Над канализационным люком посреди людного перекрестка Эссекса и Деланси припарковался БТР с эмблемой Нью-йоркской сухопутной национальной гвардии, и над толпами, заполонившими пейзаж мирного Нижнего Ист-Сайда, на 180 градусов поворачивался пулемет Браунинга.50 калибра, туда-сюда, как заторможенный метроном. Машины по всей Деланси-стрит стояли. Безмолвная пробка — никто не решался гудеть на военный транспорт. Угол, где стоял я, опустел, и в итоге я остался торчать там один, пялясь в дуло пулемета, как идиот. Я в панике задрал руки и велел своим ногам сматываться.

Благодарность как-то не задалась. Я вытащил из бумажника лист с инструкциями и решил немедленно перейти к Пункту № 2 ( Заставить Джоши защитить меня). Возле недавно прикрытого заведения с лепешками и спиртным на Бауэри под названием «Небогачай» я отыскал такси и поехал на Верхний Ист-Сайд в логово своего второго отца.

Отдел постжизненных услуг корпорации «Штатлинг-Вапачун» располагается в бывшей синагоге в мавританском стиле поблизости от Пятой авеню — потрепанное здание истекает арабесками, чокнутыми контрфорсами и прочей ерундой, от которой на ум приходит какой-то недо-Гауди. Джоши купил синагогу на аукционе за какие-то восемьдесят тысяч долларов, когда много лет назад конгрегация развалилась, пав жертвой некой еврейской финансовой пирамиды.

Первым делом я отметил знакомый запах. В Отделе постжизненных услуг рекомендуется использовать особый гипоаллергенный органический освежитель воздуха, потому что аромат бессмертия — он непростой. Биодобавки, диета, постоянная сдача крови и кожи на всевозможные анализы, страх перед металлическими компонентами, содержащимися в большинстве дезодорантов, создают любопытный микс посмертных запахов, из которых «сардинное дыхание» — самый невинный.

С тех пор как мне стукнуло тридцать, приятелей среди коллег в «Постжизненных услугах» у меня почти не заводилось, не считая, может, одного-двух. Нелегко дружить с двадцатидвухлетними, которые рыдают над своим уровнем глюкозы в крови натощак или рассылают на группу тинки со своим показателем адреналинового стресса и смайликом. Когда в туалете появляется надпись «У Ленни Абрамова стремный инсулин», невозможно отрицать некий элемент соперничества, а он, в свою очередь, поднимает уровень стрессового кортизола и способствует распаду клеток.

И однако же, входя, я рассчитывал узнать хоть кого-нибудь.В раззолоченной святая святых толпились молодые мужчины и женщины, одетые с агрессивной небрежностью выпускников колледжа, но из точки где-то между глаз проецирующие информацию о том, что они — живая иллюстрация к старой песне Уитни Хьюстон, про которую я уже писал, что они, дети, и есть de factoбудущее. У нас в «Постжизненных услугах» сотрудников столько, что хватит возродить двенадцать колен Израилевых, как раз изображенных на витражах святая святых, — очень удобно. Под их взором цвета океанских глубин мы смотрелись скучно до отчаяния.

Ковчег, где обычно хранится Тора, давно вынесли, а вместо него повесили пять гигантских перекидных табло, которые Джоши привез с разных итальянских вокзалов. Вместо времени arriviи partenze [27]поездов, отбывающих из Флоренции или подъезжающих к Милану, на доске значились имена сотрудников отдела, результаты их последних анализов, наши уровни гомоцистеина и метилирования белка, наш тестостерон и эстроген, наш инсулин натощак и, что важнее всего, наши «показатели настроения + стресса», которым полагается всегда быть «позитивный/игривый/готов к работе», но если соперничающие коллеги постараются, на табло может высветиться «сегодня унылое говно» или «в текущем месяце в команде не играет». Сегодня черно-белые таблички мелькали как сумасшедшие, буквы и цифры мутировали друг в друга с нескончаемым зудом «тик-тик-тик-тик» и складывались в новые слова и цифры: какой-то несчастный Эйден М. был понижен с «переживает потерю близкого» до «личная жизнь мешает работе», а затем до «плохо общается с людьми». Я встревожился: несколько моих бывших коллег, в том числе один из России, блистательно маниакально-депрессивный Василий Гринбаум, были помечены устрашающими словами «Поезд отменен».

А меня в списке просто не было.

Я разместился посреди святая святых, прямо под Табло, стараясь влиться в общую негромкую болтовню.

— Привет, — сказал я. И всплеснул руками: — Ленни Абрамов!

Но мою реплику поглотили новые звуконепроницаемые деревянные панели; разнообразные конфигурации молодежи, кое-кто под ручку, будто на случайном свидании, перемещались по святая святых, шли в Соевую Кухню или в Салон Вечности, а я стоял один, улавливая слова «Мягкий Подход», «Сокращение Ущерба», «КППИСУКП», «ПСЖО», «ЯДМОСОВ», «Рубенштейн в каждой бочке затычка» и сопровождаемое женским смехом «Резус». Мое прозвище! Кто-то признал мои особые отношения с Джоши, тот факт, что я был здесь важной фигурой.