Перед вами хроника последнего мирного года накануне Первой мировой войны, в который произошло множество событий, ставших знаковыми для культуры XX века. В 1913-м вышел роман Пруста «По направлению к Свану», Шпенглер начал работать над «Закатом Европы», состоялась скандальная парижская премьера балета «Весна священная» Стравинского и концерт додекафонической музыки Шёнберга, была написана первая версия «Черного квадрата» Малевича, открылся первый бутик «Прада», Луи Армстронг взял в руки трубу, Сталин приехал нелегально в Вену, а Гитлер ее, наоборот. покинул. Автор, немецкий критик и эссеист, сменивший во время последнего кризиса место работы с газеты на аукционный дом, а круг интересов – с острой злободневности на старое искусство, создал увлекательнейшую панораму оживленной культурной жизни времен рождения модернизма. В прессе книгу назвали «громадным тизером» XX века и самым живым напоминанием о том, как то, что представлялось данностью, оказалось хрупким, даже беззащитным.
Флориан Иллиес
Широко объявленная смерть кинематографа не состоялась. Наступило новое столетие, а люди продолжают покупать билеты в кино. Кризис продолжается, но сборы растут; фестивали стонут под напором течений, движений и «волн». Что случилось с важнейшим из искусств в XXI веке? Не перестало ли оно быть важнейшим? Попытка ответа – в книге Антона Долина. Ее герои – важнейшие режиссеры и актеры «нулевых»: от патриарха Мануэля де Оливейры, которому перевалило за сто лет, до авангардистов из Румынии и Малайзии, от законодателей вчерашних мод до голливудских аниматоров, от адептов итальянского политического кино – до наследников русской метафизической традиции.
Антон Владимирович Долин , Антон Долин
Цветы играют важную роль в жизни многих народов. В древности цветы не только радовали человека, но и помогали ему в целительстве, охраняли от сглаза, служили для украшения алтарей и жертвоприношений. С ними связано множество красивых легенд и мифов, о которых мы и поведаем вам в этой книге. Вас ждут легенды Древнего Востока и языческие мифы, античные предания и библейские истории…Мы расскажем, почему эльфы любят азалию, как белая роза превратилась в красную и какой цветок богиня Флора наделила чудесной силой возвращать память людям. Вы прочтете о том, что кувшинка – не что иное, как знаменитая сказочная одолень-трава, которая может оградить от бед, но и способна погубить того, кто ищет ее с нечистыми помыслами. Узнаете, что за цветок вырос из ключей апостола Петра, которые он нечаянно уронил на землю, и какой цветок вырос из крови обезумевшего от горя персидского принца Фархада, потерявшего свою возлюбленную Ширин…
Людмила Михайловна Мартьянова
Книга посвящена одной из самых интересных и загадочных в истории древнего мира цивилизаций — протоиндийской, существовавшей в долине Инда в III–II тысячелетии до нашей эры. Читатель может познакомиться не только с последними результатами исследований этого неизвестного доселе фрагмента истории человечества, но и с неразрешимыми проблемами, вставшими перед учёными при дешифровке протоиндийской системы письма и языка, при рассмотрении вопросов экологии, мифологии, календаря, а также других историко-культурных тем. В книге общая панорама цивилизации, на фоне которой производятся сопоставления культуры архаической и нашей, современной.Предназначена для индологов, историков, этнографов, а также широкого круга читателей, интересующихся историей мировой культуры.
Маргарита Федоровна Альбедиль
В «Бесах» Достоевского с пугающей силой было угадано многое из того, что явила наша последующая история. Однако, роман с навешанным на него ярлыком «махровая реакция» долгие годы принято было клеймить и обличать.Книга Л.Сараскиной рассказывает об историческом, духовном и художественном опыте, который заключает в себе роман-предупреждение Достоевского. Деятельность идейных наследников Петра Верховенского и Шагалева прослеживается в России 30-х годов, в ряде других стран, исследуется на материале произведений Е.Замятина, И.Бунина, В.Короленко, М.Волошина, М.Горького, А.Белого, Дж.Оруэлла, Б.Можаева, творчества Р.Тагора, Акутагавы Рюноскэ...
