Я не знаю, как сумел охватить одним взглядом столько деталей, не знаю. У меня был в запасе только один взгляд на весь интерьер, только один. Потому что второй мой взгляд и все последующие были предназначены хозяину кабинета.
Джеймсу Уокеру.
Он сидел в кресле у стола лицом к двери и смотрел на меня. Я узнал его сразу, даром что прошло столько времени. Сухопарые нескладные некрасивые мужчины, достигая средних лет, мало меняются с годами, даже когда стареют.
Я узнал его — Уокера. Он сидел в кресле напротив меня — старик в мягких домашних брюках и клетчатой рубахе навыпуск, одна рука его лежала на коленях, другая сжимала в кулаке смятую сигару и свесилась к полу. Он сидел и смотрел на меня. И в широко открытых абсолютно неподвижных глазах его было столько муки, а в трагичном изгибе тонких синих губ — столько боли, что у меня при взгляде на его лицо захолодело в груди…
Я сделал неверный шаг назад, а когда у меня за спиной раздался визг Лотты — долгий, непрекращающийся, раздирающий душу и сердце, визг — как сигнал, как подтверждение, как свидетельство того, что я никак не хотел признавать….
Я быстро подошел к дяде Уокеру и взял его ледяное закоченелое запястье в свою руку.
Прощупывать пульс я не стал.
Джеймс Уокер был неопровержимо мертв.
ГЛАВА 3
ТВАРИ
— Стоять!
— Руки за голову!
— Лицом к стене! Ноги в стороны!
— Оставаться на месте!
— Руки!
— Не двигаться!
Столько противоречивых команд одновременно я не получал никогда в жизни. Если тебе приказывают повернуться лицом к стене, поднять руки вверх и в то же время — не двигаться, очень трудно сразу сообразить, как же следует поступить.
Я оказался в положении буриданова осла, которого поставили между двумя стогами сена на одинакововом расстоянии и от того, и от другого. Этот осел умер от голода, не зная, с чего начать трапезу. И это при том, что в ухо ему никто не визжал, от чего я вовсе не был избавлен.
Лотта только-только успела перевести дыхание, отвизжав при виде мертвого Джеймса Уокера, как на нас со всех сторон посыпались команды, изрыгаемые лужеными глотками. С минимальной паузой визг возобновился, только на этот раз Лотта взяла на октаву выше.
Я закрутил головой, пытаясь найти грозных указчиков. В неведении я находился какие-то секунды. Лоттин визг сзади захлебнулся, а меня обхватила за шею железная рука. Одновременно из-за портьер выскочили две здоровенных фигуры в пятнистых серо-черных комбинезонах и круглых шлемах с опущенными защитными стеклами. Лиц этих людей я не успел разглядеть. Они подскочили ко мне, вырвали из рук камеру, железная рука отпустила меня, а эти двое схватили за руки и опрокинули меня спиной на пол.
Я больно ударился затылком о порог кабинета.
— Да вы чего!.. — дернулся было я, но мои руки уже были придавлены к полу огромными форменными ботинками, на ногах сидел один из нападавших, а в лицо смотрели три бластерных ствола.
— Тихо! — грозно сказал тот, что хватал меня за шею, а теперь стоял у моей головы и тыкал дулом бластера мне в лоб. — Доктор, тащите свой индикатор!
Я опять дернулся, но только для проформы: положение мое было строго определено и жестко фиксировано. В дальнем конце коридора раздался жалобный Лоттин вскрик. Я напряг горло и заорал из всех сил:
— Что здесь происходит, черт вас всех возьми! Отпустите немедленно женщину!
На этот крик никто не обратил внимания. Из-за моей головы вышагнула невысокая коренастая фигура в шлеме, в руках этот человек держал незнакомый мне аппарат с большой полусферической впадиной в корпусе. Ни слова ни говоря, он опустил аппарат мне на лицо так, что моя голова оказалась во впадине. Теперь я ничего не видел. Раздался щелчок, и я почувствовал на лице теплоту неведомого излучения.
Мне стало тошно. Шок от нападения сменился страхом. Но я не дергался, молчал и смиренно ожидал своей участи, кричать и пытаться освободиться было бесполезно.
Примерно через минуту адская машина перестала нагревать мою физиономию, противно пискнула, прибор уплыл вверх и в сторону, и я увидел над собой шлем коренастого негодяя. Он внимательно вглядывался в мое лицо. Я зло посмотрел на него и спросил:
— Ну, что теперь?
Коренастый поднял тонированное стекло шлема и явил мне широкое невыразительное лицо человека средних лет. Он еще раз спокойно взглянул на меня и повернулся к тому, что стоял у меня за головой:
— Это землянин, командир. Человек. От макушки до кончиков ногтей.
— Спасибо, док. — Голос говорившего был молодым, но властным. — Гарри, обыщи его.
По тону доктора и командира я понял, что в некоторой степени мое положение улучшилось. Мой статус землянина и человека благотворно подействовал на этих идиотов. Я только не понимал, почему они не определили его, этот статус, так сказать, визуально и вербально: то есть просто пожав мне при встрече руку и перекинувшись со мной парой слов.
Дюжий Гарри — тот, что сидел у меня на ногах — не вставая, простер надо мной длиннющую, как грабли, руку и обшарил карманы пиджака и брюк. Рация, сигареты и журналистское удостоверение перекочевали из моих одежд в руки командира. Тот пошуршал удостоверением: