«Чёрт, уже почти полтора месяца прошло с тех пор, как нас куда-то понесло от чилийских берегов… Дурь несусветная!», – негодовал внутренний голос, ставший от постоянной жары нервным и ворчливым. – «Принесёт теперь, не пойми куда! Лишь бы не в Антарктиду, с малолетства не люблю холодов… Хотя, и эта духота надоела – хуже корабельной, слегка пованивающей солонины…
Каждый вечер, когда дети засыпали, Егор и Санька отправлялись гулять по слегка покачивающейся палубе «Артура». На носу корабля были сложены большие холщовые мешки, доверху заполненные рваными верёвками, лопнувшими канатами и лоскутами старых парусов. Супруги Меньшиковы часами просиживали на этих мешках и болтали. Вернее, говорил, в основном, Егор, а Санька жадно слушала, охала, ахала и иногда задавала уточняющие вопросы.
Он рассказывал о войнах и революциях, произошедших в восемнадцатом, девятнадцатом и в двадцатом веках, о сделанных научных открытиях, о полётах в космос, о подводных лодках, биржах, самолётах, лифтах и небоскрёбах, о политических партиях, об ужасах фашизма, о…
Темам его рассказов не было числа. По Санькиным глазам было видно, что многое она просто не понимала, а многое – и не хотела понимать.
«Бедняжка! Сразу столько свалилось на неё!», – жалостливо вздыхал добрый внутренний голос. – «Ты, уж, братец мой, не перестарайся! Наша Сашенция – во всех отношения – девушка крепкая, но как бы случайно умом не тронулась… А зачем нам с тобой, спрашивается, нужна сумасшедшая жена? Вот, и я говорю, что незачем… Ты, давай, больше распинайся про моду, стишки почитай, фильмы перерасскажи – про неземную любовь…».
А ещё Санька, которой черноволосая Исидора на прощанье подарила несколько толстых книг и тонкий, составленный от руки испано-английский словарь, занялась – в свободное время – изучением испанского языка.
– Зачем тебе это, моё сердечко? – недоумевал Егор.
– Очень, уж, красивый язык! – скупо улыбалась жена. – Такой мелодичный и певучий… Опять же, вдруг, мы ещё вернёмся в эту бело-голубую Аргентину? Вот, он мне тогда и пригодится…
Егор посмеялся, а потом подумал-подумал, да и присоединился к супруге. Вдвоём дело пошло гораздо веселей и продуктивней.
Беда пришла неожиданно и внезапно – от жары начала постепенно протухать питьевая вода в больших деревянных бочках, да и запасы прочей жидкости (пусть, и алкогольной) значительно сократились.
– Всё, господа и дамы, с сегодняшнего дня умываемся и стираемся только морской забортной водой! – объявил Егор. – Понятное дело, что детей это не касается. Пока – не касается… Далее, воду пьём, только разбавляя её – один к одному – вином. Такая смесь гораздо лучше утоляет жажду, проверено… Ничего ребятки, пробьёмся!
По приказу Егора на палубе надёжно закрепили различную посуду, в которую потихоньку – из серого тумана – выпадали крохотные росинки. Всю эту «туманную» воду по-честному отдавали женщинам и детям.
Ещё через полторы недели, когда вода в бочках окончательно протухла, мужчинам пришлось перейти на «парусную» воду: по верёвочным лестницам забирались на высокие мачты и – с риском для жизни – выжимали из мокрых парусов в нехитрую тару жалкие капли воды. А некоторые индивидуумы, боящиеся высоты, и вовсе, просто-напросто жадно вылизывали сырую парусину…
Навалилось ощущение полной безысходности, окончательно стихли шутки и весёлые разговоры. Вообще, все путешественники и путешественницы старались как можно реже говорить между собой – казалось, что особенно сильная и нестерпимая жажда приходила именно в процессе – пусть и короткого – разговора…
«Так, наверное, и сходят с ума!», – с кривой усмешкой предположил однажды слегка одуревший внутренний голос. – «Ещё неделя-другая этого серого кошмара – и ощущение действительности окончательно притупится, всё сольётся в единую пелену… Будет уже совершенно непонятно: где дни, а где – года, где явь, а где – сон…».
Словно бы подтверждая опасения внутреннего голоса, вечером этого же дня с центральной мачты фрегата сорвался и разбился насмерть Егоров крепостной по имени Федосий – молодой, здоровый и широкоплечий мужик. То ли нечаянно сорвался, то ли сам бросился, предварительно распрощавшись с последней надеждой на благополучный исход этого затянувшегося путешествия…
Поздним вечером, вернее, уже ранней ночью, Егор и Санька опять расположились на носу «Артура». Только, вот, разговоры – о Временах грядущих – в этот раз как-то не разговаривались. Они, в основном, молчали да изредка вскользь целовались, осторожно и нежно касаясь сухих и шершавых губ – такими же сухими и шершавыми губами.
– Саша, а для чего – всё это? – неожиданно спросила жена. – Ну, в смысле, вся наша жизнь? Для чего, вообще, люди живут на белом свете? Почему ты улыбаешься? Я что, очень-очень глупая?