Звуки тишины

Он сдался. Тихо открыл дверь и понурый вышел под яркий свет лампы над лестницей. Сорин никогда не обижался, не сделает этого и теперь — я была уверена. Но боль, вина и сожаление о содеянном, о собственной участи и ожидание завтрашнего собрания, звенели в ушах точно так, как ранним утром странный сон с ворвавшимся в него будильником.

Шорохи

Попасть на собрание мне удалось только дистанционно: ранним утром я проснулась с дичайшей головной болью, возвестившей о высокой температуре. Врач обещал быть во второй половине дня, поэтому, вооружившись горячим чаем, таблетками и бутылкой воды, забралась под одеяло, набирая сообщение Петше о вынужденном отсутствии. Наверное, он подумал, будто я испугалась и решила совсем как рядовая школьница прогулять. Может, именно поэтому в назначенное время мне пришлось выйти на связь, чтобы увидеть мрачные лица коллег и выслушать гневную и эмоциональную речь начальника.

Голова гудела, глаза слезились, так что картинка на экране постоянно расползалась в разные стороны, словно смытая с бумаги акварель. На обращённые ко мне вопросы я отвечала письменно, не чувствуя себя униженной только потому, что все силы организма оказались брошены на поддержание более или менее живого состояния. Спустя полчаса бессмысленной подготовительной болтовни, Петша перешёл к делу: схему взаимодействия и новые роли в отделе он видел довольно странно, но уверял, что так действительно будет лучше. Среди зачитанных фамилий я не услышала свою и задала прямой вопрос. Собрание продолжалось, будто бы так и надо, будто бы меня не было в сети: сообщение наверняка видели все, но ни Петша, ни кто-то другой, не отвечали. Я хотела было отключиться, но в этот самый момент удостоилась ответа.

— Николетта, — вещал начальник, глядя куда-то мимо камеры, — пока вы на больничном, мы обойдёмся без вас, распределим обязанности. А когда выйдете, тогда и обсудим дальнейшие перспективы.

Его ледяной тон, безразличный, как кусок нержавейки к магниту, спутал мои мысли. Это был намёк на увольнение, на очередной перевод, на отстранение от должности? Бросив в чат короткое “прошу прощения, очень плохо себя чувствую”, я нажала кнопку “выйти”, отложила ноутбук в сторону, приняла таблетку и попыталась уснуть. Руки и ноги нещадно ломило, выкручивая каждый суставчик, горло саднило, будто я проглотила стакан битого стекла. Часы на стене тикали в такт моей дрожи, отсчитывая секунды до выздоровления. Сон не шёл, лекарство не помогало.

В дверь позвонили, резко и смело — пришёл доктор. Вполне привычный диагноз: вирусная инфекция, рецепт на другие таблетки, рекомендации по режиму дня, пожелания выздоровления, — всё это было так знакомо, так просто и спасительно, что мне хотелось обнять этого милого мужчину средних лет, принёсшего запах лекарств и улицы.

Сорину я ничего не написала, решив выйти в аптеку чуть позже самостоятельно, и под мерный шёпот ветра за окном, уснула. Но связаться с ним всё равно пришлось уже ближе к вечеру — жар не спадал, и сил выйти на улицу не набралось. В полутьме я видела смутную тень друга в коридоре: он спешно раздевался, стараясь не шуметь, и скоро показался в дверях спальни.

— Нико! — с укором глянул на меня Сорин, доставая из пакета лекарства. — Ну как ты так умудрилась?

Я только пожала плечами — это движение за полжизни успело надоесть. Если бы знать — как так вышло. Нервы, слишком холодная погода, усталость, действительно вирус? Да мало ли причин у болезней. Может это было нежелание видеться с Петшей?

— Хорошо, что ты решила вызвать доктора. Эпидемии, конечно, нет, но болеющих достаточно. Не хватало ещё подцепить какой-нибудь грипп. Ты знаешь, какие бывают осложнения? — тараторил он, мимоходом поправляя одеяло и заглядывая в пустую кружку. — Неужели моя подруга такая беспомощная, что даже чаю себе налить не может? — шутливо улыбнулся Сорин и удалился на кухню.

А ведь я и правда оказалась совершенно беспомощной, брошенной болезнью в постель с жаром, головной болью и слабостью. Если бы Сорин в это время находился в командировке, то обратиться за помощью я не знала бы к кому. Не звонить же родителям и вынуждать их ехать за тридевять земель просто чтобы купить мне лекарства?

— Посижу с тобой немного, — присел рядом он, вернувшись с дымящейся кружкой и небольшим термосом. — Подожду, пока температура спадёт, тогда пойду.

— Спасибо, — мелькнули мои ладони. — Без тебя я бы не справилась. Кати не обиделась?

— Ну о чём ты, Николет? Как можно обижаться на заболевшего? Такое предугадать невозможно. А ты вообще болеешь так редко, что даже лекарств дома не держишь, — Сорин чуть помолчал и гораздо тише спросил. — На работе как отнеслись к болезни?

— Не знаю. Я хочу уволиться.

— Из-за начальника? Глупо.

— Ты сам говорил, что стоит попробовать найти себя в другом. Может быть, так и надо поступить.

— Не узнаю тебя, Нико… Надеюсь, в тебе говорит не отчаяние.

— Усталость. Скоро Рождество. А я не чувствую ничего, кроме пустоты и обиды.

— Это ведь связано не только с работой, да?

— Да, — быстро ответила я и поспешила отвести взгляд.