(2) В связи с тем, что и дома, и в чужих краях Гета днем и ночью находился под охраной множества воинов и борцов, Антонин уговорил мать пригласить их одних в ее покои, будто бы для примирения. Поверив в это, Гета пошел вместе с братом,(3) но, когда они оказались внутри, несколько центурионов, получивших предварительные указания от Антонина, ворвались все вместе внутрь и закололи Гету, который, увидев их, бросился к матери, обхватил руками ее шею и прижался к ее груди, плача и восклицая: «Мамочка родимая, мамочка родимая, спаси, убивают!»(4) Вот так, став жертвой обмана, она увидела, как ее собственного сына предательски убивают у нее на руках, и приняла его гибель, можно сказать, у того же самого чрева, из которого он появился на свет. При этом ведь она вся была залита кровью и не обратила никакого внимания на то, что у нее ранена рука.(5) Тем не менее ей не довелось скорбеть и горевать о своем сыне, несмотря на его безвременную и столь ужасную смерть (Гета прожил всего двадцать два года и девять месяцев), но она была вынуждена веселиться и ликовать, словно великое счастье выпало на ее долю, — (6) до того пристальное наблюдение велось за всеми се словами, и жестами, и даже цветом ее кожи. Лишь ей одной, Августе, жене императора и матери императоров, не было позволено даже в домашней обстановке оплакивать столь великое горе.

3(1) Антонин, несмотря на вечернее время, отправился к войску, а по дороге всё время причитал, что против него составлен заговор и его жизнь в опасности. Прибыв в лагерь, он сказал: «Возрадуйтесь, соратники, ибо теперь уже в моей власти совершать для вас благодеяния!» И прежде чем они услышали обо всем, что произошло, он заткнул их рты столь многочисленными и столь щедрыми обещаниями, что им было уже не до благочестивых мыслей и слов.

(2) «Я один из вас, — говорил он, — и лишь ради вас я намерен жить, дабы угождать вам, ибо все мои сокровищницы принадлежат вам». А еще он заявил следующее: «Более всего я желаю провести жизнь вместе с вами, а если это невозможно, то вместе с вами умереть. Ведь я совсем не боюсь смерти и мечтаю встретить ее в бою. Ибо мужу надлежит погибнуть в сражении и никак иначе».(3) На следующий день он сделал в сенате несколько заявлений, а затем, поднявшись со своего места и подойдя к выходу, молвил: «У меня к вам важное объявление. Пусть на радость всему миру возвратятся все изгнанники, за какие бы преступления они ни были осуждены и каким бы ни был вынесенный им приговор». Так он очистил острова от ссыльных и подарил свободу самым опасным преступникам, но немногим позже его стараниями острова оказались наполнены вновь.4(1) Из числа императорских вольноотпущенников и солдат, находившихся на службе у Геты, Антонин немедленно убил двадцать тысяч человек, включая и мужчин, и женщин, где бы во дворце ни находился кто-либо из них; из людей же выдающихся он казнил наряду с прочими также Папиниана.

(1^a) Когда преторианцы выступили с рядом обвинений против Папиниана и Патруина, Антонин позволил воинам убить этих людей, сказав при этом: «Не ради себя, но ради вас я правлю, а потому вижу в вас и обвинителей, и судей».

(2) Убийцу Папиниана он упрекнул в том, что тот воспользовался топором, а не мечом.

Он также задумал лишить жизни Килона, своего воспитателя и благодетеля, который при его отце служил префектом Города и которого он сам часто называл отцом.(3) Посланные к Килону воины первым делом забрали его серебряную посуду, одежду и прочее добро, а его самого повели по Священной дороге, дабы доставить его во дворец и там убить. Обут он был в сандалии (ибо в момент задержания оказался в купальне) и облачен в короткий хитон.

(4) Солдаты разорвали его одеяние и изуродовали его лицо, так что народ и воины городского гарнизона пришли в негодование, и тогда Антонин, испытывая трепет и страх перед ними, явился к ним и, накинув на Килона свой плащ (ибо он был в военном облачении), молвил: «Не оскорбляйте моего отца, не бейте моего воспитателя!»

(5) Что же касается центуриона, получившего приказ убить Килона, и солдат, посланных вместе с ним, то они были казнены под тем предлогом, что будто бы устроили заговор против этого человека, но на самом деле за то, что они его не убили.

5(1) Антонин столь усердно выражал свою мнимую любовь к Килону, что произнес даже такие слова: «Заговор против него — это заговор против меня». Когда же находившиеся рядом с ним люди похвалили его за эти слова, он ответил им: «Не зовите меня ни Гераклом, ни именем любого другого бога». Сказал же он так не потому, что не желал называться богом, но потому, что не хотел совершать поступки, достойные божества.(2) Ибо во всех делах он проявлял безрассудство и, в частности, одних и тех же людей сначала окружал почестями, а затем внезапно покрывал позором без всяких на то оснований; он также щадил тех, кого совсем не следовало, и карал тех, кто этого менее всего заслуживал.