Звонкая мелочь времени [сборник]

Она рассказала про якутский вояж Семенова и Кабыздохера – вояж успешный, но грозящий обернуться некоторыми дипломатическими осложнениями: ребята постреляли в Одыс-Улусе, и потом им пришлось уходить с контрабандистами через Байкал в дружественное нам Монгольское ханство. И здесь между делом мне было высказано о необходимости убрать мой вензель из агентской эмблемы, дабы не позорить Великое Княжество.

Потом она поведала о краже из фамильного склепа графа Разумовского – дальнего моего родственника. Преступника, пробиравшегося в сторону Османии, наши ребята поймали за несколько дней, вычислив связь между ним и сторожем. И опять же Светослава была недовольна, ибо сыскарь потребовал оплату гигантских, по ее мнению, накладных расходов.

Меня каждую секунду подмывало поинтересоваться: если у нас так все плохо, что же она не попросит расчет? Ведь я не обижу, все знают, что я, если расстаюсь с работником миром, даю ему от души – мы не бедствуем…

– И еще, чуть не забыла. – Светослава на мгновение замолчала, будто не знала, как подать очередную новость. – Тебя Романов к себе приглашает, давно и настойчиво. Пока ты катался в Тамбов, – здесь она сделала акцент на «катался», словно я был там не по делам, раскрывая важное и хорошо оплачиваемое дело, а отдыхал с девочками из Тамбовского малого театра, – я тебя прикрывала. А сегодня, когда наши тебя увидели в Торжке, я позвонила ему и сказала, что ты будешь. Назначено на завтра, на восемь утра.

Я аж хрюкнул от неожиданности. Будильник тускло показывал, что уже под два ночи, а учитывая, что предыдущие дни я спал едва ли часа по три…

Будильник все утро влажно ползал по столу вместо того, чтобы кричать петухом или реветь белугой. Естественно, я проспал – а домашний телефон, питающийся от той же подыхающей «горошины», что и будильник, вежливо попискивал, пытаясь объяснить, что мне звонит Светослава.

Когда сквозь приоткрытые глаза в мой мозг проникло давно уже вставшее солнце и я осознал это, оказалось уже поздно.

Да, потом было много чего: вскрытие собственного заклинившего из-за севшей «горошины» сейфа в спальне с помощью проволоки, молотка и мата, быстрый старт, вяло ползущий по столичным пробкам таксишный «Хазарин», ругань с приставом на входе в Кремль…

И дебелый мужик в таком алом атласном мундире, какой нормальный росич в жизни не наденет, сорванным голосом хрипел мне, что «опоздать» – это минут двадцать, может, сорок, но никак не на два с половиной часа.

Проходивший мимо незнакомый воевода с нашивками каспийского флота взял меня под руку, шепнул приставу: «Под мою ответственность», – и мы прорвались в Торжокский Кремль – святая святых росской монархии последние четыре сотни лет.

Мне было чертовски интересно, что же это за воевода – судя по лицу, кто-то из троюродных кузенов. Наверняка мы с ним не раз пили в одной компании лет десять назад, но всех собутыльников тех времен упомнить не представлялось возможным, к тому же я очень удачно забывал тех родственников, что успешно ползли вверх по карьерной лестнице, – так мне было уютнее и спокойнее.

Я поблагодарил воеводу, выразил надежду на то, что когда-нибудь смогу отплатить ему за услугу, и быстрым шагом, очень похожим на медленный бег, направился по широкой лестнице вниз. Туда, где в кабинете, отделанном панелями из каменной соли, сидел Стенька Романов. Человек, у которого хватило наглости прислать мне приглашение, где стояло время – восемь утра, и которому я не посмел перечить.

Мода располагать начальственные кабинеты на подземных этажах ушла после второй Абиссинской войны, когда якуты жахнули по нам «Некроном» и стало понятно, что в случае боевых действий в общем-то никакие бункеры не спасут, одна маленькая граната с дюжиной работающих в связке «горошин» разнесет двадцатиметровый слой железобетона в крошку.

Все нормальные люди переехали обратно наверх – на вторые, третьи, двадцатые, а то и сотые этажи, демонстрируя свою начальственность не глубиной лестницы, а роскошью отделки кабинетов.

А подлец Романов, ставленник нынешнего князя, любитель соколиной охоты и девушек не младше восемнадцати и не старше двадцати, так и остался в своем подземном бункере, оборудованном еще при Петре Давыдовиче. Панели из каменной соли напоминали о временах кризиса, когда щепотка ее стоила гривну, а то и две.

Створка оказалась полуоткрыта – доводчик этой двери настраивали так, чтобы, если в кабинете присутствовал кто-то кроме хозяина, дверь запиралась намертво. А если он был один – то в пасти громадного дубового проема оставлялась щелка для неосторожных посетителей, пока еще не переваренных государственной машиной Великого Княжества Торжокского.

Романов сидел на узком жестком кресле с высокой спинкой. Был он человеком худым, но жилистым, по слухам, легко гнул пальцами подковы, а некоторые за его спиной говорили, что теми же пальцами мог и руку сломать кому следует, просто сжав определенным образом.