Намного позже, рассказывая обо всем этом дочери или просто вспоминая, Элейн признается себе, что следующие три самых обычных монотонных года, последовавших за строительством «Виллы Елена», стали самыми счастливыми в ее жизни в Колумбии. Освоить землю, которую купил Рикардо, привыкнуть к мысли, что это их собственность, оказалось непросто: Элейн гуляла среди пальм, сидела в соломенной хижине и пила холодный сок, думая о том, как непостижимо далеко от истоков проходит ее жизнь. Затем она шла к реке – даже если было очень жарко, неважно, – и разглядывала издалека соседние асьенды, крестьян в шлепанцах, сделанных из старых покрышек; они пасли скот, покрикивая голосами, которые ни за что не спутаешь, как отпечатки пальцев.
Семейная пара, которая теперь работала у них, раньше пасла чужой скот. Теперь они чистили их бассейн и присматривали за всем хозяйством (починили дверные петли, ликвидировали гнездо насекомых в детской), а по выходным готовили для них рыбный суп или овощную похлебку. Прогуливаясь по лугам, стараясь шагать пошумнее, потому что она слышала, что именно так отпугивают змей, Элейн радовалась, что успела поработать на благо этих крестьян, пусть и не так долго, как планировала, а затем, подобно тени летящего слишком низко ястреба, у нее мелькала мысль, что она сама теперь стала той, с кем, будучи добровольцем Корпуса мира, неустанно боролась.
Корпус мира. Элейн связалась с офисом в Боготе, когда решила, что может оставлять Майю в надежных руках и вернуться к работе; заместитель директора Валенсуэла выслушал по телефону ее объяснения, поздравил ее с замужеством и попросил позвонить ему через несколько дней, чтобы он мог переговорить с Соединенными Штатами и уладить формальности.
Когда Элейн позвонила снова, секретарь Валенсуэлы сказала, что заместитель директора уехал в срочную командировку и что он перезвонит ей, когда вернется, но дни шли, а звонка так и не было.
Элейн не отступилась и в один прекрасный день сама вышла на местных лидеров – те встретили ее, как будто все только вчера расстались, – и в считаные часы она приступила к работе над двумя новыми проектами: строительство рыболовного кооператива и нескольких общественных туалетов.
В те часы, которые она проводила с лидерами крестьянских общин, – или с рыбаками, или попивая пиво на террасах Ла-Дорады, потому что именно так там велись дела, – она оставляла Майю с маленьким сыном поварихи или брала с собой поиграть с другими детьми, о чем не рассказывала Рикардо, тот был жестко против смешения людей разных социальных классов.
Она говорила с Майей по-английски, чтобы не лишать дочь ее собственного языка, и та играючи и совершенно естественно переходила с испанского на английский. Она росла живой и непосредственной: у нее были длинные тонкие брови и нахальное обаяние, которое обезоруживало любого, а еще свой собственный мир: она то исчезала в кустарнике и возвращалась с ящерицей в стеклянной банке или появлялась вдруг полностью обнаженная, потому что оставила свою одежду из солидарности для утепления гнезда, обнаружив там чье-то яйцо.
Как раз в те дни Рикардо, вернувшись после одной из своих поездок на Багамы, привез ей в подарок броненосца в клетке, полной его свежих экскрементов. Он так и не объяснил, откуда тот взялся, но потратил несколько дней, рассказывая Майе то же самое, что, вероятно, рассказали и ему: броненосец живет в норках, которые роет своими когтями, броненосец сворачивается, когда боится, броненосец может провести под водой более пяти минут.
Майя смотрела на зверушку так же зачарованно – полуоткрытой рот, поднятые брови, – как она слушала отца. Через пару дней, когда она вставала ни свет ни заря, чтобы покормить питомца, часами лежала рядом с ним, свернувшись калачиком и несмело держа руку на его грубом панцире, Элейн спросила:
– Ну и как зовут твоего броненосца?
– Никак не зовут, – ответила Майя.
– Как это? Он же твой. Ты должна дать ему имя.
Майя подняла голову, посмотрела на Элейн, дважды моргнула.
– Майк, – сказала она. – Его зовут броненосец Майк.
Так Элейн узнала, что Барбьери приезжал к ним в гости пару недель назад, когда она вместе с главой местного управления работала над проектами, у которых не было будущего. Рикардо ничего не сказал ей: почему? Она спросила его при первом же случае, но он просто ответил:
– Забыл упомянуть.
Элейн не отступала:
– Зачем он приезжал?
– В гости, Елена Фритц, – сказал Рикардо. – И может приехать снова, так что не удивляйся. Он же наш друг.
– Он не наш друг.
– Во всяком случае, мой, – ответил Рикардо и повторил это еще раз.