Эвана отправили отбывать наказание в исправительное учреждение Сент-Клер – тюрьму максимального уровня безопасности для взрослых преступников. Вскоре после его прибытия туда на Эвана напал другой заключенный и нанес ему девять колотых ран. Мальчик выздоровел без особых физических осложнений, но он был травмирован этим переживанием и дезориентирован его жестокостью. Говоря же о собственном преступлении, Эван, казалось, искренне не понимал, как такое могло случиться, что он совершил столь разрушительный поступок.
На него напали и закололи ножами несколько подростков, которые вломились в его квартиру, чтобы украсть черно-белый телевизор. Деду было восемьдесят шесть лет.
В большинстве дел пожизненно приговоренных несовершеннолетних, которыми мы занимались, преступниками были клиенты, которые так же, как и Эван, не понимали собственного подросткового поведения. Многие из них возмужали и стали взрослыми людьми, гораздо более вдумчивыми и склонными к размышлениям; теперь они были способны принимать ответственные и правильные решения. Почти все дела подобного рода были окрашены трагической иронией: нынешние заключенные ничем не напоминали тех запутавшихся детей, которые когда-то совершили насильственные преступления; все они в чем-то значительно изменились. Это отличало их от большинства моих клиентов, которые совершили преступления уже во взрослом возрасте. Да и то, что я занимался делами подростков, совершивших насильственные преступления, само по себе содержало элемент иронии.
Мне было шестнадцать лет, я жил в южном Делавэре. Однажды днем я уже собирался выйти из дома, когда зазвонил телефон. Я видел, что моя мать сняла трубку. Минуту спустя я услышал ее крик. Я рванул обратно в дом и увидел, что она лежит на полу, рыдает и повторяет: «Папочка, папочка!» – а телефонная трубка висит, болтаясь на шнуре. Я подхватил ее; оказалось, это звонила моя тетка. Она сообщила, что моего деда убили.
Бабушка и дед разъехались много лет назад, и дед некоторое время жил один в муниципальном доме в Южной Филадельфии. Именно там на него напали и закололи ножами несколько подростков, которые вломились в его квартиру, чтобы украсть черно-белый телевизор. Деду было восемьдесят шесть лет.
После этого бессмысленного убийства наша большая семья была безутешна. Бабушку, давно расставшуюся с дедом, особенно потрясло это преступление и его смерть. У меня были старшие кузены, которые работали в органах правопорядка и получили информацию о тех мальчишках, что совершили это преступление. Незрелость и неумение судить о своих поступках, продемонстрированные этими несовершеннолетними преступниками, вызвали у них скорее ошеломленное непонимание, чем жажду мести. Все мы повторяли вслух и про себя одну и ту же мысль:
Теперь, десятилетия спустя, я начал обретать понимание. В процессе подготовки судебных процессов от лица детей, которых мы представляли, становилось ясно, что эти шокирующие и бессмысленные преступления нельзя честно оценивать, не поняв, какую жизнь были вынуждены терпеть эти малолетние преступники. И, запретив предавать смертной казни несовершеннолетних, Верховный суд уделил большое внимание развивающемуся своду медицинских знаний, касающихся развития подростков, сведений о мозге и их связи с преступностью в среде несовершеннолетних, а также привлечению к ответственности.
Современные неврологические, психологические и социологические данные показывают, что дети склонны к незрелости суждений, у них недостаточно развита способность к саморегулированию и ответственности, они уязвимы для негативных влиянии и внешнего давления, им недостает контроля над собственными импульсами и средой. Отрочество, которое, как принято считать, охватывает возраст с 12 до 18 лет, определяется радикальной трансформацией, включающей очевидные и часто расстраивающие детей физические перемены, вызванные половым созреванием (увеличение роста и веса и связанные с полом изменения), а также прогрессивные достижения в способностях к логическому и зрелому суждению, контролю над импульсами и автономии. Как мы впоследствии объясняли суду, эксперты пришли к следующему заключению: