Роман

Наследники
Наследники

Николай Сизов — автор известных романов «Трудные годы» и «Наследники», повестей «Сердца беспокойные», «Арбат и Селенга», а также «Невыдуманных рассказов». В прошлом комсорг завода, первый секретарь Московского комитета комсомола, член бюро ЦК ВЛКСМ, он все свое творчество посвятил теме труда, нашей молодежи, борьбе за высокую коммунистическую мораль. Произведения его жизненны, так как писатель строит их на материале, близком сердцу советского человека, обрушивается в них на людей, тянущих наше общество назад, на бюрократов, хапуг и преступные элементы. Положительные герои Сизова волнуют, заставляют восхищаться, страдать и ненавидеть. С такими персонажами читатель встретится и в этом однотомнике. СОДЕРЖАНИЕ: Анатолий Иванов. О творчестве Николая Сизова. Наследники. Роман. Кто виноват? Рассказ. Коралловая брошь. Рассказ. Старые счеты. Рассказ. Зачем мне этот миллион? Рассказ. Яшка Маркиз из Чикаго. Рассказ. Окно на шестом этаже. Рассказ. Последний взлет. Рассказ.

Николай Сизов

Проза / Советская классическая проза / Рассказ / Роман
Пантанал
Пантанал

Произошел ядерный конфликт, в котором Россия не участвовала. США, Индии, Кореи больше нет. Англия блокирована на острове. Япония утонула. Китай в самоизоляции. Чехия, Польша, страны Прибалтики уничтожены вместе с американской ПРО. Российские войска входят в Европу и громят НАТО. Для этого в министерстве обороны создан сверхсекретный проект Пантанал. Возможности его безграничны, Пантанал использует технологии, неизвестные человечеству. Вмешательство в международные конфликты происходят с помощью модулей, на которых находятся пилоты, вооруженные могучим, возможно инопланетным, оружием и защищенные абсолютной защитой, использующей темпоральные парадоксы. Проблемы начинаются, когда победа в Европе достигнута. Франция, Германия и все-все-все говорят по-русски. В столицах крупнейших государств российские комендатуры. Несмотря на официальное закрытие проекта, Пантанал продолжает действовать. Боевые модули активируются в разных частях мира. Пилоты продолжают убивать. Никто ничего не знает о новых целях Пантанала. Возникают сомнения, а земной ли это проект? На благо ли он людей? Или его настоящий хозяин освобождает площадку? Центральная сцена романа-расстрел группы русского спецназа в центре Парижа. Для расследования прибывает следователь Вершинин и майор русской разведки Адольф Бекк. Все оказывается не так просто и корнями уходит в сверхсекретный проект минобороны под названием «Пантанал». В настоящее время автор приступил к продолжению «Пантанал и Тектонический Разлом».

Дино Динаев

Фантастика / Проза / Фантастика: прочее / Роман
Весенние ласточки
Весенние ласточки

Без аннотации. Советские читатели уже знакомы с произведениями Жана Лаффита. В СССР вышла его книга «Мы вернемся за подснежниками», а также две части трилогии — «Роз Франс» и «Командир Марсо». Роман «Весенние ласточки» продолжает судьбы героев этих двух книг и завершает трилогию. В «Весенних ласточках» Жан Лаффит показывает людей, самых разных по своему общественному положению и по убеждениям. Перед нами и молодые, только что вступающие в жизнь Жак и Жаклина, служащие большого парижского ресторана, и старый профессор Ренгэ, и коммунисты супруги Фурнье, и депутат парламента, богатый аристократ Вильнуар, и многие другие. Перед читателем раскрывается широкая картина современной жизни Франции. В романе хорошо передана политическая атмосфера, сложившаяся в связи с угрозой новой войны. Идея борьбы за мир с каждым днем охватывает все больше людей. И мы видим, как герои Лаффита, простые, скромные люди, никогда не интересовавшиеся политикой, становятся активными борцами, превращаясь в реальную политическую силу, способную предотвратить войну. Роман «Весенние ласточки» проникнут глубокой верой в народ, в его огромные возможности, в его непреклонную волю отстоять жизнь и мир на земле.  

Жан Лаффит

Проза / Проза прочее / Роман
В году тринадцать месяцев
В году тринадцать месяцев

«…Надо было теперь на что-то решиться. Или торчать перед окнами, пока Рыба заметит и подумает: кто там стоит? Или взбежать одним духом по лестнице и позвонить. Алена двинулась вдоль дома, остановившись, посмотрела сквозь тонкие голые ветви деревьев, отыскивая на третьем этаже окно с кормушкой. Лист со стихами спрятала в сумку: куда его девать? Вспомнила недавно прочитанное у Евтушенко: «Стихотворение надел я на ветку». В следующее мгновенье Алена уже насаживала свой лист со стихами на ветку напротив окна с кормушкой. Отбежав к воротам, оглянулась. «Я подражаю Евтушенко. Только я подражаю не стихам, а поступкам». Ветер трепал лист со стихами, Алена постояла, убедилась, что не улетит, осталась довольна своим поступком, деревом. Подумала: «Хорошо Евтушенко написал». Она сама так написала бы: «Люди идут, глядят с удивлением, дерево машет стихотворением»…»

Эдуард Иванович Пашнев

Проза / Повесть / Роман
Таежный робинзон (СИ)
Таежный робинзон (СИ)

