Звуки тишины

Исподтишка я продолжала свои наблюдения: вместе с моим начальником за столом сидели три молодых человека и две девушки. Они смеялись, довольно громко обсуждая что-то, заказали целый торт и теперь с аппетитом ели. Самый лучший момент, чтобы покинуть заведение. Я встала и направилась к выходу, осторожно лавируя между столиками.

— Николетта! — раздался громкий окрик Петшы. Пришлось остановиться. Я повернулась в его сторону и кивнула. — На работу когда? — крикнул он снова и рассмеялся. — Не ответишь?

Я помотала головой под его насмешливым взглядом и, видя, как рот начальника расползается в противной улыбке, выскочила на улицу. Что за идиот? Поведение младшеклассника. Неужели Петшу никто не воспитывал? Никогда не встречала взрослого человека, готового издеваться или смеяться над… Над тем, кто чем-то отличается от других. Страшное слово, которое должно было обозначить меня с моим недугом, так и застряло где-то далеко. Даже внутренний голос сопротивлялся. И больше, чем стыд за поведение начальника, меня стал сжигать стыд за саму себя. Сорин был абсолютно прав: пока я не признаю то, что действительно не такая, как остальные, пока не прекращу попытки жить так, будто всё со мной нормально, ничего не изменится. Потому что я знаю, что со мной не всё нормально. Я сама стыжусь отсутствия речи, боюсь отличаться, тем самым только выпячивая свою проблему. Нет ничего страшного в том, что кто-то не может говорить или слышать. Человек всё равно остаётся человеком, не требуя к себе особого отношения, но принимая помощь и радуясь поддержке.

Что же делала я? Знала, что не смогу выполнять полноценно работу, настаивала на том, чтобы быть как все. Даже не попыталась услышать тех, кто доносил до меня простую истину — с клиентами иногда действительно нужно говорить голосом. Это же очевидный факт! Моё отрицание перешло все мыслимые границы. Я не виновата в том, что не могу говорить. Мне нечего стыдиться и нечего скрывать — факт отсутствия голоса не делает меня жутким монстром, на которого невозможно смотреть. Всё это, конечно, не оправдывало Петшу, но тем не менее…

С внезапно родившейся уверенностью в своём решении я бодро вышагивала по мокрому асфальту, не замечая прохожих. Под ногами шуршали неведомо откуда появившиеся опавшие листья и листы рваной газеты с громкими заголовками. Вечерело. В кармане вибрировал телефон. А я проигрывала в голове диалог с Петшей, который намеревалась устроить в понедельник.

В тишине квартиры я сидела на кровати, завернувшись в старый плед, и мечтала, чтобы рядом оказался Сорин. Но целенаправленно не отвечала на звонки, прислушиваясь к одиноким звукам, доносившимся из-за двери и окон.

Шорохи.

Вот ветка дерева скользнула по старой кирпичной кладке.

Теперь кто-то сдвинул ногой придверный коврик с мягким звуком “шуррррх”.

Хлопнула дверь на последнем этаже и шаркающей походкой престарелая соседка зачем-то спустилась на лестничный пролёт.

Я подогнула ногу, шершаво проведя ей по покрывалу.

Снова зазвонил телефон.

— Нико! — тревожный голос Сорина. — Всё нормально?

Если бы я могла ответить. Голосом. Своим, давно забытым голосом. Тихонько постучав по экрану, я дала понять другу, что слышу его.

— Напугала, — выдохнул он. — Я уж думал вы там с Петшей в кафе поругались. Или ещё что случилось. Напиши мне, пожалуйста, подробности. И да! Завтра пойдёшь со мной за покупками? Николет… Мне бы сейчас надо быть рядом, знаю. Как раньше, помнишь? Когда мои родители уезжали на выходные, мы по полночи смотрели с тобой дурацкие сериалы, ели всякую ерунду, а потом почти до утра по очереди считали несуществующих овец, чтобы уснуть. Такая глупость… А вспоминается сейчас как самое лучшее время. Пожалуй, нам нужны два одинаковых пледа, чтобы… Даже не знаю. Просто чтобы были. В общем, — он как-то смущённо кашлянул, чуть помолчал и продолжил уже более уверенно, — жду сообщения!

В трубке раздались гудки. Я набрала текст, стёрла. Сползла по стене в подушки и снова написала. Наши общие с Сорином воспоминания были похожи на те ночные шорохи, что сейчас окружали меня: далёкие и близкие одновременно. Вроде бы существующие, а вроде бы и нет. Какой толк вспоминать прошлое, которое уже никогда не повторится ни в том виде, ни в каком-либо другом? К чему вдруг Сорин вспомнил то время? Или это рефлексия перед новым этапом в жизни? Возможно ли, чтобы он сомневался в своём решении? Вечно улыбающийся, лохматый и добрый. Один из самых высоких ребят в классе, бесшабашный парень с соседней улицы. Почти брат. И через сорок лет он останется для меня таким же. Так стоит ли вспоминать? Это только приносит боль и сожаление.

“До завтра”, — написала я в итоге и, засунув телефон под подушку, уснула.

Ветер