ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Что-о?! Как ты сказала?! Перенести к нам? На руках? Может, еще самолет прикажете ему доставить? Эскалатор построить?

НАДЯ. Пойми: он спит мертвым сном.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Ах да, я совсем забыл, что когда любовники спят, а мужья неожиданно и некстати приходят, то любовника нужно бережно, нежно, стараясь не потревожить, перенести на руках из одной постели в другую, еще не занятую этим любовником.

НАДЯ. Павлик, он наглотался снотворных таблеток и заснул. Его пушками не разбудишь. Пусть у нас поспит. Проснется и уйдет. Делов-то!

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Ну, Алла Сергеевна, ну, тихоня. Таблеток наглотался! Он еще и наркоман. Ну, Алла! Не ожидал! Не ожидал! (Бьет в ярости по десертному столу ногой.)

НАДЯ. Правильно! Круши все в доме. Сломал стол.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ (видя откатившееся колесо). И вправду сломал. Ну Алла Сергеевна.

НАДЯ. Так ты согласен? Я скажу, что можно?

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Но-но-но! Никаких любовников в моем доме!

НАДЯ. Ну, это уже насилие.

Звонок в дверь. Надя открывает. Вбегает возбужденный Семен Семеныч.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Война, товарищи дорогие! Дамы, извините за выражение, и господа, война!

НАДЯ. Какая война, Сим-Сим?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Только что по радио объявили.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Опять? Что, снова Чечня?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Нет, с этой… на букву М.

НАДЯ. С мафией?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Нет, с этой… забыл, матушка родимая…

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Молдавия?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Да нет же. Москва. Вот!

НАДЯ. Да кто на кого?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Мы — на них! Поход на Москву. Не слышали? Начался. Великий поход. (Тычет пальцем в Павла Андреевича.) Ты записался добровольцем?

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Я нет. Я невоеннообязанный.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. В черный список. Всех, кто не пошел в поход — в черный список.

НАДЯ. Да это же всю страну надо в черный список. Какой список будет?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. У большевиков бумаги хватит!

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Ты спутал, батя, это вы раньше были большевики, а теперь меньшевики.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Это пока. А потом опять будем в большинстве.

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Да уж знаем как это делается: каждого второго к стенке.

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ (грозно). А вы против?

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Я не против. А вот скажи-ка, Сим-Симыч, когда в постели твоей любо… то есть твоего соседа любовник, оказывается, к чему это?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. К революции. Любовник — это результат вашей, извините за выражение, либеральной политики, ваших, простите мне это слово, демократических игр. Развалили страну, развалили семью. Населили ее любовниками. И вот вам результат: сексуальная революция!

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Значит не надо любовников?

СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Надо. И чем больше, тем лучше. Для совершения гигантского революционного скачка. Социальная революция невозможна без сексуальной! Ладно, побегу телевизор смотреть. Сейчас выступать будут. (Убегает.)

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Ты что-нибудь поняла?

НАДЯ. Да. Любовника надо срочно переносить, иначе не будет революции, и мы окажемся в хвосте Европы. Павел, ты прогрессивный человек. Неужели ты хочешь плестись в хвосте?

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Запутали вы меня. Несите.

НАДЯ. Перенести-то поможешь?

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ. Дудки! Сами тащите. Пусть у вас все треснет!

НАДЯ. Не треснет. Мы привыкшие.

Убегает, звонит Алле. Та открывает.

АЛЛА. Ну что?

НАДЯ. Порядок. Потащили.

Вытаскиваю спящего. Но снова, как только они на середине, на их этаже останавливается лифт. Они бросают Олега и убегают в комнату Аллы. Двери лифта отворяются, из него выходят пьяненькие, но бережно поддерживающие друг друга Васек и Любанька. Увидев лежащего останавливаются.

ЛЮБАНЬКА. Васек, ты понял? Он нас ждет.

ВАСЕК. Мы же обещали. Сейчас стаканчик опрокину и перенесу. Мы своих в обиду не даем. Все будет как у папы Карлы, понял? Ты папу Карлу знаешь? Ты Буратину читал?

ЛЮБАНЬКА. Читал он, читал.

ВАСЕК. Не-е, по глазам вижу не читал.

ЛЮБАНЬКА. Да как же ты по глазам видишь, когда они у него закрыты.

ВАСЕК. Душевная ты женщина, Люба, но баба глупая. Потому-то он и не читал, что глаза у него закрытые. Как можно с закрытыми глазами книжки читать? То-то. Пойдем выпьем, дуреха.