Звонница

Глубокие трещины избороздили речной покров на третье мая. Не прошло и суток, как льдины начали карабкаться друг на друга, и затрещало над рекой, забухало. Вкруг деревни зазвучало птичье многоголосье, что значило одно — истинное тепло. Мая пятого числа на Песьянке еще пошумело, но к вечеру все стихло, и спокойное течение понесло мимо деревни одинокие снежные шляпы, приплывавшие, очевидно, с самых верховьев. От этой звенящей поры до огородных забот по времени — один миг.

У Дорошевых между тем в загоне замычала корова.

Соседи Тютиковы уступили в цене за нехваткой кормов, и Григорий долго не раздумывал: «Молоко детишкам не помешает». Приносимое после дойки ведро с белой пеной поверху ставилось на лавку, и ребятня выстраивалась с кружками в очередь. Первой стояла Аленка:

— Молоська до клаев клузьки, мамаська, налей. У-у… сладкое!

В один из майских вечеров глава семейства вышел в огород и присел на землю. Через минуту хмыкнул: «Пора».

На следующий вечер перевернул на тракторе стальным лемехом все свои пятнадцать соток. Спрыгивая на землю, брал ее в пригоршню, мельчил меж пальцев: готова ли, родимая, принять семена? Субботний вечер перешел в ночь, но, как принято, пашню надлежало переборонить. С огорода выехал при свете фары. В груди гуляли волны радости: «Что, упрямец, взял свое!»

Наступившим утром Варя с ребятами обозначила на сотке земли гряды под посадку мелочи: моркови, лука, чеснока, репы, гороха. На оставшейся части пашни семья принялась высаживать картошку Взрослые резали ее, семенную, грузили в ведра и с помощью ребятни ровно прикапывали между борозд. Умаялись за день так, что Аленка уснула раньше обычного, прямо за столом во время ужина. Как ей было не устать после беготни по пашне с картофелинами в руках:

— Мамаська, я плавильно калтоску блосила?

Во время огородных забот босоногая Аленка успевала повертеться возле отца, братьев, а спрашивать о «калтоске» бежала к матери. Зеленоглазая рыжеволосая дочка разительно отличалась от сыновей. Те были русоволосы, почти без веснушек, а девчушка взяла себе в украшение все, чем могла одарить ее весенняя пора рождения: веснушки покрывали щечки, нос, лоб. Шестнадцатого мая справили дочери день рождения, отметив, что она мало изменилась за год к своим четырем.

В горячую майскую пору Григорий спал по четыре часа в сутки. После полевых работ на «Фордзоне-Путиловце» валился с ног. Ладно, Варя кормила чуть не с руки, хлебов пекла, чтобы муж в поле не впроголодь работал. Остатки от караваев, как и прежде, сушились. Когда Варя не успевала справиться с выпечкой, брала с полатей две-три пригоршни сухарей и готовила хлебную похлебку, разбавляя ее молодым щавелем. Наливала тюрю Григорию в бидон, привязывала крышку покрепче: «Ешь, не голодай! Сухарей в похлебку добавишь во время обеда». Наводила для детей новую порцию, звала: «Тюря! Пальчики оближешь!»

В начале июня посевная закончилась, а с ней закончились и суета, и бессонные ночи, и перебранки с бригадиром из-за несвоевременного подвоза солярки.

По заведенному давно правилу после посевной в бригадах начиналось политпросвещение колхозников. За тракторной бригадой закрепили Вероничку — молодую симпатичную девчушку, работавшую на почте. По утрам она приходила на тракторную станцию. Не столько приносила трактористам новые газеты, сколько исполняла почетную общественную нагрузку правления колхоза — вела политинформации. Рассказывала в основном о международной обстановке, в которой, с ее слов, «не хватало согласия между правительствами, из-за чего Германия топила английские корабли, Англия — немецкие. Правительства двух стран снова обменялись нотами».

— Руководители нашей партии и лично товарищ Сталин заверяют весь советский народ в полной готовности защитить наше государство от любого агрессора, — завершала выступление Вероничка.

Трактористы, их помощники, слесари-ремонтники дружно хлопали.

— Вероника, сколько лет этому Гитлеру? — спросил Иннокентий Бойцов на июньской политинформации. Был он небольшого роста и состоял в помощниках у Дорошева.

Девушка, наверно, знала все на свете. Ответила с ходу:

— В апреле исполнилось пятьдесят два. А зачем вам, товарищ Бойцов, знать, сколько лет предводителю немецких фашистов?

Начальник тракторной станции одобрительно кивнул.

Иннокентий встал, подбоченясь:

— Мне сорок два стукнуло неделю назад. Не шибко разница велика, верно? Думаю, встретил бы я этого супостата и об колено его — хрясь! Наступил бы в мире покой и порядок. Чешутся у меня кулаки на усатого прохвоста.

Стены станции содрогнулись от хохота колхозников. Начальник смеялся до посинения, пока не замахал руками перед сидевшим рядом Григорием:

— Григорий Михалыч, во-о-ды… Ну у тебя и по-о-мощ-ниче-е-ек…