Гаджи Асад промямлил:
- Раз дал зарок... если нарушит, аллах его накажет...
Гаджи Кадыр проворчал:
- Если он поклялся Ахунду Агасеидали, тогда в чем же дело?
Гаджи Асад старательно пытался что-то вспомнить. Вдруг он подскочил, словно под ним разожгли жаровню:
- Дал клятву? Зарок? Еще вчера голодранцы, собравшись вокруг Джинн Джавада, кричали, что Сеид никогда не отведет руки от желанной рюмки. Чтоб он провалился!
- Этого не может быть, если он дал слово... - засомневался Гаджи Кадыр.
Мешади Алыш вмешался в разговор:
- И вы ему верите, мужчины! Клянусь святынями, которым я поклонялся, вчера своими глазами видел, как он выходил с Грузинского базара в обнимку с Алексан-беком.
- Позорит имя сеида, проклятый, чтоб его наказал его предок! - бушевал Закрытый.
- Говорят еще, что в его школе русскому языку будут учить...
- Да, да, - перебил Алыша Молла Курбангулу, - и учителем будет армянский мальчишка из русской школы... да, из русской школы...
- Эх, да плюнет ему в лицо пророк всемогущий... Кто же отдаст в эту школу своего ребенка? -возмутился Гаджи Асад.
- Никто, ни один человек... Все пойдет тем же путем, что и в школе этого уруса Ирза-бека... Где теперь эта школа... где? - злобствовал Алыш.
- Чего еще ждать от этих анархистов бабидов, выдумывающих существование "врат" для новых познаний божественных истин... И новая школа поможет им в этом... - разглагольствовал Молла Курбангулу. - Гаджи, наш долг вразумить заблуждающегося. Неважно, что он сеид... Неважно, что получил благословение у самого Ахунда... Мы должны объяснять людям, да, людям... Пусть не бросают детей в огонь собственными руками! Не делают из них бабидов, похожих на русских и армян... русских и армян!
Так Молла Курбангулу подвел итог совещанию.
Гаджи Кадыра, склонного к безграничному почитанию священных могил и заповедей пророка, охватили раздумья. Сомнения проникли в его сердце. "Прежде всего, род Сеида Азима и его покойного отца Сеида Мухаммеда древний и благородный род. Никогда в жизни они не поживились за чужой счет... Не совершали грехов... С другой стороны, такой уважаемый всеми человек, как Ахунд Агасеидали, не отверг его домогательств по поводу новой школы и даже, наоборот, дал разрешение на это дело... Значит, что-то хорошее в нем есть... Да и всем хорошо известно, каков на самом деле Мешади Алыш. А каким стал блюстителем добропорядочности и нравственности! Или тот же Молла Курбангулу! Весь мир, все люди знают, что новая школа нанесет ущерб его карману. В своей школе-моллахане он учит мальчиков десять - пятнадцать лет, но ничему, кроме отрывков из корана, научить не может или не хочет... А берет за обучение детей без стыда! На каждый праздник! После окончания каждого раздела корана, после особенно важной суры корана - неси и неси! Измучил детей наказаниями, поверг в страх их души. Для устрашения он пользуется деревянными колодками, специально приспособленными для наказания: в них засовывают связанные руки и ноги школяров, бьют их. И кожа несчастных стерлась на плечах, как у ослов, оттого, что он посылает их постоянно в лес за дровами, за водой к источнику... Конечно, Молла Курбангулу заинтересован в том, чтобы никаких школ не открывали... И вообще никому из собравшихся сегодня у моего соседа верить нельзя... Что касается самого Гаджи Закрытого, способного на такую жестокость к собственному сыну, что тот убежал из дома, то что говорить о его жестокосердии к другим людям?...
Между нами говоря, если Ахунд Агасеидали благословит это дело и если правда то, что говорят, будто в школе детей научат счету и языку этих нечестивых урусов, разве это плохо? И в лавке понадобится, и в споре в суде поможет... Во имя аллаха, если все окажется правдой, пойду сам к Ахунду Агасеидали и попрошу его подсказать мне, как быть. И тогда выберу время, отправлю своего Рамазана к Сеиду Азиму. Пусть у него поучится! Назло Алышу, Молле Курбангулу и моему дорогому приятелю Гаджи Асаду... Своего сына потерял, так теперь он чужим детям добра станет желать, старая лисица?"
ПЕРЕПИСКА
"Мой дорогой друг, мой поэт!
Если ты спросишь, как мои дела, скажу тебе - неплохо. Я здоров телом, а что касается состояния духа, которое нынешние люди ни во что не ставят, так это и без моего письма должно быть известно твоей милости. Каково может быть настроение человека вдали от дорогой отчизны, любимых друзей и близких? Физически я здоров, существую. Остальное - тебе известно, мой любимый друг, свет моих очей!