Звонок из прошлого

Полли не хотела делать аборт. Она так сильно любила Джека и внезапно обнаружила, что носит в себе его частичку. Но в то время ей казалось, что у нее нет выбора: одинокая семнадцатилетняя девушка с ребенком на руках? О нет, только не это! В школе вместе с Полли, только классом старше, училась одна такая молодая мать. Как же Полли тогда жалела эту несчастную, до времени повзрослевшую, пожертвовавшую своей юностью ради одного мгновения страсти! Полли, конечно, любила Джека, даже несмотря на то, что он сделал с ней, и очень хотела оставить его ребенка – но только не в обмен на свою жизнь. По крайней мере, так она смотрела на свою проблему в то время. В семнадцать лет она думала, что стать матерью равносильно концу жизни. Сколько жестокой и ужасной иронии заключалось для нее теперь в сознании того, что, сохрани она тогда ребенка, возможно, теперь это сохранило бы ей жизнь.

– Я очень сожалею, Полли, – сказал Джек.

И он действительно сожалел, так сожалел, что у нее нет ребенка, которого она могла бы ему предъявить. Сожалел, что они не соединили свои жизни вместе, что он бросил ее ради того, чтобы служить этой холодной, безжалостной, неблагодарной стране. Но более всего он сожалел о том, что, несмотря ни на что, он все-таки обязан ее убить.

Полли почувствовала, что его решимость вновь к нему возвращается, что ее жизнь ускользает от нее безвозвратно.

– Ты же говорил, что все еще любишь меня! – воскликнула Полли, падая на колени.

– Я действительно все еще люблю тебя, – ответил Джек, и во второй раз за этот вечер в его глазах заблестели слезы.

– А это значит, что ты не можешь меня убить! – взмолилась Полли.

– Полли, – произнес Джек таким голосом, как будто это он должен был ее о чем-то молить. – Попробуй меня понять. Если я возглавлю Комитет начальников штабов, как ты думаешь, какая следующая ступень передо мной открывается? (Полли начала рыдать.) Я могу стать президентом. Да, президентом. Лидером единственной в мире супердержавы. Были времена, когда всю жизнь напролет люди вели войны ради какого-то жалкого и грязного клочка земли с несколькими хижинами. Они приносили в жертву своих сыновей и внуков, чтобы защитить какую-то жалкую родовую корону. Люди испокон веков воевали и совершали преступления ради власти. Из-за этого проливались реки крови! Их притягивала самая ничтожная власть, только тень власти! А у меня впереди маячит владычество над всем миром! Над целым миром, Полли! Твое существование подвергает мои шансы серьезному риску. Неужели ты серьезно надеешься, что с такими возможностями и с такой перспективой я отступлюсь и не стану губить одну-единственную жизнь?

Да, но тут возникал один глупый вопрос. Полли увидела его даже сквозь слепой ужас, стоявший в ее глазах.

– Разумеется, надеюсь, ты, проклятый недоумок!

– Потому что я тебя люблю? – спросил Джек.

– Не знаю почему.

– Любовь – враг карьеры, Полли, – ответил Джек. – Я уже сделал свой выбор шестнадцать лет тому назад тем ранним утром в номере отеля. И не имею ни малейших намерений отступаться от него сейчас.

– Джек!

Но по глазам Джека Полли поняла, что ее время истекло.

– Как я уже сказал, – и голос его звучал теперь как будто откуда-то издалека, – люди умирают каждый день.

Джек стал теперь для Полли незнакомым человеком. Она его больше не узнавала. Все, что она в нем любила, теперь как будто исчезло; остались только гордость и честолюбие. Казалось, он наглухо закрыл свое сердце и душу и эмоционально устранился с места действия. Он прокручивал этот сюжет в своей голове тысячи раз и знал, что не может быть уверен, что сумеет сказать Полли «прощай», он никогда не мог сказать ей это слово.

Итак, в своей голове он наконец полностью устранился от происходящего. Уже не его палец нажимал на спусковой крючок, а чей-то еще. Уже в нем действовала какая-то отдельная личность, достаточно сильная, которой он не мог отказать. Он глядел на себя со стороны, он был всего лишь свидетелем, точно зная последовательность событий, как будто это был ряд кадров диапозитива из старого фильма.

Опытный вояка стреляет девушке в голову. Девушка навзничь падает на кровать и остается неподвижной. Вояка вытирает слезы рукавом плаща (он сам удивляется глубине своих чувств) и в последний раз оглядывается кругом. Ему надо удостовериться, что в комнате не осталось никаких улик против него, ничего опасного (разумеется, кроме пули). Он подхватывает свою сумку и, не оглядываясь на мертвую девушку, осторожно выходит из ее квартиры. На лестнице он поправляет плащ, чтобы его форма никем не была замечена. Он спускается вниз по лестнице и, убедившись, что на улице никого нет, спокойно покидает дом. Затем он садится в машину и возвращается в частный отель в Кенсингтоне, в котором остановился. Он припарковывает свою машину (между прочим, взятую напрокат, самой простой модели) на частной автостоянке и поднимается в свой номер. На следующее утро он садится в ожидающий его у входа служебный лимузин и едет в аэропорт, откуда вылетает в Брюссель, чтобы продолжить там свои дела с НАТО.