Звёзды под дождем

— Трудное у тебя, папа, положение. Согласиться с Евой Петровной тебе совесть не позволяет. А сказать, что прав твой сын, непедагогично. Да?

Отец подскочил и ухватился за подтяжки.

— Не

городи чепуху, любезный! "Педагогично, непедагогично"! Я прекрасно знаю, что отбирать портфели и обшаривать карманы — это бред. И что нельзя с бухты-барахты называть человека вором! Но согласись, что и ты держал себя не лучшим образом! Еву Петровну возмутил больше всего твой тон.

— Когда не к чему придраться, придираются к тону, — объяснил Кирилл. — Стоит открыть рот, как уже говорят, что грубишь… Начинаешь доказывать, что нет никакой грубости, а тебе сразу: "Ах, ты еще и споришь!"

— Ну, это бывает иногда, но все-таки…

— Папа, — перебил Кирилл, — тебе сколько было лет, когда у тебя первый раз отобрали портфель и послали тебя за родителями?

— Что?.. Да, было… Девять лет. В третьем классе.

— И что ты делал?

Петр Евгеньевич отпустил подтяжки, и они щелкнули его по плечам.

— Что я делал… Плакал, кажется.

— И я раньше плакал, — сказал Кирилл и встал. — Видишь, папа, в чем дело: я плакал и был хороший. А сейчас я научился не плакать… если даже хочется… Но я не виноват, это виновата зеленая обезьяна.

Петр Евгеньевич изумленно уставился на сына.

— Какая… обезьяна? Это ты про Еву Петровну?

Кирилл с хохотом рухнул на диван.

— Ой, мамочки!.. При чем здесь Ева Петровна! Это шутка такая… Ой, слышала бы она!

Нахохотавшись, он вскочил, подошел к отцу сзади и повис у него на плечах.

— Смотри, я скоро с тебя ростом буду.

— Рост линейной величины сам по себе не есть признак роста качества. Проще говоря, велика Федора… — ответствовал Петр Евгеньевич. — Кстати, почему ты уходишь от серьезного разговора?

— Разве я ухожу? — удивился Кирилл. — Я как раз хотел…

— Да? А что хотел-то?

— Хотел спросить: как ты думаешь, почему наша Ева Петровна такая?

— Какая "такая"? В общем-то обыкновенная. Ты слишком сурово на нее смотришь.

— Ага. Ты ещё скажи: "Какое ты имеешь право обсуждать взрослого человека?" А как жить, чтобы не обсуждать? Всё равно обсуждается — не вслух, так в голове. Мозги-то не выключишь.

— Видишь ли, Кир… Обсуждать и судить — разные вещи. Чтобы судить, надо понимать. Ты пробовал понять эту Еву Петровну — устающую каждый день в школе, издёрганную семейными хлопотами? Возможно, не очень здоровую. И тем не менее работающую с полной отдачей. Ради вас.

— Ради нас? А нас она спросила, надо ли нам это?

— Подожди. Я сегодня с ней беседовал и вижу: она искренне убеждена, что поступает правильно, она отдаёт своей работе массу сил. А то, что она не всегда вас понимает, ну что ж…

— Вот видишь! Она не понимает, а мы должны, да?!

— Дорогой мой Кирилл, — медленно сказал отец, и Кириллу вдруг вспомнилась Зоя Алексеевна. — Человеческие отношения — это ведь не рынок, где торговля и обмен товарами: ты мне дал столько, я тебе за это столько… Нельзя так мерить — ты проявил столько понимания, и я тебе отмерю равную дозу. И с добротой так нельзя. И тем более с обидами. Чем лучше человек, тем добрее он к другим и тем больше понимает других людей. Потому что он такой, а не потому, что ждёт платы за доброту… Кир, ты сейчас не спорь, ты просто подумай.

— Ладно, — вздохнул Кирилл.

Отец обнял его за плечи.

— Ты пока дерёшься со злом по-мушкетёрски. А нельзя ведь всё в жизни решать как в бою на шпагах. Человеческое понимание — то, если хочешь, тоже оружие в борьбе за справедливость… Если ты постараешься поглубже взглянуть на Еву Петровну, может быть, и она станет добрее.

— Ага… Папа… — сказал Кирилл. — Дело-то не во мне. Дело в Чирке. Поймет ли Ева Петровна его?

— Ну… не всё решается сразу и просто , — проговорил Пётр Евгеньевич. — Утро всегда мудренее. Засиделись мы…

— Ага… Папа! Но ведь не с каждым можно так, "с пониманием". У меня ещё серьёзный вопрос.

— Ну, давай.

— Ты, когда служил на границе, изучал всякие приемы? Самбо там, каратэ и всякое такое?

— Ну… да. Нас учили.

— А почему ты мне никогда не показывал?

— Да потому, что это не игрушки… Тебе зачем?

— А если привяжется вот такой Дыба…

Отец грустно и внимательно посмотрел на Кирилла.

— От того, что ты выучишь самбо, Дыбы не исчезнут. Они тоже выучат приемы и приспособятся.

— Я понимаю, — согласился Кирилл. — Но я же не вообще, а если… вдруг он полезет.

— Ладно, кое-что покажу, — сказал отец. — Не все, конечно. Есть приемы, которые показывать я просто не имею права… Да и позабыл, по правде говоря.

— Сейчас покажешь?

— Надеюсь, тебе не грозит немедленное нападение?

— Немедленное не грозит…

— Ну и прекрасно. Тем более что ты, по-моему, еще не брался за уроки. Ты об этом думаешь?

— Не-а, — честно сказал Кирилл. И отправился спать.

Он тоже устал ужасно. Он словно тащил на плечах весь прошедший день — громадный, тяжелый, печальный и радостный.

Но все-таки у Кирилла хватило сил зайти посмотреть на Антошку.

— Тише, — сказала мама. — Он только уснул.

Она уложила Антошку, впервые не спеленав ему руки. Антошка спал, закинув к голове крошечные сжатые кулачки. Его реденькие светлые брови были сурово сведены. Что ему снилось, что его, кроху, тревожило?

Глава 13