Зыбучие пески

В айподе была моя старая музыка, но также маме удалось закачать туда мои самые любимые три списка со «Спотифай». Из них полицейские удалили три бессмысленные песни, показав тем самым, что они действительно искали в айподе песни, способные заставить человека убить себя. По-моему, это глупо и бессмысленно. Но я не жалуюсь. Потому что на самом деле такие песни только заставляют тебя стиснуть зубы и жить.

В три (как мне казалось) часа я легла на пол в камере, немного наискосок, поскольку место не позволяло, сунула ноги под кровать и представила, как выглядела церемония прощания. Часовня заполнена людьми. Вся школа пришла. Все, кого мы знаем. Все одеты в светлую одежду, как мы с Амандой в день причастия. С цветами. Родные Аманды встречали их у двери. Они столько плакали, что слез больше не осталось, и стояли усталые и потерянные. Сильнее всех убивалась младшая сестра Аманды, Элеонора. Брат Аманды только злился. Всем желающим места в церкви не хватило. Пришедшим без приглашения пришлось остаться снаружи. Они выстроились вдоль дорожки с цветами в руках.

Те, кто не был близко знаком с Амандой, еще были в состоянии рыдать. Они плакали и обнимались под вспышки фотокамер. Двери церкви открывались и закрывались. Пришедшие надеялись попасть в объектив, чтобы потом увидеть себя в новостях и порадоваться тому, как сильно они переживали.

Мама с папой и Линой вряд ли там были. Думаю, они даже не осмелились послать цветы, потому что это восприняли бы как издевательство и выкинули венок или сожгли.

Но я кожей чувствую, как Лина тянет мамину руку и спрашивает: «Мама, можно я пойду положу Аманде цветок?», а мама отвечает: «Нет, не стоит, милая». Это только мое воображение, но я словно слышу мамин голос в этот момент. Я знаю, что мама никогда не сказала бы Лине, что ей там не рады.

Память тела поразительна.

Я помню, какие ощущения испытывала, когда в детстве обнимала папу, как утыкалась носом ему в ключицу, как обхватывала руками его ногу. Я помню, как он наклонялся и поднимал меня с пола, чтобы сжать в объятиях. Помню, что я чувствовала, когда его руки держали меня за талию. Но я не помню, когда именно это было. Не помню ни первый, ни последний раз, ни даже один отдельный конкретный случай. Я не могу даже напрячь память и вспомнить, потому что это причинит слишком много боли.

Знает ли Лина, что Аманда мертва? Что, если она просила «Пожалуйста, можно мне попрощаться с Амандой?» Мне физически больно, когда я об этом думаю. Как может тело помнить вещи, которых никогда не происходило, или она на самом деле спрашивала?

На нашем с Амандой причастии я прочитала отрывок из Библии, который сама выбрала. Мы с Амандой весь вечер провели, лежа на неудобных матрасах в лагере и выбирая самый удачный. Пастор предложил Евангелие от Луки, Евангелие от Иоанна, Псалтырь, Екклезиа́ст. В Псалтыри был текст о том, как поступать с врагами, что-то в стиле разбить им зубы. Это нас рассмешило. Мы с Амандой смеялись до коликов, читая все эти старомодные тексты и вспоминая лицо пастора, которого Аманда умело пародировала. Было просто невозможно воспринимать все это всерьез. А когда пастор предложил обсудить историю про то, как Иисус мыл ноги своим ученикам («он хочет показать свою любовь к людям»), мне не надо было даже видеть гримасу отвращения на лице Аманды, чтобы скорчиться от смеха.

В камере у меня есть Библия. На второй или третьей неделе Суссе спросила, не хочу ли я поговорить с тюремным пастором. Я ответила согласием. Легче было согласиться, чем отказаться. Убить время. Дать провести себя по коридорам, через двери, сесть на стул, выпить воды из предложенного стакана.

Тот священник и вручил мне Библию. Я взяла ее с собой в камеру. И лежа на полу в день похорон Аманды, я вспомнила о ней, достала с полки и полистала. Мы с Амандой нашли фрагмент о том, что кто-то носит в себе зло как плод, как будто беременный злом. Зло внутри него росло и разбухало, пока он не разродился дьявольщиной. Это нас тоже рассмешило. Мы смеялись и смеялись. Потом перешли ко всяким там восхвалениям, аллилуйя, «Боже наш! Как величественно имя!» и всему такому прочему. Аманда стояла на постели с Библией, сжимая Библию в одной руке, и положив другую на сердце, и вид у нее был такой нелепый, что я чуть не описалась от смеха. Тогда я считала Библию бесполезной книжкой, полной глупостей. И только сейчас я знаю, что тот, кто роет яму другому, упадет туда сам. И каждый, кто носит в себе зло, сам от него и пострадает.

Наш пастор считал, что Бог добр и справедлив и зачитал нам отрывок, в котором злой человек умер и попал в ад, и я гадаю, какую речь он толкнул на похоронах Аманде и какой отрывок о «справедливом Боге, который любит молодых», он зачитал.

Зло не знает чувства справедливости. В реальной жизни никто не попадает в яму, которую сам выкопал. И в понедельник, меньше, чем через двое суток, будет говорить Самир.