Я услышал шорох, словно девушка ложилась спать. Я тоже лег, хоть и не переставал тревожиться, укрылся одеялом, положил голову на свой дорожный мешок. Надо мной ярко и чисто горели звезды. Я подумал об инопланетниках, которые бродят среди звезд, как мы, странствующие, бродим по равнинам своей планеты. Они заключены в корабле, я лежу под открытым небом. Если их манят таинственные и странные загадки и события, то меня — тоже, даже если я этого не хочу.
Тары снова принялись пастись. Казалось, то, что встревожило Витола, больше их не беспокоило. Я решительно отказался думать о теле, которое лежит на самодельных санях возле того места, где мы спим. Отца с нами больше нет...
Он никогда не следовал определенным религиозным обрядам, но тем не менее был верующим. А меня учил, что терпимость к верованиям других свойственна подлинно образованному человеку и что веру нельзя навязывать — ее нужно искать внутри самого себя. Но он верил также, что эта жизнь, нам известная, не единственная. Почему он так настаивал на том, чтобы его тело вернулось в место, которое он избегал все эти годы? Прошлым вечером я настолько оцепенел от утраты, что не задавал себе подобных вопросов. Но теперь начинал сознавать, что то, что я знал об отце, было, возможно, лишь малой его частью, и это вызвало у меня новый приступ горя.
Должно быть, этой ночью мне что-то снилось, потому что проснулся я с тяжелым сердцем, с болью в глазах и ощущением какой-то предстоящей опасности. Илло была не в лучшем настроении, и мы, сворачивая лагерь, почти не разговаривали. Нагрузив гаров, вышли. Но вначале я поднялся на вершину поросшего травой холма и осмотрел окрестности в бинокль.
Темная масса Чащобы прямо перед нами, она по-прежнему выглядит мрачной тучей, лежащей на горизонте. Непосредственно перед нами она как будто отступает дальше, и, сравнивая увиденное с картой, я подумал, что — случайно или под каким-то неведомым влиянием — выбрал маршрут верно. Мы направляемся прямо к Мунго.
Двигались мы быстро, потому что тары сразу пошли своим стремительным, пожирающим расстояние ходом. В пути они не опускали большие головы, чтобы схватить охапку травы. Витол шел впереди, остальные за ним, и мне пришлось делать шаги шире, чтобы не отставать. Витол легко тащил сани, которые качались из стороны в сторону, на мгновение застревали в траве, но легкое движение могучих плеч их тут же освобождало.
Солнце поднялось высоко, и мы раз или два останавливались, пили немного воды, сохраняя вторую канистру для гаров. Хоть я и странствующий и привык к переходам, вскоре я понял, что такого у меня еще не было. Но мне не хотелось замедлять ход. Если Илло влечет ее призыв, меня тоже что-то подгоняет, требует скорости и снова скорости.
В середине дня мы невооруженным глазом разглядели руины Мунго. Ветер и дождь, бури, такие же сильные, как та, что застала нас на равнине, здесь были полноправными владыками. Стены развалились, и остатки некоторых домов выглядели как поросшие травой холмики. И окружала их темная растительность — та необычная, изуродованная растительность, которая всегда вырастает в местах, тронутых Тенью. Среди упавших строительных блоков и прогнивших балок росли неестественно искривленные деревья. Здесь жизнь казалась ярче, чем на выжженных солнцем и обесцвеченных осенними ночными заморозками равнинах. Растительность на развалинах города — по-прежнему темная, полная жизни, словно здесь другое время года. Но эта буйная растительность, эти искривленные деревья казались угрожающими.
Приближаясь к рухнувшим стенам, мы пошли медленнее. Стало видно, что в зелени растительности есть черные пятна, как будто какая-то болезнь поразила разворачивающиеся листья.
Наконец тары остановились и выстроились в ряд, мордой в сторону населенных призраками руин. Я давно был знаком с такой реакцией: ни одно животное не подойдет к развалинам ближе определенного места. Только люди идут дальше: возможно, лишь мы настолько глупы, что идем туда.
Проверив содержимое своего мешка и сняв с гаров поклажу, я развязал упряжь Витола. Илло помогала мне, не нарушая молчания, которое царило с тех пор, как я увидел свою цель. Она сказала, что это и ее цель, но я намерен был сам справиться с тяготами того путешествия, которое предпринял, выполняя клятву.
Хоть я не раз видел развалины, в которые уходил отец, и эти ничем от других не отличались, все же это место моего рождения, в котором я жил, пока не произошло нечто невероятное. Я откровенно боялся, но знал, что должен преодолеть этот страх.
Наконец я прямо посмотрел в глаза девушке и сказал со всей властностью, какая была свойственна отцу:
— Это я должен сделать один.
Я был так уверен, что она станет возражать, что почувствовал даже разочарование, когда она сделала шаг назад, присоединяясь к гарам, и ответила:
— Да, это только твое дело.