Звонок на рассвете

— Происшествие у нас на комбинате из ряда вон. Слышали, наверно, — склад обобрали. Четыре мешка с пряжей утянули — это же громадная сумма... И будто бы всему головой Витька Лямин. Вот уж этому я никогда не поверю... Вы скажете — мастер, потому и защищает. Не скрою — обидно мне, повозился я с ним немало. Но я сюда не защищать его пришел, а разобраться по справедливости. Витька в этой краже пешка, настоящего главаря вам еще искать да искать...

С этими посетителями стоит потолковать поплотней: через Лямина можно выйти на Дьякова.

— Вы ничего подозрительного в поведении Лямина не замечали? Хотя бы в последнее время? — спрашиваю я.

Мастер оглядывается на Фонарева, тот недоуменно качает головой.

— Вроде бы нет, — подумав, отвечает мастер. — Безотказный был малый: что ни скажешь — сделает, куда ни пошлешь — пойдет. Беспрекословно! И работал подходяще. В передовиках, верно, не числился, но и лодырем не назовешь. Вполне крепкий был середнячок. И зарабатывал прилично... Прямо не верится... Что его заставило, чего не хватало?..

— А вы что скажете? — обращаюсь я к молчаливому Фонареву. — Вы ведь вместе с Ляминым работали?

— Их верстаки рядом стоят, — уточняет мастер. — Я потому и взял его с собой, может, подметил что-нибудь важное.

Фонарев ерошит аккуратно причесанные волосы.

— Неловко как-то, Иван Николаевич. Вроде я пришел клепать на товарища...

На впалых щеках мастера взбухают крутые желваки.

— Выбыл Лямин из нашего товарищества, Рома. По собственной глупости и слабодушию. Рассказывай смело все, что знаешь.

Фонарев смотрит на окно, забранное прочной металлической решеткой, потом переводит взгляд на меня.

— По правде говоря, ничего особенного вспомнить не могу... Разве вот что... Любил Витька хвастануть своим уголовным прошлым. Может, этим все и объясняется... потянуло волка в лес...

Мастер несогласно качает головой:

— Нет, Рома, это не разгадка. Что-то мы все в нем проглядели. Сережа Курсиш тоже сидел, а сейчас? Кто про него скажет что дурное?

— Все так, Иван Николаевич, но не забудьте, что именно Курсиш привел Витьку Лямина в цех. Сережка — парень хороший, но ему последнее время не до Лямина. То с рацпредложением возится, то в вечернюю спешит. Вот Лямина и потянуло к старым дружкам.

— Упустили, прошляпили, — твердит Иван Николаевич. — И я в первую очередь.

— Ой, да ни в чем вы не виноваты, — заскороговорил Фонарев. — Просто молодые много хотят и мало имеют. В отличие от старых, которые имеют все, но уже ничего не хотят. Вот Витька и решил исправить эту несправедливость.

Иван Николаевич усмехнулся:

— Работать, значит, мальчики, а есть — мужички? Смотри ты, какую базу подвел! Гниленькая, но база... Фонарев тоже улыбнулся:

— Это у нас в курилке ребята тарахтели. Не сразу и сообразишь, что возразить...

— Вспомните, — обратился я к нему, — с кем дружил Виктор Лямин?

Фонарев теребит уже порядком взлохмаченные волосы.

— У комбината его часто ждал один парень... небольшого роста... какой-то весь костистый... Я заметил — он все время сплевывал через плечо. То ли ему действительно хотелось плеваться, то ли он таким способом незаметно оглядывался...

Я кладу перед Фонаревым несколько фотографий.

— Посмотрите внимательно, нет ли здесь того парня?

Роман быстро растасовывает снимки и показывает на фото Дьякова.

— Похоже, что этот... — И вдруг вскакивает со стула. — Стойте, я же видел его в кафе «Пингвин». Он сидел с Витькой за дальним столиком, они, черти, глушили коньяк из фужеров...

— Когда это было?

Фонарев поднял глаза к потолку, зашевелил пухлыми губами:

— Сегодня вторник... воскресенье... суббота... в субботу мы работали... Пожалуй, в пятницу... Точно, в пятницу это было! Я зашел купить сигарет, а они дули коньяк. Целая бутылка на столе стояла! Вы думаете, они в тот вечер договаривались о краже?

Я промолчал. Каждый должен заниматься своим делом, самодеятельность может только повредить. Строить догадки и умозаключения позвольте уж нам, профессионалам, ваш свидетельский долг — сообщать факты. Со всеми подробностями и без искажений.

Пока я беседовал с Фонаревым, зоркий глаз мастера углядел в раскрытой папке название уголовного дела. В меня упирается его строгий, требовательный взгляд.

— Нашли того подонка, что моего сына поранил?

— Ищем, Иван Николаевич. Найдем — сразу сообщим.

Мастер тяжело поднимается, грузно ступая, идет к двери. На пороге оглядывается:

— Не дождусь я, видно, вашего коллегу, зайду в другой раз. Ты, Роман, тут тоже не рассиживайся, работа ждет...

Я записываю показания Фонарева и напряженно вспоминаю, откуда мне так знакомо его лицо. Пухлые губы, то ли детские, то ли чувственные, круглый, картофелинкой, нос, маленький, безвольный подбородок... Определенно я его где-то видел. В воскресенье, на квартире у Ксении Борисовны? Нет, раньше. Гораздо раньше...