— Мне это кажется… ужасным, — произнесла Сильвия, содрогнувшись. — Только представьте себе, что вас…
Годфри от восторга даже покачивался на каблуках. Я еще никогда не видела его таким возбужденным.
— Сильвия, не будь ребенком, — с упреком сказала Аллегра.
— Не следует заставлять мисс Клент ждать, — сказала Алиса и тут же пояснила мне: — Мисс Клент хочет сегодня же раскроить нам платья.
— Ах, Боже мой, — вздохнула Аллегра. — Как жаль, что я взяла этот лилово-малиновый цвет. Яркое бордо было бы куда лучше.
— Я же тебе говорила, — мягко упрекнула ее Алиса. — Но в любом случае, не стоит задерживать мисс Клент.
И они убежали, оставив нас с Годфри обсуждать его последние выводы относительно мозаик.
— Алиса написала рассказ о мозаике, — объявила Аллегра. — По-настоящему хороший.
— Ну что ж, весьма похвально, — сказала я. — Хотя бы этот ты должна показать мне, Алиса.
— Пока я им не удовлетворена.
— Но Сильвии и Аллегре ты его уже прочла.
— Потому что проверяла на них, какое он производит впечатление. И, потом, они же еще дети… А взрослые более критически отнесутся к моим сочинениям, правда?
— Почему ты так решила?
— А разве не так? У них гораздо больше жизненного опыта, а нам еще так многому надо учиться.
— Значит, ты не покажешь мне этот рассказ?
— Ну почему же, покажу… когда-нибудь… когда буду им совсем довольна.
— Он о человеке в зыбучих песках, — сказала Аллегра.
Алиса вздохнула и осуждающе взглянула на Аллегру, которая только сердито повела плечами.
— Я думала, ты им гордишься, — сказала она.
Алиса сделала вид, что не слышит, и обратилась ко мне.
— Он о римлянах, — начала она. — Если кто-то совершил проступок, его бросали в зыбучие пески, которые медленно поглощали его, пока он совсем не тонул. Все происходило о-о-очень медленно. Именно в этом состоял смысл казни. Некоторые пески быстро засасывают, а эти — медленно… мучения удлиняются. Пески надвигаются и захватывают жертву постепенно… она не может выбраться. Вот так римляне использовали зыбучие пески в качестве орудия казни преступников. Это была хорошая кара. А в моем рассказе человек составляет мозаику, на которой изображает себя, как его затягивают зыбучие пески… задолго до того, когда это на самом деле с ним должно произойти. Вы сами видите, это, что называется, утонченная пытка. Гораздо более мучительная, чем просто утопить в зыбучих песках… делая мозаику, художник ведь все время представлял, что с ним произойдет по окончании работы. Но именно благодаря своему воображению он сумел выполнить мозаику так замечательно… лучше, чем кто-нибудь другой, кого это не касалось.
— Алиса, какие мысли к тебе приходят!
— Вы считаете, это хорошо? — озабоченно спросила она.
— Разумеется, если только твое воображение не заводит тебя слишком далеко. Лучше бы ты писала о чем-нибудь приятном.
— Да, — ответила Алиса, — понятно. Но ведь надо быть правдивой, не так ли, миссис Верлен? Я хочу сказать, не следует закрывать глаза на действительность.
— Разумеется, нет, но…
— Я подумала, что если бы римляне размышляли только о приятном, они не стали бы делать эти мозаичные картины, верно? Вряд ли приятно быть затянутым в зыбучие пески. Они так мерзко содрогаются, когда засасывают человека, что я и сама содрогалась, когда представляла себе и описывала все это. Да и девочки тоже, когда я им читала. Но я постараюсь направить свое воображение в более приятное русло.
Выйдя из своей комнаты, я наткнулась на Сибиллу, будто подстерегавшую меня снаружи.
— А, миссис Верлен, — произнесла она, словно меньше всего ожидала, что из комнаты выйду именно я. — Как приятно видеть вас снова! По-моему, в последний раз мы виделись очень давно. Но вы так заняты в последнее время.
— У меня много уроков, — ответила я небрежно.
— А я не это имела в виду, — она заглядывала в мою комнату горящими от любопытства глазами. — Я хочу поговорить с вами.
— Тогда, может быть, окажете любезность и зайдете?
— Очень мило с вашей стороны.
На цыпочках, осторожно и тщательно, она обошла всю комнату, как будто мы сообщницы в заговоре.
— Славно, — удовлетворенно заметила она. — Очень славно. Думаю, вы были счастливы здесь, миссис Верлен. И вам будет жаль отсюда уехать.
— Разумеется… если придется.
— Я видела вас со священником. Полагаю, многие сказали бы, что он очень красив.
— Полагаю, да.
— А вы сами, миссис Верлен? — От ее лукавой манеры говорить намеками мне становилось неуютно.
— Да-да, я тоже так полагаю.
— Я слышала, его вскоре ожидает счастливая жизнь. Что ж, этого следовало ожидать. У него хорошие связи. Он далеко пойдет. Хорошая жена — как раз то, что ему нужно.
Очевидно, она заметила раздражение, мелькнувшее на моем лице, потому что не замедлила сказать:
— Я вообразила себе… На самом деле я бы не хотела, чтобы вы уезжали. По-моему, вы уже стали частью этого дома.
— Благодарю.
— Ну что вы. Каждый из нас так или иначе — часть своего дома. Даже люди вроде Эдит, не отличающиеся большой индивидуальностью, бедняги… да и она, несчастное дитя, все же оказала влияние на наш дом… и немалое.
Я пожалела, что пригласила ее зайти. Из коридора было бы легче сбежать от нее.