Приам женился на фригийской царевне Гекабе (по-латыни Гекуба), дочери Киссея, которая является весьма заметным персонажем в «Илиаде». От нее и других женщин у Приама было пятьдесят сыновей и двенадцать дочерей [792]. Среди сыновей выделялись Гектор [793], Парис, Деифоб, Гелен, Троил, Полит, Полидор; среди дочерей – Лаодика, Креуса, Поликсена и Кассандра. Рождению Париса предшествовали страшные предзнаменования: ибо Гекубе снился сон, что она родила горящий факел, и Приам, посоветовавшись с предсказателями, узнал, что его будущий сын станет причиной уничтожения Трои. Поэтому ребенок был брошен на горе Ида, воспитан пастухами, и в конце концов родители узнали и вновь приняли его [794]. Парис отличался красотой и силой и был отважным защитником стад и пастухов: поэтому его прозвали Александром – «защитником мужей» [795]. От жены Эноны, дочери реки Кебрен, у него был сын Корит [796]. К Парису пришли три богини – Гера, Афродита и Афина, чтобы он мог решить спор, который возник между ними на свадьбе Фетиды и Пелея: кто из них самая прекрасная? Парис отдал пальму первенства Афродите, которая обещала ему прекраснейшую из женщин в жены; именно поэтому Гера и Афина стали злейшими врагами Трои [797]. Затем Парис построил корабли и отправился в Спарту, где он был гостеприимно принят Менелаем, чью жену Елену он увез (вместе с большими сокровищами), пользуясь защитой Афродиты [798]; через Египет и Финикию он вернулся в Трою [799]. Менелай нашел всеобщее сочувствие среди греческих вождей. Десять лет было потрачено на то, чтобы собрать экспедицию, долженствовавшую отомстить за нанесенное оскорбление. Объединенными усилиями всех греческих вождей войско наконец собралось в Авлиде в Беотии: оно состояло из 1186 кораблей и более 100 тысяч человек под командованием «повелителя мужей» Агамемнона, царя Микен. Эта сила более чем в десять раз превышала любую, которую троянцы могли противопоставить ей, и превосходила защитников Трои, даже считая всех союзников троян [800].

После множества помех флот наконец достиг побережья Троянской долины. Троянцы собрали войска со всех областей своей собственной страны между Эсепом и Каиком, а также союзников из различных областей Малой Азии и Фракии: карийцев, мисийцев, ликийцев под предводительством Сарпедона, меонийцев, фригийцев, фракийцев, пеонийцев и алисонийцев [801]. Однако троянцы тщетно пытались помешать высадке; их обратили в бегство и загнали внутрь собственных стен. После этого война продолжалась без особого энтузиазма в течение девяти лет, в ходе которых греки занимались в основном нападениями на соседние города. Так, Ахиллес атаковал Фивы, Лирнесс, Педас, Лесбос и другие места – двенадцать городов на берегу и одиннадцать в глубине страны. «Десять лет, – замечает Грот [802], – были фиксированной в эпосе длительностью осады Трои, точно так же, как считалось, что пять лет осаждало Камик критское войско, пришедшее, чтобы отомстить за смерть Миноса [803]. Десять лет подготовки, десять лет осады и десять лет странствий Одиссея были периодами, подходящими для грубых хронологических схем древнего эпоса, и, безусловно, не вызывали никаких сомнений или трудностей у первоначальных слушателей. Но дело обернулось по-другому, когда греки, занимаясь историей, начали рассматривать те же события: они не могли остановиться, пока не нашли или не изобрели удовлетворительные связи между отдельными событиями. Фукидид говорит нам, что греков было меньше, чем рассказывают поэты, и, более того, поскольку у них было так мало средств, они не могли обеспечить достаточные и постоянные поставки провизии: поэтому они были вынуждены распустить армию и занять часть ее обработкой полей на Херсонесе, а часть – мародерскими экспедициями по окрестностям. Если бы вся армия одновременно выступила против Трои (говорит Фукидид), то осаду можно было бы завершить гораздо быстрее и легче [804]. Если великий историк мог позволить себе подправить легенду по столь многим пунктам, то мы могли бы считать, что гораздо проще было бы считать продолжительность осады одним из поэтических преувеличений и утверждать, что настоящая осада длилась всего один год, а не десять. Однако представляется, что десятилетняя продолжительность была столь существенной чертой в древнем предании, что ни один критик не осмелился поправлять ее».