Звук воды

Стихи писались у него легко, друг за другом. Тетрадка в тридцать листов с эмблемой Гакусюина[31]на обложке закончилась почти сразу. Мальчик и сам удивлялся: как это у него получается писать по два, а то и по три стихотворения в день. За неделю, что лежал дома больным, он составил стихотворный сборник «Неделя». Аккуратно вырезал в тетрадной обложке овальное окошечко, так чтобы была видна надпись Poesies на первой странице. Чуть ниже по-английски написал: 12th —> 18th MAY 1940.

В школе о его стихах с интересом говорили старшеклассники. «Врут, — думал мальчик. — Мне всего пятнадцать, вот они и подняли шум».

Впрочем, он нисколько не сомневался в своей гениальности и разговаривал со старшими все нахальней. Нужно было во что бы то ни стало избавляться от этих постоянных «мне кажется, что…» и говорить все так, как есть.

От избыточного рукоблудия мальчик сделался анемичен. Но собственная уродливость пока еще не беспокоила его. Эти отвратительные физиологические чувства… стихи не имеют с ними ничего общего. Стихи — это такая субстанция, которая не имеет ничего общего со множеством вещей и явлений. Мальчик искусно лгал — стихи научили его этому искусству. Лишь бы в словах была красота. И каждый день он с великим тщанием читал словарь.

В моменты экстаза мальчику открывался мир аллегорий. Гусеницы превращали листья дикой вишни в кружева; подброшенный в воздух камушек, минуя светлые дубы, отправлялся любоваться морем. Плавучие краны, взбалтывая морщинистую простыню зимнего моря, искали под нею утопленника. Плоды персика, покрытые легким макияжем, притягивали к себе майских жуков. Воздух вокруг суетливо мельтешащих людей вдруг вздымался языками пламени, как огненный столп позади грозного Фудомё — повелителя огня, и опадал. Закат — дурная примета — был окрашен в цвет йодной настойки. Зимние деревья тянули к небу свои деревянные ноги. От окна становилось видно, что обнаженная девочка, лежащая у камина, вовсе не девочка, а искусственный цветок, и покрытая от холода мурашками девичья кожа в одно мгновение превращалась в вельветовый бутон.

В те минуты, когда мир вокруг него начинал меняться, мальчик испытывал наивысшее блаженство. Его не удивляло, что стихи всегда рождаются в нем именно в эти моменты счастья. Умом он понимал, что стихи есть порождение грусти, проклятий и отчаяния и что поэзия зарождается в глубинах одиночества. Но чтобы это действительно стало правдой для него, он должен был гораздо больше интересоваться самим собой. Как ни странно, будучи твердо уверенным в собственной гениальности, мальчик не испытывал к себе самому особого интереса. Мир внешний казался ему более привлекательным. Кажется, правильней будет сказать, что когда мальчик бывал переполнен беспричинным счастьем, то мир вокруг легко становился именно таким, каким он хотел его видеть.

Мальчик и сам до конца не понимал, служило ли это случайное счастье залогом его поэзии, или же, наоборот, ощущение счастья приходило к нему оттого, что в нем рождались стихи. Но как бы то ни было, он точно знал, что это счастье ничем не похоже на то, которое испытываешь, когда родители покупают тебе что-то, о чем ты давно мечтал, или вдруг берут тебя с собой в путешествие. И верно, счастье мальчика не было тем чувством, которое может испытать каждый, но только его, очень личным переживанием.

Впрочем, мальчик не любил подолгу наблюдать ни за самим собой, ни за внешним миром. Если вещь, привлекшая его внимание, не преображалась тотчас же под его взглядом и, скажем, блистающая в лучах полуденного майского солнца белая изнанка сочной молодой листвы не превращалась вдруг в цветущую в ночи дикую вишню, он быстро терял к ней интерес и отводил глаза. «Поэзии из этого не выйдет», — с холодным безразличием думал мальчик о таких вот застывших, никак не желающих меняться вещах.

Как-то раз на экзамене ему попались именно те вопросы, которых он ждал. Быстро написав ответы, мальчик не стал проверять написанное и, положив экзаменационную тетрадку на учительский стол, вышел из класса первым. В этот утренний час на школьном дворе не было ни души. Мальчик двинулся в сторону главных ворот. Проходя по плацу, он поднял глаза на золотой шар, сиявший на верхушке флагштока, и в ту же секунду его захлестнула волна счастливого восторга.

В это утро флаг не поднимали — флаг поднимают только в праздники, но мальчик чувствовал, что сегодняшний день был праздником его души. Золотой шар поздравлял мальчика, дарил ему свое сияние. Душа легко выскользнула из тела и обратилась к стихам. Какой восторг! Идеальное уединение и эта необычайная легкость пьянили его. Внешний мир сливался воедино с миром внутренним…