Звёздная пыль в их венах

– Шипастая Роза – одно из моих созвездий рождения, – говорит она ему, когда замечает созвездие в списке.

Она и ее сестры родились под Шипастой Розой, Голодным Ястребом, Одиноким Сердцем, Короной Пламени и Тремя Сестрами.

– Шипастая Роза символизирует красоту, но здесь говорится, что она появилась рядом с перевернутой Чашей Королевы, которая предвещает несчастье. Их близость должна указывать на какую-то связь, так? – спрашивает Беатрис, взглянув на Найджелуса, который все это время пристально за ней наблюдает. – Что произошло в тот день?

Найджелуса поднимает брови.

– Ты не помнишь? – спрашивает он ее.

Беатрис роется в своей памяти. Середина лета прошлого года. Она все еще была в Бессемии, все еще проводила каждый день в компании своих сестер, а ее мир ограничивался дворцом и окружающим его городом. Все эти дни слились воедино в ее сознании.

– Ты сломала свой нос, – говорит ей Найджелус.

Беатрис моргает. Она действительно сломала нос прошлым летом, во время тренировки по рукопашному бою с Дафной. Это было не впервые, когда тренировка закончилась травмой, а Найджелус так быстро вылечил ее с помощью щепотки звездной пыли, что событие не произвело на нее особого впечатления.

– Несчастье, которое повлияло на мою красоту, пусть и ненадолго, – криво усмехается Беатрис, возвращая ему книгу. – Признаюсь, я чувствую себя весьма польщенной тем, что звезды сочли нужным обратить внимание на это событие.

Если Найджелус и понял ее шутку, он никак не показывает этого.

– Я уверен, что многие люди в тот день пострадали, хоть и по-разному. К тому же, как ты и сказала, это одно из твоих созвездий рождения, так что на тебя его присутствие в небе влияет больше, чем на других.

– Для моих сестер это тоже созвездие их рождения, но что-то я не припомню, чтобы с ними тогда случились подобные инциденты, – говорит она, но затем делает паузу. – Это неправда. Дафна тогда проснулась с огромным прыщом на подбородке. А Софи…

– Это был день, когда прибыл последний портрет короля Леопольда. Как ты можешь помнить, твою сестру это сильно взволновало.

Так и было. Весь тот день Софрония почти ни о чем другом не говорила. К тому времени как солнце село, Беатрис казалось, что если она услышит еще хоть слово о его красивом лице и добрых глазах, то вонзит в холст кинжал.

– И очевидно, ее увлечение кончилось несчастьем, – заканчивает Беатрис, хотя, говоря это, она вспоминает слова Виоли. Как бы то ни было, я верю, что он любил Софи так же сильно, как она любила его. Трудно было представить, что ее сестра влюбится в незадачливого короля – Беатрис не думала, что это может быть чем-то большим, чем простое увлечение. Беатрис, конечно, не была слепой, так что даже за слоем недельной грязи разглядела красоту Леопольда. Но любовь – это нечто большее, так ведь?

Сама того не желая, она вспоминает о Николо. Это была не любовь, так что она не повторила ошибку Софронии. Но Беатрис не может не думать, что ее заслуги в этом нет, и виной всему предательство Николо. Ведь затянись все еще на пару недель, и она, возможно, тоже решила бы, что влюблена.

– Итак, на всех нас это повлияло по-разному, – говорит Беатрис, выбрасывая Николо из своих мыслей и сосредотачиваясь на сидящем перед ней Найджелусе. – Да простят меня Дафна и ее несчастный прыщ, но разве это сравнимо со сломанным носом? И я сомневаюсь, что в смерти Софронии виновата пара созвездий, – это дело рук моей матери.

– Все взаимосвязано, Беатрис. Особенно когда дело касается звезд, – мягко говорит Найджелус. – Но ты права. В тот день, как и в прочие, Шипастая Роза повлияла на тебя сильнее, чем на твоих сестер, и на то есть причина. Между тем, как ты сделала свой первый вдох, и до того момента, как Софрония сделала свой, прошло не меньше двух часов. Вы тройняшки, но роды длились долго, поэтому я отметил каждое созвездие, что появлялось над головой за это время. Когда ты сделала свой первый вдох, Шипастая Роза достигла своего пика. Когда появились твои сестры, она все еще оставалась на небе, но ее положение уже не было так сильно.

Возможно, Беатрис не слышала этого раньше, но его слова ее не удивляют. Ей всегда говорили, что красота – ее самое большое достояние, и чаще всего это говорила ее мать. Она, как никто другой, разбирается в розах и их шипах.

– А мои сестры? – спрашивает она. – Какие созвездия светили над ними?

Как только этот вопрос слетает с ее губ, она почти жалеет, что задала его.

– Я хотел бы услышать твои догадки, – говорит Найджелус, откидываясь назад.

Беатрис стискивает зубы.

– Понятия не имею, – говорит она.

Но она лжет, и он, кажется, это понимает.

– Твоя мать никогда не считала нужным давать тебе те уроки чтения по звездам, которые были у твоих сестер, – говорит он ей. – Она думала, что чем больше ты будешь знать, тем больше вероятность того, что в Селларии ты скажешь лишнего и тебя казнят.

– Но разве это не то, чего она хочет? – спрашивает Беатрис.

Еще один колкий комментарий, на который Найджелус не обращает внимания.