Звук падающих вещей

Когда прозвучала эта ложь – ведь для Элейн Фритц 1996 год никогда не наступит – Майя снова предалась изнуряющим воспоминаниям. Делала ли ты это для меня, Майя Фритц, или решила воспользоваться мной, потому что никто другой не мог помочь тебе вернуться в прошлое, никто больше не был способен вызвать эти воспоминания, послушно и преданно внимать им, как это делал я? Она рассказала о том декабрьском дне, когда вернулась домой после долгих часов работы на пасеке и собиралась принять душ. В ее ульях была вспышка акариаза[56], и она целую неделю пыталась свести к минимуму ущерб, готовя отвар из анемона и мать-и-мачехи; от ее рук сильно пахло отваром, и ей не терпелось вымыться.

– Зазвонил телефон, – рассказала она. – Я поначалу не хотела отвечать, но подумала: вдруг что-то важное? Я услышала мамин голос и успокоилась: ничего особенного. Мама звонила каждое Рождество. Мы перезванивались пять раз в году: на ее день рождения, на мой, в Рождество, на Новый год и в день рождения папы. День рождения человека, которого уже нет, отмечают живые, потому что сам он это сделать уже не может. В тот раз мы говорили долго, рассказывали друг другу всякую ерунду, и вдруг мама помолчала и сказала: «Нам нужно поговорить».

Так, в телефонном разговоре с Джексонвилем, штат Флорида, Майя узнала правду о своем отце.

– Он не погиб, когда мне было пять лет. Он был жив. Сидел в тюрьме, а теперь вышел. Он был жив, Антонио. В Боготе. Нашел маму, никто не знает, как. И хотел, чтобы мы снова были все вместе.

– Какая прекрасная ночь, не так ли? – сказал капитан на записи в черном ящике. Второй пилот ответил:

– Да. Здесь очень красиво.

– Чтобы мы снова были все вместе, Антонио, представляешь? – продолжала Майя. – Как будто он ушел на рынок пару часов назад.

И снова капитан:

– С Рождеством вас, сеньорита.

Не знаю, изучает ли кто-нибудь реакцию людей на подобные известия, как ведет себя человек перед лицом таких жестоких перемен в его жизненных обстоятельствах, когда мир, каким он его знал, перестает существовать. Скорее всего, ему требуется постепенная перестройка, поиск нового места в сложной системе координат, переоценка всех отношений и того, что мы называем прошлым. Возможно, это самое трудное и особенно тяжко переносимое – переоценка прошлого, которое считалось данностью. В случае Майи Фритц было так: она не поверила поначалу, но в считаные секунды уступила перед доказательствами. Последовала сдержанная ярость, отчасти вызванная уязвимостью жизни, в которой один телефонный звонок может в миг поставить все с ног на голову: вы просто берете трубку, и в ваш дом входит новая реальность, о которой вы не просили и которую не ожидали, и уносит вас вперед с силой снежной лавины. Затем сдержанная ярость сменилась яростью откровенной, криками и оскорблениями. А затем последовала ненависть:

– Я не хочу никого видеть, – сказала Майя матери. – Веришь ты мне или нет, но я предупреждаю. Если он появится здесь, я его пристрелю.

Голос Майи звучал резко, совсем не так, как только что, когда она сидела, заплаканная, на диване.

– Где мы? – спросил второй пилот из черного ящика, в его голосе была тревога, предчувствие беды.

– Начинается, – сказала Майя.

Она была права, с этого момента все и началось.

– Где мы? – спросил второй пилот.

– Не знаю, в чем дело? – ответил капитан. «Боинг-757» лег на крыло, как птица, которая заблудилась на высоте тринадцати тысяч футов над Андами, скрытыми ночью, и в нем гибла Элейн Фритц. По голосам летчиков чувствовалось, что они уже обо всем догадались и только пытались казаться невозмутимыми, только делали вид, что все по-прежнему под контролем, хотя контроль уже был потерян, и эта невозмутимость была обманом.

– Беру левее? Взять левее?

– Нет… Незачем. Идем в Тулуа.

– Тогда нам правее.

– Бери правее, идем в Кали. Мы облажались, да?

– Да.

– Как мы могли так облажаться? Правее, быстрее давай вправо.

– Они облажались, – прошептала Майя. – И там была мама.

– Но она не знала, что происходит, – ответил я, – что пилоты сбились с курса, и ей не было страшно.

Майя задумалась.

– Это правда, – сказала она. – По крайней мере, ей не было страшно.

– Интересно, о чем она думала? О чем думала Элейн?

Запись начала издавать тревожные звуки. Электронный голос системы предупреждения отправлял пилотам отчаянные сигналы: «Слишком близко земля, слишком близко земля».