Звоны Второго Иерусалима

Я на некоторое время задерживался возле них. Смотрел, как они переносят на свои холсты эту длинную дорогу, ведущую к Верхней Лавре; стоящие по обе стороны ее деревья и фонари. На дворе был март-месяц. Поэтому на холстах этих юных дев было еще так много фиолетовой и черной красок. Только виднеющиеся за древними стенами роскошные купола Свято-Успенского собора и громадный купол Трапезной церкви отливали золотом на фоне меркнущего вечернего неба. А на самом небе еще цвели золотые краски солнца, заходящего за синеву облаков…

Добравшись до своей любимой скамейки, я садился на неё. Теперь, по одну руку у меня: находился киворий и вход в Дальние пещеры, — а по другую: красивое здание Метрополии, со ступеньками к церкви Рождества Богородицы и прекрасной звоннице Ковнира. После этого мои глаза могли любоваться прекрасной по своему совершенству аркадой, подпирающей гору, на которой и высилась сама церковь Рождества Богородицы. Церковь была построенная в стиле украинского барокко. А для этого стиля присуща округленность и пышность форм.

С открытых окон трапезной за моей спиной прекращающимися волнами накатывали ароматы от приготовленной монахам пищи.

Несколько лаврских котов загнали под роскошную иномарку кошку и теперь вожделенно следили за всеми ее перемещениями. Коты были в отличной форме. Шерсть на них лоснилась от жира. Утром я видел, как они уплетали возле дверей монашеской трапезной потроха с огромной щуки. Из кошки исходит устрашающее утробное урчанье. Она не подпускает к себе котов.

Запахи, доносящиеся с монашеской трапезной, дразнят мои рецепторы в носу. Скоро и мне уже идти на ужин.

Но, я еще успею сходить по ступенькам наверх, к церкви, поблуждать там немного по кладбищу, на котором покоятся какие-то российские генералы. Только потом буду возвращаться назад.

Знакомую кошку уже кормила какая-то высокая женщина, вся в черном. Кто она была такая? Паломница? Мне это уже не узнать никогда… Сидят серые лаврские коты, образовав уходящий от женщины полукруг.

— Ишь, какие, наглые, — говорит женщина, когда я прохожу мимо. В ее глазах зажегся живой озорной огонек.

На следующий день я нашел работу. И тут же подошел к послушнику Геннадию. Я сказал ему, что нашел работу и жилье и должен уйти.

— Если можно, я переночую одну ночь?

— Может, останешься? Скоро пасха. У меня много работы. А ты умеешь трудиться, — были его слова.

— Не могу, — сказал я.

— Тогда уходи, и чтоб духу твоего не осталось. И кто пустит его переночевать здесь — будет иметь дело со мною! — Грозно сказал послушник.

3

…Летом я еще захожу в Свято-Успенскую Киево-Печерскую лавру.

Я начал писать этот рассказ и захожу, чтоб уточнить некоторые его детали.

Все в Лавре утопает в зелени. Возле корпуса, где жил настоятель Лавры архимандрит Павел распустилось много бутонов алых роз. Много роз цвело возле Метрополии. А особенно много красивых роз посажено внизу вдоль дороги к источникам преподобных Антония и Феодосия. Словно срисовано с картинок, изображающих небесную юдоль.

Монахи в Лавре умеют наладить свой быт. Денег на это не жалеют. Труда трудников — тоже.

К кельям монахов и к Семинарии ведут ровные, ухоженные дорожки. Растут разные бегонии и флоксы. С высоких стен спадали густые косы дикого винограда. Очень красиво, как, наверное, и должно быть в одном раю.

Уродовало лишь это наклеенные на столбы воззвания: принять участие в очередном крестном ходу… "Крестовом" — как выразилась недавно одна моя знакомая, неизменная их участница. «Везде торчат уши российского ФСБ…»! — Эти крики моей души разрывают мысли о земном рае. Я начинаю еще с большим энтузиазмом подозревать всех здешних монахов в том, что они и есть та навязшая на зубах «пятая колона» на Украине: переодетые офицеры спецслужб соседнего государства.

…На дороге ведущей к Дальним пещерам, возле каких-то мусорных баков, я вижу Василия. Тот жжет какую-то церковную макулатуру. Поздоровались. Он говорит:

— Вот монахи послали жечь, чтоб мы не ходили с ними в туалет. А сами они такое здесь творят, что ни в какие ворота не лезет. Я мог бы тебе еще много чего рассказать.

— Я и так о многом знаю. Мне монахи, например, многим напоминают своих жирных лаврских котов.

Немножко помолчали. В образовавшуюся небольшую паузу, мутным потоком хлынули воспоминания о том, как мне жилось здесь и работалось…

— Ты же не знаешь? — Неожиданно оживился Василий. — Многие теперь уже в миру. Ушел туда: и Мудрый… А так хотел стать монахом…

— Тогда б точно на вратах святой обители надо бы повесить было большой замок, — сказал я. И тут же, словно исправляя оскорбление, нанесенное своими нелестными словами о недостойном, в моем понимании, человеке этому прекрасному месту и хорошему, летнему дню, — я посчитал нужным, еще добавить:

— Живущие здесь, хоть содержат эту святую обитель в надлежащем виде. И за это им, большое спасибо будет сказано от меня и от наших потомков.

— Спаси Бог, — сказал Василий.

И ни церковь, ни кабак —

Ничего не свято!

Нет, ребята, все не так!

Все не так, ребята…