Звонкое чудо

Парню горе. Любушке своей Филя про отцово нерасположение рассказал. Она тут же сама, было, метнулась говорить с родителем, но тот еще не остыл и дочери преподнес: «Не пара». Видишь, каких дряхлых понятий человек. Хотя, как ты полагаешь, может, это все и поговорки для отвода глаз, а истинная причина — отцовская любовь? А?

Молодые стали думать да гадать, как уломать строптивого отца (Филя нерасчетливо считал, что и будущего тестя). Однако ничего путного по первости не сообразили. Таня отца знала: порох и упрямец.

Заплакала дева и даже стала высказываться в том смысле, что родилась несчастливая, а как известно, без счастья и в лес по грибы не ходи, не то что замуж. Отца и любила, и боялась, а Филе на него жаловалась:

— Возомнил старый о себе невесть что из-за своего проклятого секрета. Какая доблесть, коли это дедушкино наследство, а не свой ум?!

И опять в рев.

Филя успокаивает, а она:

— Знаю, — говорит, — важный заказ ему дали, вот он и вознесся.

День прошел, другой. У Тани горя не убыло. А Филя после смены все куда-то бегает, со своими дружками шушукается.

Потом вдруг приходит и сразу:

— Рассказывай мне про Матвея Кирилловича пообстоятельней.

Вопросов задает сотню и все, извините, о разных пустяках.

Таня в толк взять не может: суженый-ряженый отцу не по нраву, того и гляди разлучат, а он отклонился от важной темы их затруднительного положения и перешел на болтовню. Расспрашивает, непутевый, как папаша любит пить да чем закусывать.

Но делать нечего — сообщает Таня, что папаня к зелью не очень привержен, но уж если пьет, закусывать любит тем, чем другие пиво заедают: моченым горохом, круто посоленным. И всегда при такой оказии посылает дочь за этим лакомством к тетке Ульяне на другой конец поселка, — та вкуснее всех горох готовит.

И еще сказала Таня, что заказ, который дал новый управляющий заводом, должен быть готов сегодня к четырем часам — минутка в минутку. Именно сейчас отец начал золотить чашки из сервиза.

Филя выслушал это и заулыбался.

— Ладно! — вроде бы даже пригрозил. — Еще посмотрим, кто разумнее, а кто вострее.

И Фили-то, как видите, фамилия тоже со значением предку его дана, по всем приметам, за явные качества, другими словами, за то, что парень востер: недаром ребята и выбрали его комсомольским секретарем.

Вот, значит, Филя невестины рассказы на ус и мотает.

Я-то тебе все это растолковываю, можно сказать, анализ провожу, а бедная Таня ничего не соображает и от непонятных и маловажных вопросов все пуще плачет. Уж ей мерещится, что пошло прахом ее счастье, которое казалось совсем рядышком, под боком, — только руку протяни. А тут получается, что счастью не бывать и предполагаемый муж, Филя то есть, ни о чем серьезном не думает.

А Филя — хоть и воскресенье — опять куда-то скрылся и уже за полдень появляется и дает невесте строгий наказ:

— Ступай, моя Татьянушка, домой, будто у нас с тобой утром никакого такого собеседования не состоялось. Жди меня в скорости и ничему не удивляйся. А когда перешагнешь порог родного дома, оступись понарошке и закричи благим матом, будто ногу подвернула. Затем сядь куда-нибудь в сторонку, смотри на отца жалостными глазами и изредка голос подавай: больно, мол.

Таня: что да как? А Филя ей в ответ:

— Некогда, лапушка, красавица моя ненаглядная, — и так далее, как влюбленные говорят. — Иди исполняй, что я тебе присоветовал, и положись на меня.

Дальше покатилось все как под горку.

Таня отворила дверь в горницу, увидела отца у окошка за работой, и нога у нее подвернулась. Заголосила, и Матвей Кириллович едва твореное золото не опрокинул, кинулся к дочке, — он хоть и пронзил ей сердце суровым ответом, все ж любил свою кровиночку.

А Таня, как ей приказал любезный, хромая, доковыляла до стула, села и принялась ногу растирать.

— Ахти, — говорит, — мне неловкой. Покалечилась, видно.

Отец сообразил, что смертельной опасности не предвидится, и снова уселся к окну за работу.

— Спешу! — так он оправдался. — Каждая минутка на вес золота. Последняя чашечка осталась. К сроку не поспею — полный конфуз: в каком виде предстану перед новым начальством?

А Таня ни жива ни мертва сидит, ждет, что-то ее вострец сообразил на их грядущее счастье.

Он тут как тут, Филя-то.

И прямо к Разумову.

— Честь, — говорит, — имею, Матвей Кириллович, приветствовать вас. Не помешаю? От дела не отвлеку?

Будто о золочении сервиза даже слыхом не слыхал.

Разумов досаду с лица согнал, чтобы гость не заметил, отставил чашечку, колпаком бумажным прикрыл, а золотце быстро спрятал в ящик, еще бутылочки какие-то туда же сунул и со всей приветливостью, как полагается, ответил:

— Сделай одолжение, садись. Я тут так, побаловаться кисточку взял.

— А то ведь если что-нибудь срочное, так я могу и от ворот поворот…

Сам знает, хитрюга, что такой хозяин, как Матвей Кириллович, скорей умрет, чем даст гостю уйти.

И верно: руками замахал старик, хотя и крутит-вертит:

— Что ты, что ты? Какая срочность в воскресенье?

— Нежданный и незваный…

— Нежданный гость лучше званых двух!

А сам думает: «Чтоб тебе провалиться».