это значит смешение рас, идей, всего… в одну кучу. Город Париж… не знаю, как вы, но я его не люблю… даже с точки зрения градостроения отстроен по тому же принципу. По принципу водоворота. Его центростремительная сила всасывает в себя. Она притягивает к себе всё, что оказывается в радиусе ее воздействия. Вы скажете, что это свойственно всем большим городам? Черта с два! Ничего подобного! Есть и другие модели, не хуже. Например, модель, построенная на принципе взаимодействия двух силовых векторов — лево-правая. По этой модели построен Нью-Йорк, Вест-Сайд. Ты же, по-моему, сам этому удивлялся, Питер? Или я ошибаюсь?

— Не помню, не обращал внимания, — ответил Петр с медлительностью, разделывая кусок холодной телятины.

— В следующий раз поедешь — обрати внимание. Настоятельно рекомендую.

— Дело, конечно, не в планировке улиц, а в менталитете, которым пропитываются умы людей, — уточнил Форестье-I свою мысль.

Актриса Бельом, всё это время не отрывавшая глаз от тарелки, медленно и сосредоточенно налегавшая на полусырой ростбиф с салатом, вдруг произнесла своим звучным контральто:

— Ты смотришь в горлышко бутылки, Жиль… залезть в которую всё равно не сможешь.

Тот даже опешил.

— У тебя одни бутылки на уме! — отмахнулся другой. — Говорить ни о чем невозможно.

— То, что я могу выпить за пятерых, это давно всем известно, — с вызовом признала Бельом, но ее хриплый голос надорвался от иронии. — А то, что тебя жизнь засосала как трясина, эта новость, по-моему, тебя самого удивляет. Заказов мало? Так бы и сказал. Америка и градостроение тут при чем?

— Да при чем здесь заказы?! Но даже если так… Я человек деятельный. Мне необходимо тратить свои силы. Я не вижу в этом ничего постыдного, — оскорбленно выплеснул Жиль Форестье.

— Главное, не отчаиваться, — подбодрила Бельом. — Перетерпишь — это и нервы укрепляет, и на душе потом звонче становится.

— У меня от этого уже не звенит на душе, — отрезал тот и, развернувшись к Петру, спросил его: — Ну что, я не прав? Рассуди, Питер. Что я говорю непонятного?

— Про гору с дыркой и про требуху я всё же не понял, — сказал Петр, чувствуя, что Форестье-I обижается на всеобщее безучастие; оно и привело к стычке старшего брата с актрисой.

— А я про водоворот и про Нью-Йорк чего-то не уловил, — поддержал мнение Петра младший брат.

— Любая страна с развитой культурной должна совмещать две вещи: быть терпимой к внешним веяниям и сохранять свою идентичность, то есть совокупность ее национального прошлого, духовного опыта и традиций, — с серьезностью продолжал Форестье-I. — Терпимости сегодня — хоть отбавляй. А вот насчет совокупности… Поэтому равновесие и нарушено. Добиваться равновесия за счет нетерпимости? Бесполезно! Замкнутость ни к чему не приведет. Равновесия можно добиться только через консолидацию. Не силой надо брать, а умением! И нам с вами никуда от этого не деться… Человек — составная часть, пусть мизерная, этого механизма. Когда что-то нарушено в работе главного механизма, это выводит из строя и человека. В его существовании появляется расшатанность, торможение… Я хочу сказать, что по всем этим причинам наше с вами существование протекает сегодня на слабеньких, пониженных оборотах. Мы не живем, а доживаем. Ждем чего-то. Лично я об этом сожалею.

— Глядя на тебя, этого не скажешь, — поддела Бельом.

— Мы сидим на голодном пайке. А я нуждаюсь в движении, — добавил Форестье-I, игнорируя актрису.

— В этом ты прав. Когда у меня нет работы, я с ума схожу, — не оставляла его Бельом в покое.

— Работа — болезнь века. Всего не переделаешь, — сказал Форестье-младший.

— Этого ты от Питера нахватался! — упрекнул старший брат.

— А Питер-то тут при чем? — возмутился младший.

— Я бездельничать тоже не умею. Но ограничивать себя наверное нужно, — произнес Петр. — Иначе — суета. А суета — это грех.

— Суета?! Ну ты даешь… Да лично я так устроен, что не могу ничем не заниматься! — возмутился Форестье-I. — Моим мозгам просто необходим приток адреналина. Постоянно находиться в этом состоянии невозможно — согласен. Жизнь на полную катушку изнашивает — согласен. Но мы должны поддерживать в себе напряжение… в минимальном виде. Благодаря этому мы и живы.