Людмила Ивановна Сараскина
Учебное пособие знакомит с эволюцией понятия «толерантность» и его современными смыслами в области научных исследований. Внимание автора акцентировано на культурных механизмах формирования толерантного сознания в системе образования. Пособие соответствует Государственным образовательным стандартам высшего профессионального образования. В систематизированном виде представлен круг вопросов, возникающих в процессе осмысления проблемы толерантности / интолерантности. Теоретические положения проиллюстрированы научными работами отечественных и зарубежных исследователей, законодательными документами. В пособии представлены конспекты лекций, приведены материалы для самостоятельной работы, система практических и диагностических заданий.Для студентов, преподавателей гуманитарного профиля, специалистов в области культурологии, политологии, социологии, культурной и социальной антропологии.2-е издание.
Светлана Дмитриевна Бакулина
Книга Н. Г. Лордкипанидзе знакомит с творчеством таких известных киноактеров, как И. Смоктуновский, К. Лавров, Д. Банионис, В. Шукшин, Н. Мордюкова, и других. Особенности их творческого почерка и исполнительского мастерства автор раскрывает, анализируя процесс работы над фильмами «Дядя Ваня», «Король Лир», «Калина красная», «Дочки-матери», «Лев Гурыч Синичкин». Книга иллюстрирована фотографиями со съемок и кадрами из фильмов.
Нателла Георгиевна Лордкипанидзе
Второй том знаменитого сочинения О Шпенглера впервые выходит в русском переводе. Типы культур, выделенные в первом томе, рассматриваются здесь на материале религии и политики. Глубоко символично, что книга выходит в России накануне 3-го тысячелетия, в котором ее, согласно автору, ждет необыкновенный взлет должна завершиться предыстория и начаться ранняя история. Книга снабжена подробным комментарием.
Освальд Арнольд Шпенглер Готтфрид , Освальд Шпенглер
Не щадя никого, от Джоаккино Россини (неисправимого женолюба) до Иоганна Себастьяна Баха (отмотавшего срок) и Рихарда Вагнера (с нездоровым пристрастием к женскому белью), «Тайная жизнь великих композиторов» рассказывает щекотливые, смачные и не всегда приглядные истории о выдающихся мастерах мировой музыки. Словом, то, о чем обычно умалчивают. Вы узнаете, как Эдуард Элгар баловался с взрывчатыми веществами, Джон Кейдж помешался на грибах, а Берлиоз замышлял убийство; и как Джакомо Пуччини воровал трубы из органа, сдавая их на металлолом, чтобы купить сигарет. Этот урок истории музыки вам никогда не забыть!
Элизабет Ланди
«Энциклопедия русских суеверий» знакомит читателя со сложным комплексом верований, бытовавших в среде русского крестьянства в XIX–XX вв. Ее основные «герои» — домовые, водяные, русалки, лешие, упыри, оборотни, черти и прочая нечистая сила. Их образы оказались поразительно живучими в народном сознании, представляя и ныне существующий пласт традиционной культуры.Бесспорный интерес вызывают широко цитируемые автором фольклорные и этнографические источники, архивные материалы и литературные публикации. Они приводятся практически без изменений, с сохранением диалектизмов и стилистических особенностей, свойственных рассказчику.Книгу сопровождают авторская статья «О незнаемом», словарь устаревших и диалектных слов и список литературы. Издание иллюстрировано тоновыми заставками и концовками, специально выполненными для него художником В. В. Есауленко.Энциклопедия адресована самому широкому кругу читателей.
Марина Власова , Марина Никитична Власова
Книга 'В театре и кино' похожа на исповедь: она по-хорошему искренна, по-человечески откровенна. Бабочкин не пишет мемуаров, которые теперь стали модным жанром. Он не собирается создавать трактат об искусстве актера. Бабочкин, прожив огромную, крайне богатую, насыщенную жизнь в советском искусстве, хочет поделиться мыслями о том, что и как было. Как возникал 'Чапаев' и как он создавался. И здесь он спорит с критиками, киноведами, защищает свою эстетическую программу. Факты истории он приводит не потому, чтобы еще раз подчеркнуть свою к ним причастность. Он хочет извлечь из фактов разумный смысл, полезность для сегодняшнего этапа развития искусства. Поэтому так интересно читать все, что пишет Бабочкин о 'Чапаеве', о И. Н. Певцове, о системе К. С. Станиславского.
Борис Андреевич Бабочкин , Исидор Маркович Анненский
Книга рассказывает о начале творческого пути и наиболее значительных работах актрисы Надежды Румянцевой.
