Вернувшись в свой кубрик, он первым делом слил из конта трехмерку с вплывающим в бокс хрустальным гробом. Через пару секунд на конт пришло сообщение: «Закрыть смену по четвертому классу».
Это значило режим секретности на все происшествия, случившиеся во время смены. То есть, в данном случае, на появление хрустального бокса. Егоров улыбнулся: о выловленном объекте уже знало человек сорок, секретность – дело, конечно, хорошее, но шила в мешке не утаишь. Впрочем, сам он трепаться о случившемся не собирался, равно как удалять трехмерку.
Следующие несколько дней промелькнули в отчаянной суете – во-первых, заклинило четвертый главный калибр, пришлось слить Гогадзе – неплохого пушкаря, но ленивого не по чину. Получив выговор с занесением, Гоша смертельно обиделся на Егорова.
Во-вторых, в световой камере была обнаружена плесень – за такое точно могли турнуть с должности, а то и снять один крест с погон, чего Сергею очень бы не хотелось. А потому он мало того, что вычистил камеру самостоятельно, так еще и заставил свою команду из семидесяти двух человек пройтись по всей оружейной палубе. Где с чистящими плазмаганами, а где и с фланелькой и техническим спиртом.
Поэтому, когда на конте появилось сообщение о суточном доступе на «палубу роз», Егоров не сразу вспомнил, за что ему такое счастье. Одновременно с сообщением на счет упали полторы тысячи кредитов, деньги немалые, «на тверди» с такой суммой можно было взять аэроцикл или слетать на пару месяцев в «Парадиз-голд».
Здесь, на «Королеве Александре», деньги ценились меньше, но если рассчитываешь спустить такую сумму за сутки – то эти двадцать четыре стандартных часа можно превратить в сплошной поток развлечений.
Вспомнив, за что он удостоился подобной милости, Егоров включил трехмерник и еще раз просмотрел запись со снежно-белой красавицей. Покрутил проекцию, разглядывая тело и так, и эдак.
Она действительно была прекрасна. Даже если спорить об отдельных деталях – о слишком широких, на вкус Егорова, плечах, о слегка проступающих на животе кубиках пресса, еще о нескольких моментах, – все равно в целом эта женщина была ближе к идеалу, чем все, кого он видел прежде.
И при этом она не возбуждала Егорова. Вот ну ни капельки. Вызывала восторг – да. Чувство преклонения перед красотой. Желание смотреть снова и снова, крутить запись со всех ракурсов. Но вожделеть ее? Это казалось все равно, что испытывать влечение к античной статуе. Егоров усмехнулся – женщина должна быть женщиной, живой и естественной.
Последние четыре месяца он в этом плане сидел на «голодном пайке» – после громкого разрыва с Анечкой Белоус, о котором за спиной у главного пушкаря палубы болтали все кому не лень, он как-то разочаровался в дамах, впрочем, заранее зная, что это пройдет и особо не беспокоясь.
Раз восемь или девять он брал часовой пропуск на «палубу роз» и сбрасывал там напряжение, не особо, впрочем, выбирая тех, с кем это делал.
А сейчас ему предстояло потратить на развлечения целые сутки. Егорова передернуло. Он не относился к любителям постельных марафонов, он бы предпочел вместить в двадцать четыре часа и ухаживание, и поцелуи в романтичном месте, и секс, и легкую беседу, и совместный сон.
Но «палуба роз» предполагала совсем другой формат.
Поэтому в конце концов Егоров все отпущенное ему время просидел в маленьком казино при самом дорогом борделе «Загнанный конь», опустив в блек-джек вначале концертмейстера со второй палубы, а затем заместителя начальника полиции «Королевы Александры».
– Ты карты считаешь! – возмутился после очередного проигрыша полицейский, громадный рыжий осетин. – Зачем я сел играть против пушкаря?
– У нас сдача идет с шести колод, – хладнокровно ответил Егоров. – Причем не более пяти сдач с одного замеса.
Но в чем-то его партнер по игре был прав. Главный пушкарь четвертой палубы учился своей специальности четырнадцать лет, из них двенадцать – просчитывая ежедневно в уме множество уравнений. А затем еще восемь лет был пушкарем на «Королеве Александре», пройдя через шесть больших сражений, каждый раз – с повышением, и каждый раз – за дело.
– Ну и торчи тут один, – обиделся осетин.
В самом деле, никто больше так и не подсел играть к Егорову. Пара финнов лениво кидали фишки на рулетке, четверо узкоглазых сибиряков поминутно ссорились, бросая кости.
– Будете играть против казино? – поинтересовался маклер.
– Я, может, и дурак, но не настолько, – усмехнулся Егоров.
Ему был сорок один год, и он давно убедился, что играть против хозяина у него дома – дело бессмысленное. Это все равно, что устраивать плановую ревизию на палубе Егорова – никто ничего не найдет, гарантировано.
Дареные сутки подошли к концу, полторы тысячи кредитов, которые Егоров собирался спустить, превратились в пять с половиной, и на них на тверди уже можно было купить неплохой трехместный скутер или средненький полноразмерный флаер.
Сергей заглянул, скорее, по привычке, в свою огневую рубку – там Гогадзе штудировал учебник по газовой баллистике в безвоздушном пространстве, делая пометки в конте.