Официального названия клоповник не имел. Хоть над входом и висела табличка, разобрать там можно было лишь то, что надпись когда-то включала девять букв, из которых сейчас читались только пятая «о» и седьмая «н». Совпало так, или какой-то умник подставил недостающие буквы — история умалчивает, но дарованное молвой имя полностью соответствовало сущности этого гостеприимного дома.

Под гостиничные нужды здесь было отведено два нижних этажа, а на третьем разместился бордель. Владимир — город строгих нравов. Строгости этой хватило на то чтобы убрать шлюх с улиц и после клеймения засунуть сюда, дабы не развращали праведных богобоязненных обывателей. Вышел этакий приют старых блядей на самоуправлении. Контингент на любителя. На очень большого любителя. Впрочем, мизерные цены нет-нет да и привлекали в лагерь ценителей «зрелой красоты» новых адептов. Многие «жрицы» соглашались работать за еду. Арзамасская «Загнанная лошадь» на этом фоне выглядела райским садом.

— Мне нужна комната. На ночь, — обратился я к торчащей из-за стойки заднице в латаных портках.

— Койка? — прохрипело снизу.

— Ты рыло-то подними, слышнее будет.

Особь недовольно крякнула, разогнулась и, опершись о стойку, уставилась на меня мутными водянистыми зенками.

— Ну? — процедила она сквозь стиснувшие папироску зубы и поскребла щетину на вытянувшейся цыплячьей шее.

— Мне нужна комната на ночь, — повторил я.

— Комната, значит? Вся?

— Нет. Пять шестых.

Зенки сузились и забегали, выдавая неожиданно возникшую чудовищную мозговую активность.

— Эта… Как говоришь? Сколько?

— Избавлю тебя от мучений. Возьму комнату целиком.

— Все десять коек?! — зенки остановились, рыло озадаченно вытянулось.

— Ты делаешь успехи.

— Одна койка — три «пятёрки». Берём так же едой, коронками, или по курсу.

— Второй этаж, окна на «Малину», — выложил я пять монет.

— Э-э… — грязные пальцы быстро сгребли серебро. — С той стороны свободных комнат нету.

— Так найди, — добавил я ещё две монеты.

— Как вас записать? — осклабилась особь.

— Тарас Камша.

— Эй, рвань помойная, ну-ка съеблись отсюда! — крикнул мой любезный провожатый в смрадную темноту «апартаментов».

На двух соломенных тюфяках, недовольно бурча и матюкаясь, заворочались тела.

— Живей, голытьба! Праздник у вас сегодня, — на липкий от грязи пол, сверкнув, шлёпнулась одна из ранее отсчитанных монет.

Тела сразу оживились. Ближнее, не утруждая себя принятием вертикального положения, на карачках засеменило к источнику гипнотического серебряного блеска, но, не дойдя до цели считанных сантиметров, было остановлено вторым претендентом. Тот ухватил ползуна за волосы и, с силой отшвырнув, подобрал монетку.

— Ты чё творишь? — заскулило тело, поднимаясь. — Это ж на двоих. Сергунь, погоди, — припустило оно за удаляющимся компаньоном. — Слышь, Сергунь…

— Отъебись.

— Ну чё ты? Пошли к деду, а то с нюшкиной бормоты до сих пор кишки горят.

— Отъебись, сказал.

Голоса под аккомпанемент скрипучих половиц спустились вниз и затихли.

— Ваш ключ, — передал мне смотритель здоровенную кованую железяку и, чиркнув спичкой, поджог фитиль висящей под низким потолком керосинки. — Замок крепкий, дверь тоже. Тут чистая параша. А эту, — поднял он стоящее в углу ведро, чем спровоцировал распространение по комнате резкой вонищи, — я заберу. Да, — смотритель остановился в дверном проёме, — парашу в окно не сливать. И, бога ради, не стреляйте тут, будут проблемы.

Я понимающе кивнул, получил в награду гнилозубую улыбку, после чего остался наедине со своим временным местом обитания.

В предыдущие два визита во Владимир судьба меня хранила от близкого знакомства с клоповником. По крайней мере, жить тут не приходилось. Но на третий раз, видно, милость проведения подошла к концу.

При осмотре комнаты сразу возник вопрос — о каких таких койках шла речь? Из мебели в этом хлеву наличествовали только примостившийся у окна стол да скамьи вокруг него, а вдоль стен были разложены набитые соломой грязные тюфяки — каждый со своим неповторимым букетом, сотканным из ароматов пота, мочи и блевотины. Выбрать среди десятка этих сосудов смрада наименее вонючий оказалось делом весьма непростым. Отбраковав наиболее чётко выраженные отдушки экскрементов и рвотной массы, я остановился на двух равноароматных подстилках. Так как половина набивки давно покинула своё вместилище через многочисленные прорехи, сложил оба тюфяка вместе и накрыл брезентом. Получилось относительно мягко и терпимо для носа. Если за ночь ещё и никакая зараза не пристанет — будет вообще заебись.