Федор Ибатович Раззаков , Элеонора Викторовна Тадэ
Несмотря на то, что на своей родине актер Михаил Чехов играл всего 17 лет, о нем много пишут русские авторы. О нем написано много противоречивых и часто недостоверных сведений. Писать об этом удивительном актере беспристрастно практически невозможно, Михаил Чехов был удивительным и неповторимым. Даже маститые режиссеры и актеры, видевшие его на сцене и внимательно следившие за его игрой с особым профессиональным вниманием, позже писали о нем как о «замечательной и непостижимой артистической личности». Автор данной книги старается объективно и беспристрастно с мельчайшими подробностями донести до читателей биографию замечательного актера и теоретика театра Михаила Чехова.
Михаил Петрович Громов
Книга посвящена искусству выдающегося режиссера XX–XXI веков Юрия Любимова. Автор исследует природу художественного мира, созданного режиссером на сцене Московского театра драмы и комедии на Таганке с 1964 по 1998 г. Более 120 избранных фотографий режиссера и сцен из спектаклей представляют своего рода фотолетопись Театра на Таганке.2-е издание.
Ольга Мальцева , Ольга Николаевна Мальцева
Предисловие к книге Е. Гнедина "Выход из лабиринта" (издание 1982 г.).
Андрей Дмитриевич Сахаров
Известный театральный критик и исследователь Н. Крымова в своей книге рассказывает о жизненном и творческом пути В. Яхонтова — выдающегося мастера слова, художника-реформатора, особенно выделяя такую тему, как природа жанра театра одного актера. Характеризуя работу Яхонтова над русской классикой, автор прослеживает, как в его творчестве синтезировались идеи школ Станиславского, Вахтангова и Мейерхольда.
Наталья Анатольевна Крымова
В серии «Классика в вузе» публикуются произведения, вошедшие в учебные программы по литературе университетов, академий и институтов. Большинство из этих произведений сложно найти не только в книжных магазинах и библиотеках, но и в электронном формате.Готхольд Лессинг (1729 – 1781) – поэт, критик, основоположник немецкой классической литературы, автор знаменитого трактата об эстетических принципах «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии». В «Лаокооне» сравниваются два вида искусства: живопись и поэзия – на примере скульптуры Лаокоона, изображенного Садолетом, и Лаокоона, показанного Вергилием. В России книга не переиздавалась с 1980 года.
Готхольд Эфраим Лессинг , Готхольд-Эфраим Лессинг
В книге, предназначенной для самого массового читателя, известный московский поэт Сергей Арутюнов затрагивает широкий круг вопросов, связанных с гражданским браком в России и за рубежом вчера, сегодня и даже завтра.Трактат «Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: "за" и "против"» представляет собой краткую энциклопедию о браке, исполненную профессиональным литератором.Арутюнов Сергей Сергеевич — поэт, прозаик, публицист, критик. Родился в Красноярске в 1972 г., окончил Литературный институт им. А. М. Горького, печатался во многих литературно-художественных изданиях. На сегодняшний день — автор 8 книг стихов, книги прозы и книги стихотворных переводов с английского. Доцент кафедры творчества Литературного института им. А. М. Горького, ведущий творческого семинара. В жанре прикладной литературы выступает впервые.На обложке произведение Лукаса Кранаха Старшего «Адам и Ева» (1526).