Дни стояли теплые, уже несколько дней не было дождей, земля просохла и мягко пружинила под ногами. Один за другим валились на землю высоченные кедры, стучали топо­ры, очищая стволы от ветвей. Ахмад Расулов трудился с подъемом, вдыхал свежий воздух, напитанный ароматом смолы, и даже позабыл на время, что находится в заключении. На третий день случилась неожиданность — исчезли овчарки. — Куда подевались наши четвероногие сторожа? — полюбопытствовал Ахмад у бригадира Файзулина. — Эпидемия чумки началась у них, — хмуро ответил тот. — Должно быть, от грызунов прихватили. Всех собак в карантин в лагере определили, ветери­нар возится с ними. Слова бригадира будто подтолкнули Ахмада. Вот удобный случай бежать. Собак нет, ограждения нет, а в таежной чащобе какая может быть погоня. Подумал так и тут же отбросил эту мысль. В одиночку в тайге не выживешь. Без еды, без укрытия и хищников полно. Оружие нужно, а где его возьмешь? И все-таки эта мысль не давала покоя. Ахмад лежал на груде пахучих вет­вей и не мог уснуть. Вскрикивала какая-то ночная птица, глухо шумели кроны кедров, ярко светили звезды в проемах между ветвями. Ахмад приподнялся, осмотрелся. У каждого конвойного горел костер, но они спали, опершись на винтовки. Костры еле тлели, светили красными угольями. Здравый смысл останавливал, но им руководило одно стремление — бежать. Заросли можжевельника были почти рядом, на невысоком пне стоял мешок. Ахмад знал, что в нем несколько буханок хлеба, сахар, соль и спички. Он подполз к пню и стащил мешок на землю. Полежал, прислушиваясь, стараясь умерить дыхание. Сердце стучало так сильно, что, казалось, его может услышать конвойный. Ахмад полз к можжевельнику, двигая мешок впереди себя. Конечно, если бы на месте оказались овчарки, любая попытка бежать была бы безнадежной. Но сейчас предоставился тот редкий случай, который может никогда больше не повториться, и Ахмад не собирался упускать его. Он добрался до зарослей можжевельника, чуть помедлил, прислушиваясь. В любую секунду мог послышаться грозный окрик «Стой!» и лязг винтовочного затвора. Но шум кедров действовал усыпляюще, и конвойных сморила дрема. Ахмад, как ящерица, скользнул в заросли, осторожно раздвигая ветви, потом поднялся на ноги и пошел, стараясь ступать так, чтобы под ногами не хрустели сухие ветки. Он помнил, в какой стороне река Курейка и спешил к ней, надеясь, что там обретет спасение. Ночью идти в тайге трудно. Оги­бал один ствол и тут же наталкивался на другой, продирался сквозь заросли кустарников, раздирая одежду, не зная, можно ли обойти их или следует двигаться именно так, напрямую. Но всего труднее давались завалы, когда старые деревья создавали непроходимые преграды. Ахмад перелезал через них, падал на землю. И молил всех богов, какие только есть на свете, чтобы не сломать руку или ногу. Тогда конец, тогда верная гибель. А тайга все также шумела над ним, и мигали в небе звезды, то ли ободряя, то ли осуждая человека за безумную попытку обрести свободу...

Леонид Чигрин

Проза / Проза прочее / Роман
Петровы в гриппе и вокруг него
Петровы в гриппе и вокруг него

Алексей Сальников родился в 1978 году в Тарту. Публиковался в альманахе «Вавилон», журналах «Воздух», «Урал», «Волга». Автор трех поэтических сборников. Лауреат премии «ЛитератуРРентген» (2005) и финалист «Большой книги». Живет в Екатеринбурге.«Пишет Сальников как, пожалуй, никто другой сегодня – а именно свежо, как первый день творения. На каждом шагу он выбивает у читателя почву из-под ног, расшатывает натренированный многолетним чтением "нормальных" книг вестибулярный аппарат.Все случайные знаки, встреченные гриппующими Петровыми в их болезненном полубреду, собираются в стройную конструкцию без единой лишней детали. Из всех щелей начинает сочиться такая развеселая хтонь и инфернальная жуть, что Мамлеев с Горчевым дружно пускаются в пляс, а Гоголь с Булгаковым аплодируют…»Галина Юзефович

Алексей Львович Сальников

Проза / Роман
Вивальди (СИ)
Вивальди (СИ)

Надо было сразу догадаться, что день будет плохой. Разбудил меня звонок: Василиса. Обрадовала, что «очень продвинулась», ей пришел обнадеживающий ответ из Барнаульского архива, там прощупывается важная зацепка. «Здорово», — крикнул я и тут же сообщил, что стою голый на холодном полу перед душевой кабиной. «Я еще позвоню» сказала она. Когда я в самом деле начал раздеваться, чтобы забраться под душ, позвонил Савушка. «Слушай, дурак, приезжай!» Он рассказал, что сидит сейчас на бережку, вода как стекло, солнце только-только показалось, тишина, птаха чирикнула, рай! «Приезжай, чего ты там в своей Москве, одни кирпичи в асфальте». «Приеду, приеду». «Да, врешь ты все», — он бросил трубку, будто обиделся, хотя такой разговор происходил у нас уже, наверно, в сотый раз. Бог любит троицу, говорила моя неверующая мама, и была права: третья радость ждала меня уже на улице. Он увидел меня раньше, чем я его, от встречи было не увернуться. Старик приветственно вскинул трость, и стал призывно работать ею и левой рукой. Скорей ко мне, как я рад тебя видеть! Удивительный человек Ипполит Игнатьевич, тридцать лет убежден, что я отношусь к нему с глубочайшим уважением, и готов ради него на любые подвиги. Он стоял рядом с мертвой клумбой посреди двора. К этой же клумбе через несколько минут моя бывшая сожительница Нина, существо когда-то мною страстно любимое, потом глубоко ненавидимое, а теперь мне безразличное, доставит девочку Майю. Якобы мою дочь...

Михаил Михайлович Попов

Проза / Роман