И еще вспомнился Афганистан. Старый оборванец-душман с его смешной, как казалось в то время, фразой про войну, которая из Афгана непременно перейдет в Россию. Тогда смеялись все, в восьмидесятом году: «Вот, напугал бандит!» Подвесили старого говоруна на дерево. Больше старик ничего не сказал, так и умер, подвешенный за ногу. Но живуч был, живуч… Шесть часов выдержал, пока молодые бойцы из ОРР — отдельной разведроты КГБ — его, подвешенного, ногами копытили, удары по живому отрабатывали. И не умер бы, наверное, еще долго, если бы прапор не зарезал — надоело.

Озлобились все, озверели, и вот — пожинаем. Да, оттуда все началось, из Афгана. Профессионалы пошли в бандиты…

Если сегодня ситуация к концу дня здесь не прояснится, то… будем ждать вестей «сверху», из Москвы. «И с „Операцией“ придется притормозить», — с непонятной тоской, сжавшей грудь, подумал Василий Иванович и нажал кнопку вызова секретарши.

Эта мысль была последней в его долгой, полной борьбы и опасностей чекистской жизни. Дверь в приемную распахнулась, но вместо Марины в кабинет вошел какой-то незнакомый высокий мужик…

Инстинктом, звериным чутьем своим Бонч сразу все понял, попытался вскочить из кресла, рука дернулась к ящику с пистолетом…

Выстрела он не услышал и боли не почувствовал. Тупой удар в голову, и — пустота. А в соседнем кабинете в полной отключке лежал на черном кожаном диване мертвецки пьяный, но живой исполнительный директор «Брони», бывший старший лейтенант КГБ Валерик, Валерий Станиславович Мальков.

Закамуфлированный с ног до головы охранник в холле офиса частного охранного предприятия «Броня» крепко спал химическим сном, уронив буйну голову на стол. Из уголка его рта по мужественному подбородку стекала тонкая струйка слюны, а на шее, почти за ухом, алела точечка крови — след от укуса ампулы со специальным снотворным составом.

Длинноногая, как Барби, и красивая, как Синди, секретарша Марина безуспешно пыталась выбраться из запертой какой-то сволочью снаружи женской туалетной комнаты…

Других людей в офисе «Брони» в это время почему-то не оказалось.

* * *

Снились мне какие-то нехорошие сны, тревожные — с битьем посуды, звоном колоколов и прочей белибердой. Звон был ритмичный и не давал покоя… Гадство! Да это же телефон надрывается!

Глянул на часы — девять утра. Славно поспал. Но кому-то неймется, не терпится услышать мой хриплый спросоня голос.

— Да, слушаю…

— Витя, это Надежда Львовна, из библиотеки. Приходи скорей! Ночью к нам залезли, напакостили. Кое-что из книг украли, у девочек вещи были… И в прокат к тебе дверь выломали. Я милицию вызвала, сказали — сейчас приедут.

— Через пять минут буду, — ответил я и почувствовал, как по спине прошел сквознячок страха. Началось! Значит, запланированный визит к Рите отпадает. Потом, потом…

Что же получается? Получается, что я очень удачно ночью поленился и не поперся с кассетой в прокат. А еще говорят: лень — мать всех пороков. Фигня. Вполне мог на этих бандюганов нарваться. Вот бы весело получилось! Дали бы пару раз между глаз и… «он был отличный семьянин».

Быстренько сунул нехорошую кассету в карман куртки, копии — в сумку. Не знаю, зачем, выгреб из заначки все деньги, прихватил документы и рванул, как пуля из ружья. Благо недалеко было:

всего в двух кварталах от моего дома. Добежал вмиг, но запыхался сильно. Бросать курить надо, к чертовой матери!

Разгром в холле и в читальном зале был неслабый, но бессмысленный: воровать в районной библиотеке кроме книг — а кому они сейчас нужны? — особо нечего. Исчезли казенный кассетник, не импортный даже, чья-то кофточка, еще какие-то мелочи. Зеркало в фойе мазурики разбили, перевернули пару кресел и раскидали подшивки газет и журналов.

Надежда Львовна, заведующая библиотекой, приютившая мой видеопрокат на обширной площади очага культуры, а точнее — в бывшей подсобке площадью два с половиной метра квадратных, в своем кабинете, расстроенная донельзя, курила «Кэмэл».

Хороша, черт побери! Для тех, кто понимает — дама в расцвете. Но не для меня, не для меня…

Ее ухоженные и облагороженные парой-тройкой золотых колец и перстней пальцы заметно подрагивали. Треммор… Нервничает, или с бодуна ее потряхивает. А скорее — и то, и другое.

Нормальная, в сущности баба, терпит мое богомерзкое заведение за мизерную плату и сильно не достает. В общем, мы с ней по-хорошему, без всякого интима, ладим и живем дружно.

— Витя, к тебе в прокат тоже залезли — дверь выломана. Проверил?

— Нет еще. Так, глянул мельком — качественно вскрыто, аккуратненько. Петли ровненько срезаны, «боларкой» наверное, а замки нетронуты. Если кассеты украли — мне крышка, Львовна. Новых купить — уже не на что. Даже страшно открывать… Милицию вызвали?

Надежда кивнула, затем достала из тумбочки два двухсотграммовых хрустальных стакана, блюдечко с какими-то орешками, початую бутылку коньяка.

— Будешь?