Звуки тишины

— Нико! — обратился ко мне Сорин. — Кто это? И что он себе позволяет.

— Это Тобар, — объяснила я. — Мы готовимся к Рождеству.

— Не понял.

— Зачем ты пришёл? Я ведь просила тебя дать мне время.

— Времени было достаточно! Мне без тебя очень одиноко… Мы столько лет провели рядом, а теперь… Я не знаю, как заполнить эту пустоту, которая вдруг появилась.

— Ты сам виноват, — вздохнула я, опустив руки. Говорить ничего не хотелось. Но я собралась с мыслями и продолжила. — Ты просто запутался, может быть, даже испугался перемен в жизни. Так бывает. И я думаю, что на самом деле ты не испытываешь ко мне никаких чувств, кроме дружеских. Собственно, как и я к тебе. Твой поступок обидел меня именно предательством нашей дружбы. Я не думала, что ты такой. И мне очень больно. За себя, за Кати, даже за тебя… Пожалуйста, уходи. Поговори с Катериной, разберись в себе.

— Вот значит как… И быстро же ты нашла мне замену. С болью-то в сердце только этим и заниматься.

— Я предупреждал, — снова вмешался Тобар. — Она тебе всё объяснила? Ну так и чего ты ещё хочешь?

Тобар вряд ли понял, что я говорила, но стойко держал оборону и оставался на моей стороне. Удивительный человек.

— Да ничего я уже не хочу, — опустил голову Сорин. — Я думал, что у меня есть в жизни кто-то, кто всегда поддержит. Но, увы.

Я протянула ему руку, и когда наши взгляды снова встретились, заговорила медленно:

— У тебя была я. Всегда. Но ты знаешь, что я никогда не поддержала бы твоих плохих поступков. Измена — отвратительна. Даже если она ещё не случилась. Но я могу тебя понять и простить. А пока, извини, не готова пустить тебя в свою жизнь обратно и настолько глубоко.

— Нико… Ты ошибаешься. Ты всегда ошибалась на мой счёт. И на свой тоже. Но… Ладно, — он смерил взглядом Тобара, развернулся и, бросив, “Счастливого сочельника”, бегом бросился вниз по лестнице.

Тобар осторожно прикрыл дверь и вонзился в меня сочувствующим взглядом. Слова явно были лишними, в горле странным образом саднило, будто я залпом выпила рюмку водки, глаза горели. И против желания, вопреки дикому чувству стыда, слёзы хлынули невероятным потоком по щекам, вызывав не то приступ удушья, не то простую истерику.

— Эй, — тут же оказался рядом сосед, ухватив меня за плечи. — Не надо так! Пришёл какой-то дурак, наговорил тебе ерунды! Это он должен рыдать, потому что ты его выгнала. Так ведь?

Я только кивнула, не в силах справиться с эмоциями. Даже не могла ничего объяснить Тобару, и от этого ужасно злилась на себя и свою жизнь. Вот же угораздило! Почему это несчастье вообще тогда свалилось на меня? Во всех смыслах? И почему ничего не помогало? Когда можешь говорить голосом, вкладывать интонации и чувства в речь… Тебя понимают по-другому! Как я могла сейчас выразить, что чувствовала? Мимикой, жестами, взглядами, реже — прикосновениями. Но никто постоянно не смотрит в глаза, не обращает внимания на моё лицо, когда я говорю, потому что вынужден следить за руками!

— Ну вот и всё. Пусть он переживает, страдает и вообще — будет уже, в конце концов, мужчиной. А ты — маленькая женщина. Девушка! И не должна в Рождество стоять в коридоре по уши в слезах. Если уж рыдать, то или в подушках, или на кухне с бутылочкой вина!

С этими словами Тобар схватил меня и потащил на кухню, где уже вовсю пахло почти готовым козонаком, где я бросила мясо, овощи и прочие вкусности. Печеньки от мамы Тобара. Он усадил меня на стул, растерянно осмотрелся, увидел большую кружку и поставил её передо мной.

— Штопор есть? — деловито заглянул сосед в верхний ящик гарнитура. — Есть! Отлично.

Рубиновая ароматная струя наполняла кружку, а я продолжала упиваться своими страданиями, пытаясь кухонным полотенцем стереть слёзы. Тобар успел за это время не только налить вино, но и закончить резать овощи, закинул их на блюдо и подвинул ко мне.

— Ну что, Николетта? Давай-ка оставим всё печальное в прошлом? Может, уже и звезда зажглась, а ты грустишь…

Он улыбнулся, выжидающе смотря на меня. Пришлось выпить. Вино приятно согрело горло, и я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Странно, но от этого его тихого взгляда мне вдруг перехотелось плакать. Действительно, был ли какой-то смысл отчаянно убиваться только оттого, что мы с Сорином не поняли друг друга? Отказывать — больно, но если я думала и о его чувствах тоже, то он о моих, по всей видимости — ни капли.

Стерев последние капли с лица, я вдруг вспомнила, что уже пора бы достать пирог! Схватила пару прихваток и быстро открыла духовку, заполнив кухню головокружительным ароматом свежей выпечки. Румяный, горячий козонак. Уютный символ домашнего Рождества — самого лучшего и любимого мной праздника. Осторожно поставив противень на плиту, неожиданно улыбаясь самой себе, я повернулась к Тобару и поняла, что невероятно благодарна ему. За помощь, за присутствие и вообще — за неравнодушие. Наверное, выглядела я в этот момент более чем странно и даже по-дурацки.