Звуки музыки

Нет, я искренне не помнила. Оказалось, что женщина, которая готовится стать матерью, больше занята собой, замечая во внешнем мире лишь самое важное.

Первый концерт назначили в Нью-Йоркском Городском Зале в субботу. Был конец недели, один из тех приятных осенних дней, когда в сельской местности листва пестрит богатством красок, и люди просто не чувствую себя так, чтобы остаться в городе и слушать Палестрину. Результат: мало публики. Дальнейший результат: разочарованный менеджер, который думал, что мы были лучшим «гвоздем программы», чем это показано в программах театральной кассы.

В конце недели, на которой был наш концерт в Городском Зале, в Нью-Йорк приехали наши филадельфийские друзья. Как замечательно снова их увидеть! Крофорды чрезвычайно доброжелательно предложили забрать к себе домой наших малышек. Розмари и Лорли снова могли ходить в свою старую Академию, которая была не слишком далеко от дома Крофордов. Расставание всегда было горьким моментом для всех нас. Но в то время я еще думала, что дети должны ходить в школу, и все остальное должно приноситься в жертву этому факту. Позже я стала думать иначе.

Это был год Всемирной ярмарки, и мы провели несколько волнующих дней в краях, которые казались книгой сказок.

Что означало выражение «гвоздь программы», мы тягостным способом познали на следующих неделях.

За короткое время мы познакомились с некоторыми крупнейшими зрительными залами в этой стране, вмещавшими от двух с половиной до четырех тысяч человек, и у нас всегда было достаточно возможности поразмыслить о цвете обивочного материала: в одном месте — серебряно-серый, в другом — темно-красный, или желто-золотой. Это происходило потому, что он не был закрыт человеческими фермами — огромные залы оказались практически пустыми.

Восемь-девять сотен человек почти терялись в этом обширном пространстве. В чем дело? Дедушка Вагнер «вложил кое-какие деньги в хор семьи Трапп», и теперь хотел получить их обратно. Вот почему они пели в больших залах. Но он забыл рассказать людям об этом. Во время нашей короткой встречи со зрителями, мы услышали предложения вроде того: «Вы не можете говорить людям слишком часто. Вам следует лишь убедить их, иначе они забудут». Для людей в Хартфорде, штат Коннектикут, в Хэррисбурге, штат Пенсильвания, в Ралее, штат Северная Каролина, или в Вашингтоне вопрос касался не забывания, а ознакомления с фактом, что их просили присутствовать на первом концерте хора семьи Трапп в их городе. Мы тихо приезжали и тихо уезжали, и мистер Вагнер возмущался все больше и больше. В то время он пользовался канцелярскими принадлежностями розового цвета. И в каждом отеле, в каждом концертном зале нас ждали эти розовые конверты, полные мягких упреков относительно того, как плохо мы все делаем последнее время. Подобные послания совсем не укрепляют перед концертом.

Мы становились все более нервными и обескураженными. Мы знали, что репетировали очень добросовестно. «Missa Brevis» Палестрины была шедевром, и мы пели ее хорошо. Такое просто чувствуешь. Также мы знали, что люди, приходившие на наши концерты, уходили глубоко взволнованными, и слова их оценки были искренними. Казалось, что-то не то было в нас самих — что же? Мы старались изо всех сил, даже если уставали, быть приятными и веселыми при приеме гостей — понравиться каждому. Но розовые конверты все продолжали приходить в больших количествах.

Во время нашего первого визита в его офис, мистер Вагнер встретил нас новостью, что в сложившейся ситуации он в состоянии подготовить лишь двадцать четыре концерта из сорока. На этот раз это было вызвано войной. Но в проведении оставшихся не должно было возникнуть никаких трудностей, едва лишь мы начнем петь. Теперь розовые конверты грозили не устанавливать больше дат, если залы будут продолжать оставаться пустыми. Это приводило в сильное уныние.

С другой стороны, мы замечательно проводили время. У нас опять был большой голубой автобус, снова с тем же водителем, который продолжал в своей дружеской манере:

— Позвольте мне объяснить вам кое-что.

Но на этот раз, с нашим продвинувшимся английским, мы понимали уже значительно больше из его слов.

Он с удовлетворением отметил, что мы продвинулись и еще кое в чем: это был наш багаж. Он тщетно пытался объяснить нам, что когда возил от побережья к побережью Дона Коссака, у каждого из взрослых людей был лишь небольшой кэйс.

— А эти дети, кажется, не появляются без трех чемоданов каждую ночь, — вздыхал он.