Звук воды

Кадзуо давно не был на похоронах. Он не испытывал грусти. Тихо, спокойно двигалась процессия с благовониями. Мало кто пришел на эти похороны, и не было нужды делать все нарочито медленно. Люди шепотом переговаривались о том, о чем в обычной жизни они разговаривают в полный голос. О политике, о сыне, который блестяще закончил университет и уже устроился на работу. «Интересно, когда он писал о том, что еще живет, он уже решил покончить собой? — подумал Кадзуо. — Если да, то эта открытка — его алиби. А может быть, он просто констатировал факт. Может быть, он знал, что после его смерти все остальные будут жить дальше, что все они придут к нему на похороны. Он знал. Крушение мира — это всего лишь фантазия. Посторонние люди продолжают жить вечно. Он знал. А если не просто знать об этом, но осознать, то, кроме самоубийства, ничего не остается».

Бессмертие, жизнь, унаследованная детьми и внуками, — это все вранье. Наследники идеи бессмертия — посторонние люди.

Шерстяная куколка с соседнего стола вечно пребывала в добром здравии. Она никак не умирала. Девушка-сослуживица, как только появлялась на работе, сразу начинала затачивать свои карандаши, которых было десять штук. Она точила их, пока они не становились острыми как шило, а потом тыкала острым кончиком в свою шерстяную куколку. Куколка перекатывалась и замирала в ожидании следующего движения девичьих пальцев.

Кадзуо все чаще стал натыкаться в газетах на новое выражение: «холодная война». Это выражение впервые появилось в газете А., в статье иностранного журналиста, опубликованной в декабре прошлого года, второго числа, и теперь, похоже, сделалось очень популярным. С тех пор как объединенный штаб положил конец всеобщей забастовке, профсоюзные забастовки тоже прекратились. Садисты в его сне, эти уравновешенные горожане, лелеяли свой тайный замысел. «…Мы утопим этот мир в крови и молчании».

Он все так же монотонно ходил на службу и возвращался с нее. Неспешно занимался подсчетом ссуд. Но что-то неприятное, что-то взрывоопасное медленно давило изнутри и снаружи. Кадзуо думал, что это из-за больного желудка, и начал пить таблетки. Потом пошел к врачу. «Вы абсолютно здоровы», — сказал тот. Речь шла не о бессоннице, отсутствии аппетита, острых болях или о других серьезных симптомах. Но его не покидало ощущение, что внутри него живет нечто. И в какой-то момент, когда снова поступит импульс, снова зашевелится внутри нечто, — он больше не сможет дышать. «На самом деле я никогда не верил в беспорядок», — подумал он. Все идеи смертны.

Кадзуо пошел и купил женщину, но это ничего не изменило. Просто мир рассыпался на куски. Он знал, что где-то существует страшная, равнодушная сила, сродни науке, которая соберет эти куски в единое целое. И он боялся этой силы уж лучше пусть стекло останется разбитым, так будет надежней. Глядя на разбитое стекло, ты сразу понимаешь, что это стекло. А неразбитое бывает иногда таким прозрачным и таким гладким, что ты его не замечаешь.

«Я так одинок».

Сейчас с этим было не поспорить. Еще немного, и все, должно быть, начнут судачить о нем, избегать его. Но сейчас никто его не избегает. И по утрам все говорят ему «с добрым утром», а при расставании говорят «прощайте». Он ненавидел эти человеческие приветствия. Ему все время казалось, что они звучат не к месту, невпопад.

В обеденный перерыв он часто ходил гулять. На бульваре под светлыми деревьями играли в мяч министерские официанты. Мяч летал то прямо, то по дуге, но всегда попадал точно в перчатку ловца — издалека казалось, будто его притягивает туда магнитом. Кадзуо остановился и некоторое время восхищенно наблюдал за игрой. Если бы у этого мяча был какой-то смысл, какое-то тайное значение, то эта игра не состоялась бы. Мяч упал бы и укатился в какие-нибудь заросли — век ищи, не отыщешь.

Апрельское солнце было чудесным. Люди, прогуливающиеся по дорожкам, иногда доставали из карманов носовые платки и утирали со лба пот. Пот — это доказательство того, что мы живем. И моча тоже. Ни в поте, ни в моче не было никакого смысла. Если бы в них был хоть какой-то смысл, то они бы исчезли, и тогда Кадзуо бы умер.

Мир Кадзуо рассыпался, смысл распылился. Осталось только тело. И его выделения. Тщательно контролируемое, полностью послушное, оно отлично функционировало без всяких сбоев. В точности так, как сказал ему врач. Абсолютное здоровье.