— Хуй ли ржёшь?! Ты там был?! Вот и заглохни!

Снова разыгралась «мигрень». Обычно алкоголь заглушал её, но не в тот раз.

— Успокойся, — посоветовал я и взял кружку. — Предлагаю выпить за мечту. У всех есть мечта?

— Сейчас бы мяса навернуть.

— Заткнись, Дрын. Пожрать — это не мечта, это галимая физиология. А мечта… Она должна быть почти недостижимой.

— За такое я пить не буду, — Баба убрал протянутую руку и, не чокаясь, опрокинул самогон в горло, после чего налил ещё. — Хватит уже недостижимого. Заебло всё. Карячешься как проклятый, а в результате — хер!

Балисонг в его левой ладони замелькал так быстро, что лезвие и половинки рукояти слились в одну фигуру, похожую на бабочку, а щёлканье металла о металл приобрело темп пулемётной очереди. Свет керосиновой лампы отражался от ножа и пульсировал в такт звуку.

Голова разболелась ещё сильнее. Скупо освещённый коллектор погрузился во тьму. Единственное, что различали глаза — это бабочка, и её стальные объятые огнём крылья, бьющиеся в безумном ритме.

Помню обрывки фраз, смех, далеко, будто сквозь паклю. А потом что-то коснулось моего плеча.

— Блядь!!! Какого…?!

— Едрить вас! Да что же это?!

— О-ху-еть…

Из окроплённой пульсирующими алыми точками темноты проступило лицо Бабы. Привычное, слегка пренебрежительное выражение сменилось абсолютно обескураженным. Он смотрел на меня округлившимися непонимающими глазами и открывал рот, словно выброшенная на берег рыба. А потом дёрнулся и захрипел. Красная слюна пошла пузырями на дрожащих губах, и для Бабы всё кончилось. Глаза закатились, лицо сделалось неподвижным. Только алый ручеёк продолжал расчерчивать щёку от уголка рта к мочке уха.

— Ты спятил?! — ломающийся в сторону баса голос Фары сорвался на фальцет.

Влажное тепло растеклось по груди, правой руке и бедру. На языке возник привкус железа.

— Чёрт! Вот псих! — взвизгнул Липкий. — Я сваливаю!

— О-ху-еть, — повторил Дрын, не замечая, как догорающий косяк обжигает ему пальцы.

Я смотрел вслед шлёпающему по лужам Липкому и постепенно возвращался в сознание, ощущал ладонью ребристую рукоять ножа, скользкие тёплые комья вокруг руки, поднимающуюся снизу вонь.

— Что ты творишь?! — Фара подошёл и нагнулся, собираясь, видимо, оттащить меня от уже испустившего дух Бабы, но в последний момент передумал и сделал шаг назад. — Слезь с него.

Я сел на корточки. Моя пропитанная кровью куртка с влажным чавканьем отклеилась от трупа. Не знаю, сколько ударов я нанёс, должно быть много. Из не замаранного красным у Бабы осталась только правая сторона лица.

Первое, что пришло в голову — «Где его балисонг?»

Бегло осмотрел себя — ниоткуда не торчит, хорошо.

«Бабочка» лежала рядом с телом, так и не приведённая в боевое положение, может потому, что связки запястья были рассечены, а может просто не успел вовремя среагировать.

Последний росчерк, который оставил мой нож, шёл по мёртвому телу Бабы от паха вверх и заканчивался в районе солнечного сплетения, там, где клинок разрубил не окостеневший ещё мечевидный отросток, и упёрся в грудину, распоров по пути мочевой пузырь, кишечник, желудок и печень.

Что бы вот так, словно плугом, пропахать человека, да к тому же в плотной одежде, нужно очень здорово постараться. Проще, если этот человек тяжёл, а подогнувшиеся ноги вешают тушу на нож. Тогда дело сводится к одному — удержать его в руках, пока тело оседает, разваливаясь под собственным весом. Но тут случилось иначе. Этот удар был последним, когда Баба уже упал на спину. Как же я — одиннадцатилетний сопляк — сумел сделать такое?

— За что?! — Фара стоял от меня в паре метров и недоуменно указывал своей шестипалой ладонью в сторону истерзанного тела, на котором я до сих пор сидел.

— Так получилось. Кстати, а что тут произошло?

— Я хуею, — Дрын, наконец, уронил косяк и теперь старательно сосал обожженный палец.

— Да ты совсем ёбнулся!!! — вскипел Фара. Было видно, как горячее желание выписать мне с ноги по зубам разбивается о стену животного страха. — Баба тебя только за плечо тронул! Хотел узнать всё ли в порядке! Ты сидел, как обдолбаный, пялился в одну точку, потом вскочил и стал его резать!

— Хм, странно.

— Странно — портки через башку надевать! А это — просто пиздец!

— Ничего не помню.

— Надо похоронить его, — выдал Дрын неожиданно осмысленную фразу.

— Да, — прорычал Фара, чуть успокоившись.

— У Бабы есть кто-нибудь? — спросил я на чистом автомате, всё ещё поглощённый размышлениями о природе случившегося.

— Никого, — покачал головой Дрын, глядя в лицо почившего товарища. — Интересно, дошёл бы он до Триэна?

— Вряд ли, — Фара развернулся к выходу. — Ладно, хорош рассусоливать, надо верёвку принести с лопатой.