И сожрал морковки, почитай, целый мешок. И вовсе не спиздил брат Седрик эту морковку, чтобы продать потом на базаре, но было все в точности так, как он только что рассказал. А ботву святой Михаил… нет, не сожрал, она сама куда-то подевалсь. А хули ему, святому, ему ботву истребить все равно, что два пальца обоссать.

Отец настоятель выслушал брата Седрика скептически, но по существу доклада возражать не стал, только лишь выписал двести отченашей за то, что непристойно назвал божье чудо колдовством. Дескать, колдовство — дело, как правило, темное и богомерзкое, а деяния святых следует называть только чудесами и более никак. Брат Седрик признал оплошность и отправился в храм замаливать грех. Если бы за ним наблюдал сторонний наблюдатель, не знавший, как все происходило на самом деле, этот наблюдатель мог бы подумать, что морковку не сожрал святой, а спиздил брат Седрик, а святого на огороде вовсе не было. Но мы-то знаем, как все было на самом деле!

В тот же самый час скорбная головой девица по прозвищу Баффи, не первый уже год ошивающаяся при кухне, явилась к брату Луису и заявила, что святой Михаил только что возложил ей руки на голову и явил следующее чудо. Снизошло на нее небесное озарение, и уяснила она твердо, что никаких вампиров и демонов на территории монастыря нет, не было и, даст бог, не будет впредь. И перестала она быть скорбна головой, но стала нормальной женщиной, и теперь ей неуместно пребывать при мужском монастыре, ибо вспоминает она, сколько блудных грехов совершила по скудоумному недомыслию, и горько ей становится, и обидно, и хочется покаяться. Дойдя до этого места, Баффи стала плакать и заламывать руки, да так неистово, что брату Луису померещилось на короткое время, что ее душевная немощь вернулась, но нет, Баффи справилась с собой и попросила исповеди. И стала она исповедоваться, и понял Луис, что зря согласился ее слушать. Потому что тех трех послушников, внезапное исчезновение которых все связывали с пернатым драконом, оказывается, эта дура забила насмерть осиновым дрыном, потому что ей, видите ли, померещилось, что они не люди, а упыри. Это ж надо быть такой ебанутой! А если бы брат Луис ей как-то не так померещился? Или, не дай бог, отец Бенедикт? Впрочем, теперь-то что, она, сука, правильно покаялась, по всем канонам, теперь без смертного греха под тайну исповеди не подкопаешься, и по закону божьему ее можно только изгнать. Впрочем, если в лесу что случится, да никто не увидит… Сказать бы братьям, чтобы придушили по-тихому, да кто ж на себя такой грех возьмет…

И еще в тот же самый час трое монахов исполняли сенокосное послушание на заливных лугах у реки, и им тоже явился святой Михаил, и завел беседу о высоких духовных материях, и беседовал четыре часа кряду. Так и вышло, что братья-монахи не исполнили дневного урока, а что от всех троих разит вином как из бочки — так это они уже потом забухали, потому что чтобы слушать настоящего святого четыре часа кряду и не забухать — это надо быть настолько бесстрасстным, что доброму христианину как бы невместно. И еще послушник Джим по прозвищу Феечка рассказывал товарищам, что в тот самый час святой Михаил поимел его противоестественным образом, но эти сведения не подтвердились. Ибо когда дошел этот слух до отца настоятеля, тот разгневался, и приказал дико отпиздить Джима возжами на конюшне, тот плакал и от кощунственной клеветы отказался.

Интересно, что чудеса творил не только сам святой, но и его рыжеволосая подруга, откликавшаяся на имя Бонни и кличку Черная Зайка. Эта женщина, правда, не достигла такого просветления, чтобы бывать в нескольких местах одновременно, но простые, бытовые чудеса творила легко. Брата Виктора избавила от заикания, брата Луиса — от нездорового пристрастия к вину, а брата Эндрю — от страха перед женщинами, естественного для молодого мужчины, принявшего обет послушника еще мальчиком. Говорят, что после сеанса лечения брат Эндрю во всеуслышание провозгласил, что монашескую жизнь отныне ебал противоестественным образом, но вскоре отрекся от этих слов, дескать, никогда такого не произносил, и вообще, отъебитесь от меня.

На следующее утро выяснилось, что святой Михаил досыта накормил десятерых монахов двумя репками и тем самым совершил истинно великое чудо из тех, про которые раньше говорили, что они под силу только самому господу и никому более. Дело было так. Предыдущим вечером отец Бенедикт заметил, что одна из монашеских бригад трудилась весь день спустя рукава, а когда он их упрекнул, братья стали оправдываться, что, дескать, явился им святой и стал проповедовать, какая тут, к хуям, работа? Но, давая эти объяснения, монахи путались, и вскоре стало очевидно, что никакой святой им не являлся, они нагло врут от начала до конца. Отец настоятель разгневался, велел посадить распиздяев под арест на хлеб и воду, а поскольку хлеба сегодня не пекли — выдать две репки на всех, и довольно с них.

Утром отец Бенедикт спросил бригадира распиздяев:

— Ну что, козлы, понравилось голодать?