Сергей Сергеевич Арутюнов
«"Семейная хроника" и примыкающие к ней сочинения Аксакова представляют собою один из самых уютных уголков русской литературы. Здесь раскрывается перед нами жизнь, как таковая, жизнь, взятая в наиболее простой и скромной форме и тем не менее в отклике своего благодушного рапсода зазвучавшая тихими звуками очарования. Они были серы, эти необразованные оренбургские помещики, но Аксаков убедил нас, что всякая жизнь интересна и что ни одна жизнь не заслуживает смерти, ни одна смерть не права перед человечеством и перед бессмертием…»
Юлий Исаевич Айхенвальд
«Когда теперь думаешь о Леониде Андрееве, с глубокой горестью вспоминаешь его ужас и отчаяние перед лицом погибающей России и ту мольбу о спасении родины, которую в последний час свой он тщетно воссылал на все четыре стороны мира. Мир не откликнулся. Леонид Андреев умер.Но как ни велико уважение к его предсмертной скорби и к его человеческой памяти вообще, автор не может не воспроизвести здесь той отрицательной характеристики Андреева-писателя, с которой он выступил в прежних изданиях своей книги…»
«"Четками" назвала Анна Ахматова свой известный сборник; и это правильно, потому что в ее поэзии много молитвенности и стихи ее – четки, или амулеты, которые должны бы охранять ее от нечистой, от злой силы (в нее она верит), но которые не уберегли ее от навождения любви. И про любовь свою, злополучную и неутоленную, рассказывает она миру. Очень интимен дневник ее творчества, но эта интимность интересна: она вышла за пределы личной исповеди, так как вообще все то, что по-настоящему и до дна лично, тем самым и общественно; субъективное, совершая свой кругооборот, возвращается к объективному. Анна Ахматова любит свое имя, "сладчайшее для губ людсхих и слуха", и своей поэзией она заставила полюбить его и других. Она явила образ женской души, которая приняла любовь как отраву, недуг и удушье…»
«Одно из литературных мнений Чехова выражено в таких словах: "Между прочим, читаю Гончарова и удивляюсь. Удивляюсь себе: за что я до сих пор считал Гончарова первоклассным писателем? Его Обломов совсем не важная штука. Сам Илья Ильич, утрированная фигура, не так уже крупен, чтобы из-за него стоило писать целую книгу. Обрюзглый лентяи, каких много, натура не сложная, дюжинная, мелкая; возводить сию персону в общественный тип – это дань не по чину. Я спрашиваю себя: если бы Обломов не был лентяем, то чем бы он был? И отвечаю: ничем. А коли так, то и пусть себе дрыхнет… Остальные лица… эпохи не характеризуют и нового ничего не дают… Ольга сочинена… А главная беда – во всем романе холод, холод, холод… Вычеркиваю Гончарова из списка моих полубогов"…»
«У врат нашего литературного царства стоят они оба, Пушкин и Гоголь, светлый и темный, благодарный и отчаявшийся. И нужны они, действительно, оба, как в народных сказках, для восстановления человеческой цельности, для возрождения богатыря или красавицы, нужна и живая и мертвая вода. Но Пушкин свою роль играет охотно и с увлечением, он доволен, – Гоголь же, создатель человеческой кунсткамеры, бог недовольный, отворачивается от худшего из возможных миров, который он сам же силой своего несчастного воображения исторг из небытия, или, во всяком случае, из отдельных и необязательных русских фактов. И, может быть, никто больше его не был объят великой тревогой писателя, мучительным сознанием ответственности, какую несет художник за то, что он послан в мир, за те впечатления и чувства, которые будет рождать среди людей воплощение его прихотливой мечты…»
«Больше трех десятилетий прошло, как умер Гаршин, но его печальный и прекрасный образ с «лучистыми глазами и бледным челом» не тускнеет и для тех, кто еще в ранней юности воспринял весть о «странном стуке» его смертельного падения в пролет высокой лестницы. Рассеялась романтика той дальней поры, рассеялось очень многое, а вокруг имени Гаршина сохраняется прежний ореол, и для нас точно «спит земля в сияньи голубом», когда перечитываешь его не солнечные, а лунные страницы. Та элегия Эрнста, которой уже не играет старый скрипач из «Надежды Николаевны», потому что у него теперь четыре сына и одна дочь, и он вынужден отдавать свое музыкальное искусство такому учреждению, где нужна не элегия Эрнста, – она, транспонированная в рассказы, никогда не умолкала в творце «Attalea princeps», порождая свои меланхолические отклики и в его читателях…»
«Когда скончался Блок – на лире новейшей русской поэзии оборвалась одна из ее певучих и драгоценных струн. Не так давно мы видели и слышали его; в своеобразной и целомудренной манере своей читал он свои стихи, не помогая им переливами голоса, бесстрастно перебирая их, как монах – свои четки. Теперь мы сами читаем их про себя и вслух, отдаваясь напевам его пленяющего творчества…»
