Звёзды в твоих глазах

– Звучит как вызов, – сверкает он в полумраке белыми зубами.

– Рада, что ты так фанатично жаждешь, чтобы я пораньше отбросила коньки.

– Тебе же раньше нравилось, когда я подкрадывался в темноте.

В голове проносятся воспоминания о минувшей осени. Я на цыпочках выхожу из дома и обнаруживаю, что он прячется за пальмой у подножия лестницы. Леннон зажимает мне рукой рот, чтобы я не смеялась. Мне так хочется, чтобы он меня обнял, что из груди, кажется, вот-вот выпрыгнет сердце.

Не думай об этом. Не отвечай ему. Просто сделай вид, что он ничего не сказал. Веди себя как можно небрежнее.

– А где ты, кстати, был? – умудряюсь я задать вопрос.

– Уж, по крайней мере, не занимался этой ерундой. А еще я нашел вот это. – Он показывает мне сплющенный смор. – Никогда не переворачивай жареный маршмеллоу. Это грех.

– В самом деле? – шепчу я, злясь, что сердце все так же бешено колотится в груди.

Все потому, что он меня напугал. Причем не своими словами. И не потому, что подошел ко мне настолько близко, что я могу унюхать исходящий от его рубашки запах костра. А с какой это стати он стоит всего в нескольких сантиметрах от меня?

– Я совершенно уверен, что именно об этом в прошлое воскресенье говорил в церкви священник.

– Ты по-прежнему ходишь в церковь с Мак?

Часовня называется «Нью-Уолден». На небольшой галерее снаружи там служат службу, куда стекаются представители различных религиозных конфессий. Думаю, они существуют единственно с целью кормить бомжей и заниматься другой благотворительной деятельностью в районе залива Сан-Франциско; Мак в нашем возрасте была бездомной и часто приходила в их бесплатную столовую поесть. Папа говорит, что на самом деле это никакая не церковь, но что мы вообще можем знать о божественном начале?

– У меня нет выбора. Она утверждает, что я ношу слишком много черного.

– Понятно, – фыркаю я, – дай-ка я угадаю… По мнению Мак, Бог прощает, что она торгует таким товаром, как…

– Кольца на член? – подсказывает он.

По правде говоря, я для начала хотела выбрать что-нибудь другое. Его беззаботность меня выматывает, и я перехожу в оборону:

– Но не прощает, что ты читаешь все эти кошмарные, жуткие японские комиксы и смотришь кровавые фильмы про зомби?

– Хотелось бы, чтобы так оно и было. Готовиться к зомби-апокалипсису диктует здравый смысл.

– Ну да, помнится, в Библии как раз есть об этом упоминание, – с сарказмом заявляю я.

– Ага, в поправке к десяти заповедям, – отвечает он, – в поправке номер тринадцать: «Вооружись мачете с дробовиком и помни – целить надо в голову».

Я отворачиваюсь и перевожу взгляд на Бретта.

Леннон тянет через мое плечо руку, сжимая в ней половинку маршмеллоу:

– Будешь?

У него такой таинственный, такой бархатистый голос, он говорит в такой близости от моего уха, что по моей шее толпами проносятся мурашки. Их гонит нежеланный трепет, и я молю Бога, чтобы Леннон ничего не заметил.

– Не-а.

– Уверена? – еще тише спрашивает он.

Тише. Глубже. Обольстительнее.

Нет. Не обольстительнее. Звуки, достигающие моего слуха, сродни миражу. Слушайте, а ведь именно на этом я когда-то и прокололась. Из того, что какой-то человек испытывает те или иные чувства, еще не следует, что они имеют отношение к тебе. И если мое тело просто желает повернуться и увидеть, как он смотрит на меня, встретиться с ним взглядом…

Что это со мной? Ну все, хватит. Эверхарт, ради всего святого, имей немного гордости.

– Спасибо, нет, – говорю я, на этот раз уже решительнее.

– Тебе же хуже, – отвечает он, и в голосе его явственно слышится скука.

Рука Леннона исчезает.

Теперь я и в самом деле поворачиваюсь на него посмотреть. Медленно. Совсем не потому, что чего-то жду. Просто хочу увидеть, ему действительно скучно или же…

Он совсем на меня не смотрит. Ну конечно. Его взор устремлен вдаль.

– Слушай, – будто мимоходом говорит он, – Джека Керуака вот-вот упрячут за решетку.

Что?

Я молниеносно поворачиваюсь и вижу бармена – он направляется прямо к ребятам.

Блин! Блин-блин-блин!

– Бретт! – громко шепчу я.

Он меня не слышит.

– Ребята! – в панике говорю я, на этот раз намного громче.

Саммер смотрит по сторонам, будто что-то такое услышала, хотя и не может понять что именно. И что мне делать? Если я выйду на свет, бармен меня увидит. Но если не привлечь внимания Бретта…

Леннон свистит.

Бретт поднимает голову.

Я бешено размахиваю руками, показывая на главный корпус.

Теперь он все понимает. В течение нескольких секунд воюет с бутылками вина, и вот они уже мчатся к нам.

Проблема в том, что, если они выбегут на ступени, бармен может…

Сукин сын!

Их засекли.

– Бежим! – говорит нам Бретт.

Он несется через лужайку, балансируя с четырьмя бутылками вина в руках. Инстинкт самосохранения подталкивает меня броситься вслед за ним. Когда кроссовки шлепают по земле, от подошв поднимается запах сосновой хвои и влажной травы.