– Даже так? – удивился Михаил. – Не знал. Думал, это просто негласное распоряжение.
– Какое там! Они туда и такой пункт добавили, что дальнейшее освобождение польских земель будет осуществляться Войском Польским при поддержке союзных войск, а степень этой поддержки будут определять сами поляки.
– Это я как раз в курсе, – заметил Глеб. – Не без моего участия сей пункт в договор вносился.
– Ну, да, – смутился Михаил, – чего это я…
– Сколько копий мы тогда сломали, – продолжил Глеб, – Под копьями я подразумеваю, разумеется, карандаши. Когда они нам с Жуковым принесли для согласования карту ротации войск на линии фронта, мы с ним сразу за карандаши и схватились. Чего ведь удумали? Кусок фронта наш, следующий кусок польский, и так по всей линии. И ведь бодались до тех пор, пока мы не пригрозили отвести войска за линию границы.
– И чем дело кончилось? – полюбопытствовал Михаил.
– Вмешался Холлер. Он хоть и пан, но башка у него варит. Договорились, что поляки целиком займут участок фронта на направлении планируемого главного удара. Наши части располагаются справа и слева по всей оставшейся линии фронта. Плюс одна армия остаётся в ближнем польском тылу.
– Это та, которая в итоге остановила контрнаступление германских войск? – уточнил Михаил.
– Она, – кивнул Глеб, – хотя и не в одиночку, конечно. Дыру затыкали и другими нашими частями, да и поляки, надо отдать им должное, за рубеж уцепились зубами…
Михаил посмотрел на замолкшего Глеба, потом напомнил:
– Мы ведь так и не добрались до причины военного поражения польских армий.
– Тут всё просто, – пожал плечами Глеб. – Переоценка своих возможностей, недооценка противника. Им бы, когда они Варшаву заняли, остановиться, закрепиться, начать перегруппировку. А они продолжили наступление. В итоге образовался разрыв между передовыми частями и основными силами. Немцы оказались поворотливее. Перебросили свежие силы из других областей Европы и часть резервов из самой Германии. Создали мощный заслон по фронту наступающих польских частей, да ещё поднакопили силы для фланговых охватов. В итоге попали ударные польские части в котёл. Поскольку были лучшими во всём войске Польском – вырвались и стали отходить к Варшаве. Там уже в спешном порядке возводили защитные рубежи – не успели. Основные фортификационные работы велись на западе, а немцы вновь ударили с флангов и ворвались в город с севера и с юга. Короче, измотанным непрерывными боями лучшим польским частям пришлось пробиваться через занятую врагами Варшаву. Ладно, у немцев тоже не всё получилось, и котёл оказался весьма и весьма дырявым. Арьергардные бои поляки провели весьма успешно, что и спасло их от окончательного разгрома.
– В этих боях пропал Пётр?
Глеб кивнул.
О том, что в благородном семействе Ежовых не всё спокойно, шушукались уже давно: и на светских раутах, и на лавочках у подъездов. «Она ей так прямо и сказала: твой Петька виноват, что моя Светка разродилась мёртвым ребёнком!» – «Ух ты! И не побоялась? Самой
Наташа поднялась с места:
– Мой ответ – нет! Сама на фальшивые похороны не приду и прокляну любого из членов моей семьи, кто такое сделает!
Сказала и вышла из комнаты, оставив в оторопи Ольгу Галину и своего мужа, который был единственным, кто присутствовал при их разговоре. Николай оторвал взгляд от двери, через которую вышла Наташа, и перевёл на Ольгу.
– Ну, значит, так тому и быть! – Ежов встал, давая понять, что разговор окончен.
Встала и Ольга. Она уже опамятовалась, говорила твёрдо:
– Жаль, что нашим семьям, похоже, не удастся сохранить нормальные отношения. Но я, Николай Иванович, в чудеса не верю. Как не верят в них те люди, что выдали мне эту бумагу. – Ольга подняла руку с зажатым в ней «Свидетельством о смерти» – Если мать отказывается хоронить сына – его похоронит жена, как велит ей долг!