Звучит повсюду голос мой

Всадники оказались слугами бека из Арабчелтыкчи, то ли от бека сбежали служанки, то ли кто-то украл их... Их искали... Я говорил правду: мы действительно никого не видели. Кругом, сколько хватал глаз, лежал плотный снежный покров, на котором не было ни одного следа. Слуги сами удостоверились, что по дороге никто не проходил, и вернулись в Арабчелтыкчи...

Кербалаи Вели сделал еще одну затяжку из кальяна, прервавшись на полуслове, он внимательно разглядывал мундштук...

Как только Сеид Азим услышал название равнины Кюдрю и села, у него заколотилось сердце. "Кто эти женщины? Почему им пришлось бежать? Если это..."

- Словом, мы снова двинулись в путь и довольно далеко отошли от того места, где нас нагнали парни из Арабчелтыкчи, как увидели лежащего в снегу верблюда и по обе стороны от него какие-то тени на снегу. Я тут же вспомнил давешнюю встречу и заторопился.

Верблюд доедал корм с лотка, который, видимо, стоял перед ним с ночи. Невдалеке от него чернело место, где раньше разводили костер. Справа от верблюда, в защищенном от ветра хурджинами, снятыми загодя с верблюда, месте, спали люди, завернувшиеся в дубленый тулуп, под ними была войлочная подстилка.

Мы спешились и обошли верблюда с другой стороны, и тут у нас волосы встали дыбом: несчастный хозяин верблюда был мертв, его открытые выпученные глаза уставились в небо. Я подошел, чтобы закрыть ему глаза, и узнал его. С этим погонщиком мы не раз встречались на караванных путях. Хозяин единственного верблюда, он ездил зачастую в одиночестве, развозя по селам мазут и соль для бедняков. Только однажды случилось так, что он примкнул к моему каравану. Мы шли из Баку в Агадаш. Помню, наступил вечер, мы пустили верблюдов пастись, а сами развели костер, чтобы приготовить еду. Он развернул маленький узелок, в котором оказался сухой лаваш и кусок сыра, больше у бедняги ничего не было. Он сказал, что целый месяц уже не был дома... На мой вопрос, есть ли у него семья, дети, жена, он с улыбкой ответил: "Почему нет? Есть... Все есть. И сынок, который недавно начал ходить и говорить... Везу ему конфеты в красивой обертке..."

И вот этот парень из села Удулу был мертв. Но что-то беспокоило меня. Неестественная ли поза умершего? Или его странный вид? Если бы он замерз, хотя такой человек, как он, много повидавший на караванных путях, вряд ли не подготовился к морозной ночи, он бы лежал съежившись. Он бы прижался к боку верблюда, как те, что лежали с другой стороны. А он, словно задохнувшись, раскинул руки и раскрыл рот... Прочитав молитву над умершим, я закрыл ему глаза. В этот момент меня позвали, чтобы я взглянул, кого мои товарищи обнаружили с другой стороны.

Это были две женщины. Одна - немолодая, вторая - совсем ребенок, ей можно было дать лет тринадцать-четырнадцать. В них еле теплилась жизнь. Я подумал, что это те служанки, которые убежали из Арабчелтыкчи. Видимо, бедняжки нашли защиту под крылом бедняка из Удулу, он отдал им свою шубу, чтобы они ночью не замерзли. А сам остался в легкой одежде, совсем не приспособленной для ночевки в открытом поле.

Я занялся женщинами, пока молодые парни рыли могилу. Мы не могли ни обмыть его, ни обернуть в саван. Протерев руки снегом, заменившим нам воду, мы прочли над ним последнюю молитву и похоронили.

А женщины все не приходили в себя. Наконец девочка открыла глаза и, увидев незнакомых мужчин, с криком "мама" бросилась к старшей. Теперь она сама растирала матери руки и ноги, прикладывала снег ко лбу и растирала им лицо матери. К одежде девочки был прикреплен небольшой четырехугольный пакет, напоминавший то ли амулет от сглаза, то ли письмо. Признаюсь честно, это так заинтересовало меня, что я не удержался и развернул пакет. И каково было мое удивление, когда в нем оказались две твои газели, Ага, причем писанные твоей собственной рукой! Ты знаешь, твой почерк я узнаю из сотен других! В одном из листочков лежала засохшая роза... Как самую дорогую вещь, которую мне доводилось держать в руках, я поднес листочки к глазам, а потом поцеловал их...

От взгляда Кербалаи Вели не ускользнуло, что поэт изменился в лице, как только услышал о находке... "Значит, я не зря все это говорю тебе, Ага..."

- Где эта несчастная нашла твои газели, кто мог ей их отдать, я так и не узнал и до сей минуты не знаю, но она словно амулет от несчастья, словно заклинание моллы пришила их к одежде своей дочери, значит, для нее они были так же дороги и ценимы, как для меня. Я понял, что обязан помочь этим несчастным.

Постепенно наши усилия увенчались успехом: женщина пришла в себя, но она была измучена и ослаблена. На обеих женщинах были старые изношенные вещи, поверх одежды на плечах каждой вместо теплой шали был накинут обыкновенный мешок. Оставаться в открытом поле дольше было нельзя. Мы посадили мать и дочь друг за другом на верблюда, завернули обеих в тулуп, принадлежавший покойному погонщику, собрали его вещи в хурджины и тронулись в путь.