«Белинский – это легенда. То представление, какое получаешь о нем из чужих прославляющих уст, в значительной степени рушится, когда подходишь к его книгам непосредственно. Порою дышит в них трепет искания, горит огонь убежденности, блещет красивая и умная фраза, – но все это беспомощно тонет в водах удручающего многословия, оскорбительной недодуманности и беспрестанных противоречий. Белинскому не дорого стоили слова. Никто из наших писателей не сказал так много праздных речей, как именно он. Никто своими ошибками, в главном и в частностях, так не соблазнял малых и немалых сих, как именно он. Отдельные правильные концепции, отдельные верные характеристики перемежаются у него слишком обильной неправдой; свойственна ему интеллектуальная чересполосица, и далеки от него органичность и дух живой системы…»
«На фоне русского модернизма поэзия Бунина выделяется как хорошее старое. Она продолжает вечную пушкинскую традицию и в своих чистых и строгих очертаниях дает образец благородства и простоты. Счастливо-старомодный и правоверный, автор не нуждается в "свободном стихе"; он чувствует себя привольно, ему не тесно во всех этих ямбах и хореях, которые нам отказало доброе старое время. Он принял наследство. Он не заботится о новых формах, так как еще далеко не исчерпано прежнее, и для поэзии вовсе не ценны именно последние слова. И дорого в Бунине то, что он – только поэт. Он не теоретизирует, не причисляет себя сам ни к какой школе, нет у него теории словесности: он просто пишет прекрасные стихи. И пишет их тогда, когда у него есть что сказать и когда сказать хочется. За его стихотворениями чувствуется еще нечто другое, нечто большее: он сам. У него есть за стихами, за душой…»
«Брюсов – далеко не тот раб лукавый, который зарыл в землю талант своего господина: напротив, от господина, от Господа, он никакого таланта не получил и сам вырыл его себе из земли упорным заступом своей работы. Музагет его поэзии – вол; на него променял он крылатого Пегаса и ему сам же правильно уподобляет свою тяжелую мечту. Его стихи не свободнорожденные. Илот искусства, труженик литературы, он, при всей изысканности своих тем и несмотря на вычуры своих построений, не запечатлел своей книги красотою духовного аристократизма и беспечности…»
«Наиболее поразительной и печальной особенностью Горького является то, что он, этот проповедник свободы и природы, этот – в качестве рассказчика – высокомерный отрицатель культуры, сам, однако, в творчестве своем далеко уклоняется от живой непосредственности, наивной силы и красоты. Ни у кого из писателей так не душно, как у этого любителя воздуха. Ни у кого из писателей так не тесно, как у этого изобразителя просторов и ширей. Дыхание Волги, которое должно бы слышаться на его страницах и освежать их вольной мощью своею, на самом деле заглушено тем резонерством и умышленностью, которые на первых же шагах извратили его перо, посулившее было свежесть и безыскусственность описаний. Моралист и дидактик, он почти никогда не отдается беспечной волне свободных впечатлений; опутав себя и читателя слишком явными, белыми нитками своих намерений и планов, он поучает уму-разуму и от ненавистной для него, изобличаемой интеллигенции перенял как раз ее умственность, ее теневые стороны…»
«Последний из конквистадоров, поэт-ратник, поэт-латник, с душой викинга, снедаемый тоской по чужбине, «чужих небес любовник беспокойный», Гумилев – искатель и обретатель экзотики. Он очень своеобразен, необычен, богат неожиданностями; «сады моей души всегда узорны», – говорит он о своей действительно узорной и живописной душе. У него – только дорогое, ценное, редкое: стихи-драгоценности, стихи-жемчуга. Переводчик Теофиля Готье, изысканный и искусный, он следует завету своего французского собрата – «чеканить, гнуть, бороться», и при этом, тоже как Готье, не удостаивает бороться с противником легким, «не мнет покорной и мягкой глины ком», а одерживает блестящие победы исключительно лишь над благородными металлами и над мрамором Пароса или Каррары. Он в самом деле – акмеист; ему желанны и доступны одни только вершины. Именно впечатление вершинности и предельности производят его недрогнущие строки…»
«Одинокое произведение Грибоедова, в рамке одного московского дня изобразившее весь уклад старинной жизни, пестрый калейдоскоп и сутолоку людей, в органической связи с сердечной драмой отдельной личности, – эта комедия с избытком содержания не умирает для нашего общества, и навсегда останется ему близок и дорог тот герой, который перенес великое горе от ума и оскорбленного чувства, но, сильный и страстный, не был сломлен толпою своих мучителей и завещал грядущим поколениям свое пламенное слово, свое негодование и все то же благородное горе…»
«Поэзия Кольцова – это деревня нашей литературы. Из города, из обители культурных утонченностей, она выводит нас в открытое поле, в царство зелени и луговых цветов, и глазам открываются пестреющие во ржи, никем не посеянные, никем не взращенные васильки. Все здесь непосредственно, искренне, естественно, и жизнь дана в своей первобытности и простоте. Мы возвращаемся к чему-то родному; в городе мы успели было о нем забыть, но вот, оказывается, оно живет в нашей груди, только придавленное иными заботами, тревогой искусственных волнений…»
Николай Николаевич Скатов , Юлий Исаевич Айхенвальд