Короткая очередь пресекла его грудь по диагонали, от печени к сердцу. Кровь смешалась с грязной водой из опрокинутого ведра и потекла к моим ногам. Помню, как невольно сделал шаг назад, когда край розовой лужи коснулся подошв.

Сожалел ли я о содеянном? Нет. Ощущал ли потерю? Пожалуй. А ещё в тот день я дал себе зарок, что никогда и ни при каких обстоятельствах не окажусь перед лицом смерти в одних трусах.

Фара, вернувшись, конечно закатил скандал, но, взяв себя в руки, отнёсся к моему решению с пониманием. Мы зарыли Валета на том же пустыре, что и Репу. По-моему, даже рядом, в нескольких метрах. Хотя могу ошибаться, ни креста, ни камня там нет.

Перед тем, как придать тело наставника земле, я отрезал ему с правой кисти большой палец. Где-то читал, что воины северного народа, называвшего себя викингами, отрезали большие пальцы поверженным врагам, чтобы те в загробном мире не могли встретить их с оружием в руках. У меня было не много мёртвых врагов, встречи с которыми я опасался, но Валет без сомнений относился к таковым. Он стал первым в моей коллекции.

Глава 8

— Тебе голову, мне пальчик, — я ухватил главный трофей за патлы и, вынув из мешка, положил в раковину.

— Ёб твою! На пол не лей! — возмутился Хромой нескольким расползшимся по замызганному паласу тёмным каплям.

— Грязнее не будет.

— Но-но, за языком следи, — он хмыкнул и покосился на мешок. — Много уже насобирал?

— Двадцать семь, — ответил я, рассыпав по столу выставленный Хромым столбик золотых монет.

— Ебануться. Коллекционер, бля. Ты их хоть обрабатываешь? Воняют, небось?

— Не сильнее, чем в твоей конуре.

— Да что ж такое?! Хамит и хамит! Думаешь, я нарочно тебя два раза гонял? Вот больше делать-то нехрена. Какой тут, скажи на милость, мой интерес?

— Мне плевать, какие у тебя интересы. Я знаю только, что потратил на заказ почти два месяца, сделал пять трупов, понёс крупные издержки. А что в итоге? Тринадцать золотых?

— Слушай, уговор был на десять. Три — компенсация за хлопоты. Скажи «спасибо», хоть это выбить удалось. Заказчик, кстати, считает, что ты сам маху дал, наводка была верная. Ну, так он говорит.

— Знаешь, — я взял деньги и убрал в карман, — алчность — это грех. Смертный.

Вообще, конечно, не стоило так базарить с Хромым, злопамятная сволочь. Но у меня были веские причины. К тому же сорока на хвосте принесла благую весть — двое из четырёх его подрядчиков безвременно почили, героически исполняя свой долг. По слухам, они даже не смогли перебраться за реку, пойдя на корм навашинским бригадам. Да, квалифицированные кадры — большая редкость. Кадры реже — оплата выше. Пусть Хромой теперь посидит и подумает над своим поведением. А меня ждали дела, обещающие серьёзно повысить благосостояние.

Перед тем, как явится к Хромому, я заглянул по ставшему едва ли не родным за прошедшие десять лет адресочку. Богатый дом на тихой Садовой улице. Хозяин — Николай Евгеньевич. Что примечательно — чистейшей воды лац. К моменту нашего первого знакомство тянул на сороковник, да и сейчас мало изменился. Невысокий, сухонький, с правильными, я бы даже сказал интеллигентными чертами лица. Тем не менее, среди местных мой связной известен как Коля Бойня. Отлично рвёт зубы страждущим, извлекает пули и даже имеет опыт успешного отсечения поражённых недугом конечностей. Интересный дядька, один из немногих собеседников, с которым можно потрындеть не только про лавэ, шлюх и валыны. Впрочем, заглянул я к нему не для этого.

— Доброе утро, — поприветствовал я сонные зенки, возникшие в смотровой щели после условного стука.

— А? Кол? — зенки несколько раз моргнули и скрылись за заслонкой, послышался скрип вытаскиваемого засова, дверь открылась. — Дорогой ты мой! Проходи.

Вид у Николая Евгеньевича был плачевным: морда отекла, глаза красные, на башке нечто напоминающее воронье гнездо, и так прёт перегаром, что и закурить рядом страшно.

— Радость какая, аль горе? — я вошёл и осмотрелся.

В доме, обычно чисто прибранном, полный бардак: стулья перевёрнуты, посуда побита, на полу недоеденный ужин, на диване — доеденный.

— Было горе, стала радость! — ощерился Бойня и даже попытался воспроизвести танцевальное па с хлопаньем по ляжкам, но накатившая тошнота испортила весь номер. — Ох, ёлки, — он схватился за голову и, проковыляв к дивану, сел. — Где ж тебя черти носили?

— Работа, — приподнял я лямку висящего на плече мешка. — А что, за переполох?

— О-о! Переполох — это слабо сказано. Фома мне такие радиограммы шлёт — хоть в петлю лезь.

— Чего хочет-то?

— Тебя. Говорит: «Из-под земли достань и ко мне немедля, а не то сам под землю спустишься». Мол, столько бабла на вас ухнуто, а толку с гулькин хер. Вот так. Я уж о переезде начал подумывать. За Урал куда-нибудь. Два дня сроку осталось. Ох, Кол, — Бойня запустил пятерню в растрёпанную шевелюру и сокрушённо помотал головой, — как же я устал от этого мудака. — После чего выудил из-под скомканного одеяла стакан, наполнил его из стоявшей на полу початой бутылки, и протянул мне, — Давай, за Пантелеймона — отца родного. Пусть ему земля будет пухом.