Зыбучий песок (сборник)

«Черт подери, неужели Мирза прав?» Надеясь, что пиво и виски уже благополучно переварены организмом, и у него не будет завтра болеть от смеси голова, Пол вышел из кухни и налил себе полный стакан выдохшегося вина. Остановившись посреди гостинной, он вдруг вспомнил тот жуткий вечер, когда привел домой пакистанца.

«Где, интересно, учат этому искусству — дать почувствовать нежеланному гостю все его ничтожество, и при этом не оскорбить явно? Впитывают с молоком матери. Не иначе. А потом: «Дорогой, я конечно понимаю, что ты должен быть в хороших отношениях с коллегами, но ты уверен, что твой друг иммигрант останется в Англии? Или он вернется в свою страну?» Понимать надо так: «Держись подальше от всякой швали и угождай начальству».

И все удивляется, почему я не приглашаю в гости главврача (произносится благоговейно). Потому что не хочу быть ублюдком, вот и все.» Он отправил в кастрюлю яйцо — составить компанию сосискам.

«Эта сегодняшняя девушка и ее совершенно потерянное состояние: Что я, собственно знаю о женщинах? «Брак, подобный твоему, — недостаточная основа, чтобы понять женщину». — У проклятого Мирзы уже сейчас больше проницательности, чем я смогу накопить годам к девяноста. Но я же отлично знаю, почему Айрис вышла за меня замуж, и только лгу самому себе, когда делаю вид, что это не так. Блестящий молодой студент–медик, стоящий всего на одну, правда высокую, ступеньку ниже ее по социальной лестнице, что, между прочим, даст ей возможность руководить его карьерой и видеть, как он ей благодарен, при этом отнюдь не безнадежен, чему свидетельство — множество стипендий и амбициозные родители, знающие, где их место, но выталкивающие своего мальчика наверх — следовательно, мальчик привык, что его толкают. Мне нужно было твердо взять все в свои руки еще тогда, когда она попыталась склонить меня заняться общей терапией (Харлей–стрит, мечта ипохондрика, ослепленного «роллс–ройсом«), а не пускаться в пространные рассуждения о психиатрии, как о переднем крае медицины, или подкидывать ей идею Консультанта, на которого снизу вверх смотрит весь больничный персонал.» Лопнувшая сосиска прилипла ко дну кастрюли и подгорела. Не соображая, что делает, он выложил еду на тарелку и выключил плиту. Потом проверил еще раз и заговорил, обращаясь в пространство.

— Будьте вы прокляты, я могу убежать от кого угодно, кроме себя, с которым должен жить пока не помру! Я сошел с ума от перегрузки после двух лет медицинского колледжа, и никто в целом мире не может этого отменить. Я потерял целый год, накачивая себя транквилизаторями так, что глаза на лоб лезли, пялился на сад и дважды в неделю слушал излияния этого полоумного краснорожего фрейдистского ублюдка Шроффа! И, черт подери, меня просто должно было занести в этот мусорный ящик Чент, чтобы я никогда не смог забыть, что так же легко могу разлететься на осколки, как они!

Удивительно, но звук собственного голоса унес прочь ядовитые мысли. Он успокоился, доел свой разномастный ужин, и, едва добравшись до постели, провалился в глубокий измученный сон.

Позже, однако, он проснулся, выдернув себя из видения, в котором, словно Алиса в Стране Чудес, стоял безпомощный в комнате, заполненной самыми обычными предметами, а вокруг хохотали люди, потому что он не мог вспомнить ни одного английского названия ни единой вещи.

9

— Хороша куколка, это твоя Арчин, — сказал Мирза, встречая Пола в вестибюле больницы.

— Что? — поглощенный своими мыслями, Пол не сразу понял, затем ответил, по привычке поддразнивая Мирзу и намекая на вчерашний вечер. — А, я так и знал, что ты не утерпишь ее оценить.

— Мне сказала Натали, — невозмутимо продолжал Мирза, — и я решил на нее взглянуть, пока эта тюряга не стерла с нее все признаки жизни.

— А как же твоя защита морали?

— Все в порядке, спасибо. Но пациенты тоже люди, впрочем как и врачи — правда с некоторыми исключениями, — добавил он, понизив голос и устремив взгляд через плечо Пола. — Доброе утро, доктор Холинхед!

— Доброе утро, — кратко ответствовал главный врач. — А, Фидлер! Зайдите ко мне на минутку. — Он прошествовал в кабинет, оставив дверь открытой в расчете, что Пол немедленно последует за ним.

— Жди неприятностей, — прокомментировал Мирза.

— Уже, — пробормотал Пол и двинулся к двери.

Холинхед был тощий йоркширец среднего роста с волосами цвета табачного сока, неряшливо торчащими вокруг макушки. Любимой сентецией Мирзы по этому поводу было утверждение, что он потому занялся административной работой, что за час общения с любым из пациентов доводил беднягу до слез.

— Закройте, пожалуйста дверь, Фидлер, — сказал Холинхед. — Я не хочу, чтобы кто–нибудь слышал наш разговор. Сядьте. — Он сделал короткий жест в сторону викторианского кресла для посетителей, стоявшего с противоположной стороны резного обитого кожей письменного стола.